«Мы против нацизма, а глобалисты — нет» — и культовые шведы за Гитлера?

В Москве, на остановке около шведского посольства, появился необычный плакат. Крупными буквами написано: «Мы против нацизма, а они — нет». «Они» — это не какие-то «разные прочие шведы», а весьма не рядовые люди: писательница Астрид Линдгрен, режиссер Ингмар Бергман и основатель фирмы «ИКЕА» Ингвар Кампрад. Рядом с портретами знаменитостей приводятся их собственные высказывания.

Линдгрен. «Из дневника писательницы»: «А если уж на то пошло, то лучше я буду всю оставшуюся жизнь кричать «Хайль Гитлер», чем иметь здесь, в Швеции, русских. Ничего более отвратительного не могу себе и представить». 18 июня 1940 г.

Бергман. Тоже из дневника: «Ни разу в жизни я не видел ничего похожего на эту демонстрацию беспрецедентной силы. Как все, я орал, как все, вытягивал руку, как все, выл… На день рождения мне преподнесли подарок — фотографию Гитлера… я повесил ее над кроватью, чтобы он все время был перед глазами… чтобы я научился любить его столь же сильно… и я любил его».

Кампрад, основатель «ИКЕА». Из воспоминаний предпринимателя: «Я восхищался Гитлером», «Я был нацистом!».

Кто-то спросит, почему мы назвали этот плакат необычным. А потому что подавляющее большинство наших граждан понятия не имеет о воззрениях вышеупомянутых знаменитостей. Тогда логично задать следующий вопрос: «А почему, собственно, так получилось?». Наверное, потому что те, кто был в курсе, нашим гражданам об этом не рассказывали. «А почему не рассказывали?» — может спросить дотошный правдоискатель.

Для ответа на этот вопрос стоит вспомнить, что лет через 15−20 после Великой Отечественной войны заветной мечтой многих советских людей стало поехать за границу: работать или хотя бы в составе делегации. Мотивы были разные, но сходные: сделать карьеру, улучшить материальное положение. За границей хорошо платили, и по возвращении можно было купить кооперативную квартиру, машину, получить доступ в магазин «Березка», где продавались импортные товары, недоступные для простого народа. Ну и, конечно, советским людям хотелось увидеть мир.

Как вы понимаете, в СССР без поощрения со стороны государства подобные мечты не имели никаких шансов на реализацию. То есть именно начальство (которое тогда не называли элитой) взяло курс на сближение с иностранными государствами. Прежде всего с Западом. Казалось бы, парадокс: значительная часть западных стран еще недавно воевала против нас в составе гитлеровской коалиции. Практически в каждой семье были убитые и/или раненые. Да и сами начальники вполне могли в молодости повоевать, получить ранение или контузию. Короче говоря, они не понаслышке знали о фашистских зверствах.

Да и после войны западные властители особым дружелюбным отношением к нам не отличались. Холодная война, противостояние двух систем, гонка вооружений и т.п. Трудно назвать это проявлением дружеских чувств.

Но все равно хотелось дружить! Росло недоверие к советской политике, которая и вправду была довольно двусмысленной. На словах было одно, а на деле не просто другое, а противоположное. Чем успешнее шел карьерный рост дипломата, ученого или представителя творческой интеллигенции, тем более высокое поощрение в виде доступа к «настоящему» Западу он получал. Болгария, Польша, Чехословакия настоящими не считались — они же были социалистическими! «Курица не птица, Болгария не заграница» — такая бытовала популярная шутка. ГДР очевидным образом проигрывала ФРГ в «табеле о рангах». Хотя уж начальству-то наверняка было известно, что немалое число фашистских преступников находится в ФРГ. И не просто разгуливает на свободе, а занимает важные посты. Взять хотя бы генерала Рейнхардта Гелена, одного из разработчиков плана «Барбаросса». Сдавшись американцам, он предложил создать разведслужбу, которая могла бы вести работу против СССР. И, получив добро, в 1946 г. вернулся в Западную Германию как глава всесильной «Организации Гелена», позже преобразованной в Федеральную разведывательную службу Германии. Гелен стал первым президентом Федеральной разведслужбы.

И разве такие «дружбы» были свойственны только советскому времени? Нет. После войны 1812 года, после кровопролитных сражений, где погибло и было ранено много русских людей, после того, как французы ограбили и осквернили множество православных храмов, используя их, например, в качестве конюшен, после того, как пришлось сжечь столицу Российской империи Москву, чтобы она не досталась врагу, русское дворянство продолжало говорить по-французски, предпочитая его русскому. А уж Париж был для них — как Мекка для мусульман. То есть франкофильство было неистребимо.

А вот низкопоклонства перед турками ни до многочисленных войн, которые вела с Османской империей Россия, ни тем более после, не наблюдалось. Не наблюдалось и повального увлечения Японией, Китаем, Индией, Латинской Америкой, Африкой — ничем, кроме Запада.

Сейчас, как нам кажется, трех- или даже четырехвековая неразделенная любовь России к Западу подходит к концу. Ведь ничем, кроме любви, такое длительное одностороннее пристрастие объяснить нельзя. Современные психологи могут поправить нас, сказав, что правильнее называть это не любовью, а любовной зависимостью. Пусть так, не будем спорить о терминах. Суть в том, что — уж простите за банальность! — любовь слепа. Сколько ни указывай влюбленному на недостатки и даже какие-то отвратительные пороки объекта его любви, он отказывается их замечать. Мало того, еще и ополчится на указующего!

Как и почему зародилась эта любовь, вопрос отдельный. Для нашей темы важно, что она всегда была безответной. Россия все готова была простить и забыть. А сама что только ни делала, стремясь понравиться Западу! Перенимала моду, обычаи, кулинарию, даже язык! Все оставалось без ответа. Запад проявлял не просто холодное равнодушие, а откровенное высокомерие, презрение, злобу. Он, в отличие от России, ничего не прощал и не забывал. И сейчас не забывает.

Прямо в тему недавние откровения советника Зеленского Арестовича в беседе с журналистом Дмитрием Гордоном.

«Запад от нас устал?» — спрашивает Гордон.

«Никто ни от чего не устал», — бодро отвечает Арестович и рассказывает, как их министр обороны Резников встречался с министрами обороны стран НАТО, которые (цитируем) «пожимали ему руку и призывали: «Пожалуйста, добейте гадину». Шведы добавляли: «За Полтаву!». Французы: «За Бородино».

«Немцы молчали?» — похохатывая, интересуется Гордон.

«Молчали, но подмигивали», — ответно смеется Арестович.

И сразу вспомнилось, как засмеялся нынешний канцлер Германии Шольц, когда Путин (еще до спецоперации!) сказал ему о геноциде в Донбассе…

Мы довольно много размышляли о том, какова должна быть степень информированности общества о сегодняшних нацистских зверствах. Конечно, необходимо, чтобы люди узнали, ужаснулись и исполнились праведного гнева. Правда, тут опасно переборщить с подробностями, которые у большинства могут вызвать оторопь, внутренний барьер как результат «запороговой информации». А у кого-то спровоцируют жажду аналогичного ответа.

Но потом мы вспомнили, что в советское время было немало самых разнообразных сведений, мягких и жестких напоминаний о войне с Гитлером. И что? Даже немалое число евреев, когда появилась возможность уехать на ПМЖ в Германию и получить там неплохую компенсацию за сгоревших единокровников в печах Бухенвальда, не погнушались этим воспользоваться. Причем нельзя сказать, что такая эмиграция всегда была бегством от нищеты. Многие жили весьма благополучно. Нет, дело, конечно, было не только и не столько в соображениях выгоды. Масса эмигрантов, уехавших на Запад, проиграла в деньгах. Да и статус был потерян, и родственники, и друзья… Впрочем, эмигранты заранее себя к этому подготовили. Мы прекрасно помним по своим приятелям, как выглядело это горячечное предчувствие долгожданной встречи с объектом любви, то бишь с Западом.

«Да я готов (а) ТАМ мыть посуду, резать сосиски, убирать сортиры!» — такие речи всерьез произносили представители творческой интеллигенции, служители муз, нацелившиеся на отъезд.

Короче говоря, информация какую-то роль играет, но, судя по всему, не ведущую.

И кто знает, сколько бы еще длилась эта неразделенная любовь, если бы сама жизнь не поспособствовала охлаждению такой, казалось бы, нескончаемой страсти. С одной стороны, здоровое чувство патриотизма было оскорблено той лютой ненавистью, которую Запад (что было для многих неожиданностью) перестал скрывать. А с другой стороны, сам Запад на глазах теряет остатки былой привлекательности, превращаясь в огромный сумасшедший дом без врачей и лекарств. Секспросвет с ясельного возраста, интеграция половой тематики в школьные задания даже по математике типа «найдите площадь флага ЛГБТ» или «посчитайте процент людей с хламидиозом», мужчины-министры обороны в юбках, на каблуках, с накрашенными губами, пропаганда поедания червяков вместо мяса, каннибализм, все активней внедряющийся в культурный мейнстрим… Согласитесь, в здравом уме и твердой памяти нелегко сохранять верность столь омерзительному объекту любви…

«Люби своих врагов. Сокрушай врагов Отечества. Гнушайся врагами Божиими», — призывал святитель Филарет Московский. Важнейшее слово тут — «гнушайся», однокоренное со словом «гнусно». Когда человек гнушается, его уже не нужно от этого отвращать. Не нужно запрещать, объяснять, увещевать, доказывать. Он сам испытывает отвращение — отворачивается, чтобы не видеть, не слышать, не знать. И гнусное, как бы ни старалось, уже не в состоянии его прельстить.

А то, что глобалисты — враги Божии, не вызывает сомнений. Впрочем, они эту враждебность уже и не считают нужным скрывать.