Маск обещает нам безумие. И футурологи диагноз подтверждают

«Можем ли мы рассчитывать, что 2024 год будет нормальным? Разве мы не заслужили этого после четырех безумных лет?» — спросил Илона Маска один из его подписчиков в ему же принадлежащей соцсети X.

«2024-й будет еще более безумным, таков мой прогноз», — ответил самый богатый человек в мире. Не надейтесь, короче. И на самом деле, глупо уповать, что «само рассосется».

Среднестатистический человек склонен верить в то, что «жизнь полосатая». Но кто вам это сказал? Кто обещал, а главное, гарантировал? Жизнь на самом деле не полосатая, она какая угодно. Больше того, футурологи как раз накануне «четырех безумных лет» вполне определились с тем, какой она будет на ближайшую (неизвестно, сколь долгую) перспективу — безумной, как и сказал Маск.

Да, действительно, многие из ныне живущих застали совершенно другую по своим характеристикам жизнь, которую можно было рассматривать как относительно стабильную и предсказуемую. Это можно было сказать про нее, как ни странно, по обе стороны фронта Холодной войны. Но уже в середине 80-х годов прошлого века футурологи заговорили о том, что начинается новая эра. Ее назвали VUCA. Авторы термина, экономисты Уоррен Беннис и Берт Нанус таким образом расшифровывали эту аббревиатуру: volatility — «нестабильность», uncertainty — «неопределенность», complexity — «сложность», ambiguity — «двусмысленность». Собственно, ровно такими годы на рубеже второго и третьего тысячелетий и были.

Но уже 2016 году американский антрополог и футуролог Жаме Кашио заявил, что на пороге эпоха с куда более тревожными характеристиками. Предложенную им аббревиатуру BANI он толкует так: brittle — «хрупкий», anxious — «тревожный», nonlinear — «нелинейный», incomprehensible — «непостижимый».

И многие эксперты сходятся в том, что реально этот период начался с пандемии. А вот когда и чем закончится — вопрос открытый. К вышеперечисленным характеристикам стоило бы добавить «непредсказуемость». Причем, в данном случае речь идет не о том, что будущее вообще с трудом поддается описанию. Нет, сейчас мы оказались в ситуации, которая в принципе не поддается прогнозированию.

Мы ведь, кстати, из-за всего, что последовало за пандемией, не успели, не сумели или, вернее, не захотели осознать, о чём она сигнализировала. Именно ковид явил тщетность любых человеческих прогнозов и продемонстрировал неадекватность реакций на его вызов.

Мы уже слегка подзабыли, что тогда весь мир раскололся на две довольно яростные партии. Одни радостно вакцинировались и ожесточенно требовали того же от окружающих. А другие, напротив, отрицали само наличие пандемии и видели в мерах, предпринимаемых по ее поводу, заговор с целью ускорить установление тотального контроля над человечеством. Но, по сути, и те, и другие — близнецы-братья. Они стремились, каждый по-своему, рационализировать абсурд происходящего.

Потому что принять абсурд современному человеку невыносимо. Его ведь невозможно прогнозировать. А вот действия «заговорщиков» — можно. Это увлекательно.

Ну а те, кто не сомневались в благотворности вакцинации, напротив, демонстрировали веру в тотальность рацио, науку и здравый смысл мировой элиты. Но она им-то никоим образом и не руководствовалась, а напротив, совершала повсеместно судорожные и панические действия.

И не было по итогу осознано главное — века научно-технического прогресса оказались абсолютно бессильны перед вызовом нового недуга. По сути, ответные меры ничем не отличались от Средневековья — карантины, маски и снадобья-вакцины, эффективность которых никто не мог гарантировать, но в них настоятельно предлагалось просто верить…

Как только сама собой, через выработку коллективного иммунитета и мутации самого вируса (ровно как и в Средние века) эпидемия перестала быть пандемией, человечество немедленно оказалось в зоне резкого роста международной напряженности. И в новый год мы входим с чреватыми абсолютно любыми последствиями конфликтами буквально на всех континентах.

И их, как пандемию, всемирным заговором объяснить уже не получается. Не удается обвинить в турбулентности такого уровня и какие-то конкретные личности. Нет, можете, конечно, для самоуспокоения, в зависимости от политических предпочтений, найти подходящих виноватых, но реально вам это ничем не поможет.

Человечество переживает кризис веры в Разум. Вот так вот, с большой буквы, писать это слово — уже признак отсталости. Так можно было в XVIII веке, когда философы-просветители поверили сами и убедили большинство, что если всем дать образование, а потом хорошенько объяснить, что надо руководствоваться взаимной пользой, то взаимопонимание непременно будет достигнуто. Так можно было в XIX веке, когда технические чудеса вселяли надежду, что если уж человек паровоз изобрел, то он и проект счастливой жизни непременно сочинит.

Можно было даже в XX столетии, когда померещилось, что главное — это одолеть разного типа тоталитаризмы. И вдруг, ровно когда с ними справились, возникают невесть откуда футурологи и ставят сначала печать VUCA, а потом BANI. И главное, что именно в соответствии с этими формулами и начинает всё происходить. Совершенно вопреки культу разума, вопреки ожиданиям и пожеланиям.

И либерально мыслящие начинают пугать друг друга перспективой Нового Средневековья. Ведь именно в него тянут человечество все эти адепты традиционных ценностей, все, кто ставит под сомнение справедливость и эффективность современных демократических институтов.

Но, знаете, средневековый человек имел важное преимущество относительно современного. В Средние века не боялись непредсказуемости и пытались понять события любого уровня как знаки. И корректировали в соответствии с этими сигналами себя, а не пытались исправлять окружающий мир.

Но, скажут рационалисты, они были просто темными и не знали, как его исправить. И в этот момент сразу можно смеяться и посылать их… к футурологам. Как, исходя из каких привычных либеральных схем можно что-то «исправлять» в пространстве «хрупкости», «тревожности», «нелинейности» и «непостижимости»?

Философ Николай Бердяев ровно сто лет назад, в 1924 году в своей работе «Новое Средневековье» писал: «Духовные начала новой истории изжиты, духовные силы ее истощены. Рациональный день новой истории кончается, солнце его заходит, наступают сумерки, мы приближаемся к ночи. Все категории пережитого уже солнечного дня непригодны для того, чтобы разобраться в событиях и явлениях нашего вечернего исторического часа. По всем признакам мы выступили из дневной исторической эпохи и вступили в эпоху ночную. Это чувствуют наиболее чуткие люди. Плохо ли это, мрачно ли это, пессимистично ли это? Самая постановка такого рода вопросов совершенно неверна, глубоко антиисторична, слишком рационалистична. Падают ложные покровы, и обнажается добро и зло. Ночь не менее хороша, чем день, не менее божественна, в ночи ярко светят звезды, в ночи бывают откровения, которых не знает день».

Тогда философ опередил свое время. Леволибералы попробовали организовать «конец истории». Но сегодня мы видим и чувствуем ровно то, о чем писал Бердяев — «падают ложные покровы, и обнажается добро и зло». В мир возвращаются эти вечные категории, которые так долго пытались отменить через тоталитарную толерантность. И если не разобраться, не определиться с ними, то из «безумия», о котором честно предупреждает Маск, не выбраться.