Владимир Сорокин реально болен. Болезнь прогрессирует, а его книги заразны
Читая новый роман Владимира Сорокина «Наследие», я с неизбежностью вспомнил этот фрагмент из Хармса:
«Писатель:
Я писатель!
Читатель:
А по-моему, ты говно!
Писатель стоит несколько минут, потрясённый этой новой идеей, и падает замертво | его выносят».
Я совершенно, не желаю Сорокину, чтоб его вынесли, хотя в романе «Норма», который некогда сделал его популярным, люди поедают именно вот то, о чём говорит «читатель» у Хармса. Напротив, мне Сорокина искренне жаль. Потому что этот человек реально болен. Но вот вопрос: а должна ли болезнь транслироваться в массы? Кто сказал, что она не заразна?
Сейчас книгу проверяют на предмет «пропаганды нетрадиционных отношений, педофилии и смены пола». Я не возьмусь выносить суждения по поводу того, что можно назвать пропагандой, но то, что в книге разгул содомии, это долго проверять не надо — пролистать буквально достаточно.
Действие романа разворачивается на просторах нашей страны. И вот что написано в аннотации к сему произведению: «Будущее наступило и прошло, ядерная война почти забыта, выжили не все, а тот, кто выжил, уже никогда не будет прежним. Мирный договор не привел к миру: насилие стало нормой и потребностью, терпимость к нему заразней, чем боливийский вирус».
В чём это «нормативное насилие» проявляется? Ну, наиболее впечатляющи масштабные сцены массового изнасилования партизанами пассажиров, захваченного ими поезда. Впрочем, позднее их самих беспощадно до смерти засодомизирует конкурирующий отряд. Как вам?
Насчет педофилии, так это и вовсе происходит с главной героиней девочкой-подростком то и дело, в самых разных ситуациях. Но если вас даже упоминания об этих «художествах» шокируют, то вы, по мнению ведущих критиков, просто не разбираетесь в литературе.
Вот, например, автор рецензии во вполне респектабельном издании «Коммерсантъ» объясняет: «Напомним для тех, кто знакомится с работами Владимира Сорокина впервые: «порнография», в которой не устают обвинять автора ригористы, в данном случае является исследовательским приемом, способом лабораторного исследования писателем свойств языка и его восприятия».
Ах, вот оно что? Я, как «ригорист», понимаю этот «исследовательский прием» так: блеванет читатель или нет? И кстати, если нет, то для меня, «ригориста», это очень тревожный симптом — значит, либо все же заразна болезнь Сорокина, либо это изначально его товарищ по несчастью.
Слушайте, а зачем вообще литература? Многим это покажется нелепым вопросом. Ну, просто, мол, всегда она была, это такая форма человеческого самовыражения. А вот и нет. Как форма самовыражения она появилась исторически совсем недавно — еще и трехсот лет не прошло. С расцветом романтизма и появлением «героя», который противопоставляет себя не только социуму, но и Небу.
А до этого все тексты, выходившие из-под пера людей Средневековья, имели только три цели: воспитательную, информирующую и развлекательную. Первая, безусловно, превалировала.
Людям того времени вообще было непонятно, зачем читать о ком-то, кроме святых и героев? На мучеников, проповедников, доблестных рыцарей можно и нужно ориентироваться. Типа как Маяковский, помните: «Юноше, обдумывающему житье, решающему — сделать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь — «Делай ее с товарища Дзержинского».
Товарищ Дзержинский для него был герой, а для многих злодей. Но тут дело в принципе — эти строки образец литературного целеполагания диаметрального сорокинскому.
Один из ведущих либеральных мыслителей прошлого века Исайя Берлин посвятил обширную статью крайне важной особенности русской литературы. Он описывает ее так: «Феномен обязательств художника, прежде всего литератора, перед обществом, который в России XIX века именовался «направлением»… Феномен этот сыграл определяющую роль чуть ли не для всех направлений русской мысли и искусства и, сделав их своим проводником, оказал сильнейшее воздействие на весь остальной мир».
Либерал Берлин считал, что соцреализм исказил и довел до абсурда принципы ответственности художника, которые проповедовал отец русской литературной критики Виссарион Белинский. Но, что в главном Белинский был прав и, несомненно, оказал огромное влияние практически на всех писателей, создавших ту самую Великую Русскую литературу XIX века. На самом деле, даже представить невозможно, что Белинский, как и современные его коллеги, обнаружил бы в порнографии «исследовательский прием».
В его времена между тем вовсе не скрывали темных сторон реальности. Напротив, в том числе и в сексуальной сфере. Вспомним, Ставрогина, «князя» «бесов», который растлил малолетнюю Матрешу. Но в чём отличие этой истории от сцен у Сорокина, кроме предельной, действительно порнографической откровенности? А в том, что всем — автору, читателям, даже самому Ставрогину —очевидно, что — это зло, это одно из проявлений бесовщины.
Но Сорокин порнографию реально смакует. С полной откровенностью.
Знаете, Федор Михайлович сам человек был сложный, изломанный и в разных смыслах не совсем здоровый. Но у него не просто было понятие о добре и зле. Он, вопреки собственным грехам, изживая их, отстаивал добро, можно сказать, страстно и яростно.
Но как же, есть ведь и у Сорокина такой персонаж (сквозной для трех последних романов), как доктор Гарин, который стремится спасти из непроглядного ужаса изломанных, изуродованных тотальным насилием подростков. Да, но только, знаете, это похоже на попытку синтеза традиций русской классики с тоже глубоко больными фантазиями маркиза де Сада…
Вообще, писатели нередко бывают людьми нездоровыми в психическом смысле. И нередко они буквально лечатся через творчество. В этом сами признавались, например, Грэм Грин, Рэй Бредбери, Стивен Кинг….
Но ведь Сорокин, как говорили в моем далеком детстве, больной и не лечится. Наоборот, он выставляет свою болезнь напоказ, манифестирует ее. И она прогрессирует. Даже благосклонные к нему критики признают, что «Наследие» — это совсем жестко.
Так что же, пойти нам по пути отмены, как на Западе? Но здесь ровно обратная ситуация с точки зрения причин осуждения. Не так давно Джоан Роулинг просто сделала несколько вполне невинных заявлений в рамках защиты реальности существования двух (и не более) полов. Например: «Если пола не существует, то не существует и мира, где живут женщины».
Но это вызвало бешенство леваков. В сентябре 2020 года перед выходом первой после начала ее преследований книги Роулинг «Дурная кровь» в тренды Twitter вышел хештег #RIPJKRowling («Покойся с миром, Роулинг») с призывами не покупать роман.
Нет, речь, конечно, не об отмене. Речь о том, что какие-то произведения должны однозначно маркироваться (причем первыми это должны бы отмечать именно литературные критики), как творения больные и заразные. Это, кстати, и ответ на вопрос: кто виноват и что делать?
Напомню, что говорил Христос (Сорокину, верю, еще не поздно прислушаться): «Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих».