«Я всегда буду против». Почему Летов и Пирогов

Продолжается голосование, в рамках которого каждый может предложить имя для крупнейших аэропортов России. Меня, собственно, волнуют два: первый — в Омске, второй — в Симферополе. Выбор крымского варианта важен, потому что это знаковый объект после возвращения полуострова на Родину. А вот с Омском — иная история: тут аэропорту могут присвоить имя Егора Летова. Такой вариант возможен. И это было бы правильно.

Ведь поколение Егора Летова — это про многих людей в России. В 90-е, когда постсоветским молодёжным пространством правили чёрные майки с названием групп, «Гражданская оборона» встречалась едва ли не чаще других. Однако спустя время — спустя 10, 20 лет — имя Егора Летова никуда не уходит. Наоборот — распускается новыми смыслами.

Музыка «Гражданской обороны» — не самая выдающаяся на планете. Она не сложносочинена как King Crimson или Led Zeppelin, не гениально проста и мелодична как Beatles или Nirvana, и не столь убойна как Ramones; музыка в случае Летова — только лишь необходимый фон, дополнение. Хотя Егор немало экспериментировал, искал свой звук.

Впрочем, русский рок всегда был музыкально несколько вторичен по отношению к своему западному предтече. И «Аквариум», и «Машина времени», и «Зоопарк», и «Чайф», и особенно «Алиса» с «Кино» (привет The Cure и The Smiths) — всё это во многом подражание, часто лишь повторяющее оригинал. Русский рок брал другим: текстами, смыслами, посылами, атмосферностью — содержанием. В случае Летова — особенно. Не уверен, правда, что Егор в полной мере вписывается в понятие «русского рока». Он сам по себе. Вполне неплохо существует себе и без русского рока, а вот тот без него — никак.

Но первично другое: Егор Летов — это, прежде всего, русский мыслитель, а его творчество — экзистенция русского духа, того, в котором тесно переплелись поражение и победа, того, где любое достижение возможно лишь через подвиг. Русские выигрывают не благодаря, но вопреки. Русские идут не по асфальтированным дорогам, а по заснеженным полям, продираясь сквозь метель, чтобы преодолеть многие препятствия, но, прежде всего, своё Я.

Национальный гений — известное выражение. Но есть другое: гений национален. Это когда гений невозможен без своей земли. Такими были Гёте или Вагнер, к примеру. Но есть и третий случай: это когда гений — или великий талант, так точнее — будет непонятен никому, кроме своего народа. Хороший пример тут — «Москва — Петушки» Ерофеева. Сколько ни переводили данный труд на иностранные языки — ни особого интереса, ни, главное, понимания он не вызвал. С Летовым — та же история. Он близок и понятен, прежде всего, русскому человеку.

Потому что в самом Летове изначально, на глубинном уровне, сидело то, без чего невозможна истинная русскость — острое, обострённое даже чувство справедливости. Фраза «он искал правды» в последнее время звучит либо как оскоминный штамп, либо как аванс-комплимент. Но в случае Летова надо отказаться от заезженных коннотаций и понять, что поиск правды — это, действительно, про него. Правды, понимаемой в русской традиции как истина и справедливость.

Поэтому фраза Летова, которую он так любил повторять соратникам и по музыке, и по партии, — «больше красного!» — означала, в первую очередь, стремление к социальной справедливости, той, которая, собственно, и задумывалась в идеальном коммунизме, но была лишь в трактатах, а не на деле. Тем страннее вопрос, почему Летова не устраивала сначала действительность советская, а после та, что из 90-х. Да потому что и при одном, и при другом строе из жизни выпали люди — обманутые, униженные и оскорблённые. Отсюда и известное летовское: «Я всегда буду против». Против несправедливости.

Егор Летов — это русский панк-философ, идол своего поколения. Его творчество — это устремление из самых мрачных глубин русского подсознания к идеальному обществу справедливости, в котором главное — Человек. И назвать в честь Летова омский аэропорт — самолёты, собственно, тоже летают на высоте — значит не только увековечить память талантливого человека, но и устремить Россию к обществу справедливости, умчавшись от общества кастового, где есть люди простые, а есть верховные жрецы (не важно, как ты их назови — партийные бонзы или олигархи).

И второй аэропорт, для которого важно имя — это симферопольский. Тут официально предложены варианты: императрица Екатерина II, поэт Максимилиан Волошин, адмирал Павел Нахимов, князь Лев Голицын, издатель Исмаил Гаспринский, врач Николай Пирогов, художник Иван Айвазовский, писатель Антон Чехов, учёный Дмитрий Менделеев и писатель Александр Грин. Остановятся, полагаю, скорее на всего на Айвазовском или на Екатерине II (последнее совсем пресно).

Однако концептуально из предложенного (я лично ратовал за аэропорт им. Николая Данилевского) более всего подходит имя русского хирурга Николая Ивановича Пирогова. И то, что жизнь его на полуострове связана прежде всего с Севастополем (а это, как мы помним, город, отдельный от Крыма, и административно, и, главное, историософски, метакультурно) — только в плюс. Ведь именно Севастополь стал энергетическим и смысловым центром Русской весны. Именно Севастополь является точкой сборки и цивилизационным центром России, которая с возвращением города-героя должна была устремиться к новым высотам.

И главное в Русской весне — это подвиг людей (будничный подвиг, как у Толстого). Такой подвиг ранее совершил и Пирогов, когда попросился на Крымскую войну. Тогда это было всё равно что проситься в Грозный в 2000 году. Вот что писал Пирогов жене из осаждённого Севастополя: «Мы живём на земле не для себя только; вспомни, что пред нами разыгрывается великая драма, которой следствия отзовутся, может быть, через целые столетия; грешно, сложив руки, быть одним только праздным зрителем…» И дальше: «Тому, у кого не остыло ещё сердце для высокого и святого, нельзя смотреть на всё, что делается вокруг нас, смотреть односторонним эгоистическим взглядом…»

Аналогично думали истинные севастопольцы, когда творили Русскую весну. Потому что таков истинный патриотизм, деятельный, созидательный, а не та тусклая казёнщина, коей нас пичкают с телеэкрана. И слова эти, написанные Пироговым жене, необходимо выбить на здании симферопольского аэропорта; в них — суть того, к чему должна устремиться Россия, объединённая идеологией подвига.

Первую же свою ночь в Севастополе Пирогов, отказавшись ночевать у князя Меншикова, провёл на Четвёртом бастионе. Том самом, о котором Толстой писал: «Остаться в живых здесь — всё равно, что выиграть в лотерею». Тогда же Николай Иванович, родоначальник военно-полевой хирургии в мире, ввёл сортировку раненых. Это одно из его новшеств в медицине. Пирогов не только оперировал раненых (более 6000 за полгода), учил коллег, вводил новую систему администрации, но и успевал писать важнейшие научные работы. Так же и Севастополь, Крым сдвинули тектонические плиты истории: мир после 2014 года никогда уже не будет прежним.

Пирогов — гений, но гений не замкнутый, а устремлённый, как и Летов, в большей мере и другим путём, к обществу справедливости. И прав был Некрасов, отзываясь на деятельность Николая Ивановича: «Всякая личность, отмеченная печатью гения, соединяет в себе высочайшее развитие лучших свойств человеческой природы, — эта истина как нельзя лучше оправдана Пироговым. Это подвиг не только медика, но и человека». При этом поэт добавлял: «Пройдёт война, и имя Пирогова залетит туда, куда не заглядывала ещё ни одна русская популярность…» Это также немаловажно: аэропорт должен быть назван в честь тех русских людей, кто не просто известен во всём мире, но и чей авторитет неприкасаем.

Будет концептуально правильно, если в Омске появится аэропорт им. Егора Летова, а в Симферополе — им. Николая Пирогова. У этих людей разные судьбы, масштабы, но русская экзистенция у них одна. И нам пора бы уже вспомнить своих истинных героев. Не только в названиях аэропортов, но и в целом.

Главное для России сегодня — это не военное могущество, не интеллектуальное доминирование (хотя будет ли это?), а построение общества справедливости, где в основе всего будет стоять Человек, чьё достоинство будет защищаться, а милосердие и сострадание к ближнему станут догмами. Перейти к деятельному патриотизму, к русскому сознанию во всей его полноте значит получить шанс на спасение. Это, к слову, тоже подвиг — маленький, но делающий серьёзный задел на большой подвиг в будущем. Тот, который мы должны были совершить после возвращения Севастополя и Крыма на Родину.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.