Парламентские выборы в Грузии не просто показали, как экономика влияет на политику (в этом особого открытия нет), они ещё продемонстрировали, как заинтересованность в дальнейшем социально-экономическом развитии снижает запрос электората и элит на ресентимент и радикальную националистическую риторику.

Иван Шилов ИА Регнум

Начнём с того, что победившая «Грузинская мечта», будучи правящей партией уже не первый электоральный цикл, с полным на то основанием может записать на свой счёт ныне наблюдаемое грузинское экономическое чудо. Темпы роста ВВП (9,7% за первое полугодие) позволяют премьеру Ираклию Кобахидзе прогнозировать, что при их сохранении «к 2029 году и даже уже к 2028 году Грузия перейдёт в ряды стран с высоким уровнем дохода». В свою очередь, Всемирный банк предрекает, что при сохранении текущей динамики Грузия займёт второе место в мире и первое место в Восточном полушарии по доле ВВП на душу населения в 2025 году при шестилетнем росте реальной экономики на душу населения.

Но чем интенсивнее развивается экономика, тем выше энергозатраты. С января по июнь потребление электроэнергии в Грузии выросло на 2% в годовом выражении, тогда как годом ранее, наоборот, было зафиксировано снижение — на 7,4%.

При этом выработка увеличилась на 3,9% — до 7,3 миллиарда киловатт-часов. Что, впрочем, не отменяет необходимости импортировать электроэнергию. Главным образом — из России.

Неудивительно, что для Тбилиси вопрос снижения энергозависимости — один из приоритетных.

Поскольку избыточными запасами нефти, газа или угля страна похвастаться не может, основной акцент делается на развитие собственной гидроэнергетики, благо на её долю и так приходится более 80% всей выработки.

Вот тут как раз и возникает весьма уникальный «гидрополитический» кейс. Уникальный потому, что в данном случае использование водных ресурсов не провоцирует международный/межнациональный конфликт, а как раз наоборот — может способствовать примирению враждующих наций/народов.

В конце 70-х в тогда ещё Грузинской ССР была построена крупнейшая в Закавказье Ингурская ГЭС. Советские публицисты отмечали её уникальность «во многих отношениях». Например, в том, что река Ингури — вовсе не такая полноводная, как Енисей или Лена, и, чтобы получить электричество, гидроэнергетики решили использовать могучий поток, создаваемый тающими ледниками и весенними дождями.

Но об одном моменте в Советском Союзе, дабы не колебать «дружбы народов надёжный оплот», точно открыто не говорили (хотя партийные и хозяйственные руководители наверняка его имели в виду) — по нижнему течению Ингури проходила территориальная граница Абхазской АССР, входившей в состав Грузинской ССР с 1931 года.

При этом ГЭС строилась таким образом, чтобы если не предотвратить грузино-абхазский конфликт в принципе (как показали дальнейшие события, это оказалось невозможно), то, по крайней мере, оставить хотя бы какую-то базу для примирения (или «водяного перемирия») двух народов. На территории, которую с полным на то основанием можно назвать исторически грузинской, находится 271-метровая плотина и часть туннеля, а в Гальском районе Абхазии — здание станции и четыре перепадные ГЭС.

Неудивительно, что осенью 1993-го, сразу после завершения «горячей» фазы грузино-абхазской войны, энергетики двух республик заключили «джентльменское соглашение», согласно которому Грузия будет получать 60% выработки, а Абхазия — 40%. Тем самым, помимо всего прочего, гарантировалась бесперебойность работы ГЭС вне зависимости от общего состояния взаимоотношений между Тбилиси и Сухумом.

Попытка нарушить этот гидроэнергетический статус-кво была предпринята один раз печально известным Михаилом Саакашвили. В конце 2008-го, то есть после проигранной «пятидневной войны», грузинский президент предложил передать ГЭС «Ингури» в управление российской «Интер РАО ЕЭС». Но сделка не состоялась из-за противодействия абхазской стороны. В дружественной и признанной Москвой республике заявили, что не будут выступать против передачи управления плотиной (то есть как раз грузинской части станции), но агрегаты (которые в ведении Сухума) «никому передавать мы не собираемся».

Нынешнее грузинское руководство тоже не намерено отдавать гидроэнергетический ресурс в чужие руки. Так, в мае 2022-го тогдашний премьер и нынешний председатель «Грузинской мечты» Ираклий Гарибашвили, говоря о том, что крупные гидроэлектростанции должны строиться государством, в качестве примера привёл именно ГЭС «Ингури»: «Если бы её не было, вы представляете, какой огромной это было бы проблемой для энергосистемы нашей страны».

В декабре 2023-го дальнейшая работа ГЭС «Ингури» стала поводом для встречи министра экономики Абхазии Кристины Озган и первого замминистра экономики Грузии Ромео Микаутатдзе, имеющего, кстати, за плечами весьма обширный «гидроэнергетический» опыт. По словам Озган, помимо текущих вопросов, касающихся выработки и графика потребления электроэнергии, абхазская сторона сообщила о намерении приступить к реконструкции перепадных ГЭС.

Очевидно, абхазская социально-экономическая стабильность, как и грузинский экономический рост, в значительной степени зависит от исправного функционирования Ингурской ГЭС, а его обеспечение, то есть реализация любых проектов, связанных с модернизацией станции и/или её ключевых элементов, невозможно без сотрудничества Тбилиси и Сухума.

Но без него также невозможно сохранение и приумножение того экономического чуда, которое обусловило победу «Грузинской мечты».

Де-факто грузинские избиратели дали «мечтателям» мандат на реализацию прагматичного подхода, в том числе (или даже прежде всего) при выстраивании взаимоотношений с бывшими автономиями.

Понятно, что политики из Сухума (равно как и Цхинвала) тоже должны «заразиться» прагматизмом своих визави из Тбилиси. Да и «третьим сторонам» хорошо бы прекратить раскачивать внутригрузинскую политическую «лодку».

Но свет в конце туннеля появился — в том числе благодаря ГЭС «Ингури».