Почему внешняя напряжённость – лучшее время для внутреннего развития России

***

Пол Кеннеди. Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты. Ект: Гонзо, 2020

Популярный афоризм гласит, что история человечества — это история войн. Хитрые полководцы, массовый героизм, национальное единение, дни воинской славы… Конечно, конкретные исторические решения влияют на мировой баланс сил. Но не стоит забывать, что военный конфликт — кульминация менее драматичных долгоиграющих экономических процессов. Даже выдающиеся личности зависимы от имеющихся в их распоряжении ресурсов. Мудрая внутренняя политика обеспечивает военную мощь; сила оружия решает текущие вопросы, но мало способствует разрешению проблемы неизбежно наступающего мира. Потому история человечества — это ещё и история взлёта и падения вооружённых империй.

Британский историк международных отношений Пол Кеннеди в книге «Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты» на примере европейских конфликтов с XV века прослеживает тесную, но не всегда очевидную связь социально-экономического развития государств с их военными и геополитическими успехами. Автор избегает чрезмерных обобщений и подчёркивает, что перетекание экономики в вооружённую силу — не железный закон, а всегда результат выбора правителей. Однако в книге доказывается, что государства постоянно стояли перед задачей тонкого балансирования мирного развития, экспансии и обороны; целей и средств; геополитических амбиций и реальной способности контролировать международный порядок. При том, что технический и организационный прогресс постоянно изменял критерии силы и стабильности стран, мало кому из правителей удавалось трезво оценить свои силы и правильно расставить приоритеты. Сегодня, в момент наращивания сил НАТО и возвышения государств «третьего мира», угрожающего западной гегемонии, это может оказаться особенно сложным.

Люди склонны недооценивать медлительность глобальных процессов, ожидать быстрых и драматичных поворотов в состоянии государств: так, Кеннеди упоминает прогнозы заката США, звучавшие ещё с 1970-х годов (не утихающие и сегодня — из чего не следует делать вывод, что они принципиально неверны). То же, как ни странно, с давних пор относилось к военным действиям. Даже накануне Первой мировой войны многие интеллектуалы считали, что конфликт закончится довольно быстро. Правители быстро наращивали армию и вооружение, рассчитывая на скорую победу и сокращение военных трат. Наиболее успешным примером можно считать «блицкриг» гитлеровской Германии, но и эта стратегия в итоге вылилась в длительную борьбу «на изнеможение».

Хотя конкретные причины такого положения менялись, сам принцип оставался в силе. В частности, Кеннеди указывает на фактор альянсов и политики «баланса сил»: по крайней мере в Европе с давних пор локальные конфликты разрастались до региональных, если не мировых. Даже если отдельная страна не обладала богатым запасом «прочности» и несла большие потери, проигрывала крупные сражения, это компенсировалось материальной или военной помощью соседей. Сюда стоит добавить возможность партизанской войны, с которой раз за разом не могли совладать даже богатые США. К примеру, автор утверждает, что в XVIII веке Австрия, Пруссия и Россия выдвигали удивительно большие для их экономического развития армии — но именно потому, что получали финансирование от более коммерчески успешных держав.

С нашей страной это сыграло злую шутку: несмотря на воинскую доблесть, устрашающую военную силу и талантливую дипломатию, к началу ХХ века Российская империя оказалась глубоко зависимой от иностранного капитала (что подробно разбирал Ленин в «Империализме»). Хотя зарубежные инвестиции позволили отстроить железные дороги, мы испытывали проблемы с логистикой; относительно низкий уровень образования сказывался на подготовленности средних управленческих и офицерских кадров; сельское хозяйство, с трудом поддерживающее растущее население, налагало ограничения на размещение и передвижение армии. Отсюда возникает огромный разброс оценок состояния Российской империи перед Первой мировой. По основным количественным показателям страна вроде бы смотрелась мощно, что охотно признавали иностранные политики. Но слабость экономической структуры проявлялась в деталях, на этапе практической реализации задуманного.

Можно вспомнить дефицит продовольствия в Петрограде в 1917 году: Временное правительство справедливо указывало, что на деле припасов достаточно, однако доставить их в столицу мешали отнюдь не диверсии большевиков. Интересно наблюдение Кеннеди, что имперское командование изначально выдвигало весьма эффективные планы ведения войны, но и они оказались обрушены из-за давления западных кредиторов, требовавших действовать в их интересах. Наконец, царский режим упорствовал в удержании низких налогов для богатых. Несмотря на то, что большое население давало впечатляющие суммарные результаты по выпуску продукции, производительность, условия труда и уровень жизни ещё до войны оставались удручающе низкими, а смертность — высокой. В ретроспективе сложно понять, как можно было выдавить из измученного (и уже потрясаемого восстаниями, на подавление которых к 1913 году отправлялась значительная часть армии) народа дополнительный ресурс, необходимый для длительной войны. При этом элита всё равно предала царя: вероятно, сказался растущий хаос в системе управления.

На протяжении книги автор последовательно разбирает сильные и слабые стороны ключевых государств и прослеживает их динамику от эпохи к эпохе. Проблемы России не уникальны, и нашей стране не раз удавалось воспользоваться удачным моментом, чтобы выйти на лидирующие позиции. В особенности, конечно, с конца 1930-х по 1960-е годы. Анализ Кеннеди подтверждает давнюю догадку, что войны не столько выигрываются, сколько проигрываются; индивидуальный гений позволяет определять возможности и соблюдать баланс, но решающим фактором оказывается то, сможет ли страна в целом выдерживать нагрузки дольше, чем другие (по крайней мере соседние) государства.

В книге уделяется недостаточно внимания тому, как усиливают державу новые завоевания. Автор ограничивается замечанием, что дополнительные территории дают прибавку к краткосрочному «моменту», но в дальнейшем чаще оказываются бременем. Ричард Лахман и другие теоретики элит подсказывают, что завоеванные территории требуют особой щепетильности во внутренней политике: как осуществляется развитие регионов, каким образом выстраиваются отношения с местными элитами и народами, чем оканчиваются торги с обеспокоенными экспансией государствами (европейский «баланс сил» предполагает и сложную систему компенсаций). Кеннеди подчёркивает, что (вопреки пропагандистскому «концу истории») легитимность гегемонии США оспаривалась Европой и третьим миром уже с 1970-х годов; попытка американских властей наращивать военную силу натолкнулась на повсеместный скептицизм и неприятие, в том числе внутри страны. Сама попытка удержать биполярный мир в условиях успешного послевоенного восстановления экономик, побед гражданских движений и постиндустриального перехода всё чаще вызывала вопросы.

Впрочем, Кеннеди в 1987 году даёт на удивление взвешенные (и преимущественно оправдавшиеся) прогнозы. Опять-таки, его внимание приковывает внутренняя ситуация государств. К концу ХХ века США всё равно подошли бесспорным промышленным, финансовым и (в меньшей степени) информационным лидером. Даже с учётом возможной потери гегемонии и чрезвычайной долговой нагрузки (меры «искусственного» продления господства), только какая-то непредвиденная катастрофа или резкая смена конъюнктуры могли лишить Соединённые Штаты позиции сильной, развитой державы, важной в любом балансе сил.

Автор призывал со скептицизмом относиться к сообщениям о волнениях в советских республиках, но в целом рисовал для СССР более мрачную картину. России, по его мнению, не удалось убедительно решить проблемы сельского хозяйства и продовольственного суверенитета: необходимость, в том числе политическая и военная, поддерживать крупную промышленность не давала провести либерализацию коллективных хозяйств или даже перебросить туда больше людей. Аргументация здесь следует логике китайского экономиста Линь Ифу, оправдывающего и властную логику маоистской коллективизации, и последующие рыночные реформы Дэн Сяопина. Анализ неуспешных промышленных реформ и дисбаланса в потребительской сфере перекликается с работами институциалиста Трауинна Эггертссона, отмечавшего противодействие управленцев среднего звена, боящихся за сохранность своих привилегий в более свободной экономике. Автор дополнительно заостряет внимание на значительном (и растущем) отставании Советского Союза в энергоэффективности, при том, что в брежневскую эпоху огромная часть средств уходила на энергетику.

Кеннеди даёт интересное описание демографических и социальных проблем в последние десятилетия СССР. Он утверждает, что среди этнических русских уже начинался аномальный рост смертности — на фоне естественного для урбанизации спада рождаемости. Суммарно это компенсировалось ростом численности других национальностей, что не могло не вызвать опасений союзного руководства. Несмотря на предыдущие успехи советской медицины и образования, им также требовалась реорганизация и значительные денежные вливания, чтобы поспеть за ростом народных нужд. Все эти проблемы теоретически были решаемы, однако СССР всё труднее становилось балансировать внутреннее развитие с поддержанием гегемонии. Кеннеди считает, что мы оказались в патовой ситуации. Восстановление Европы начало пробивать бреши в «железном занавесе», и лояльность соцблока в случае прямого конфликта оказывалась под вопросом. Хотя США своей агрессивной политикой оттолкнули Китай, китайско-советские отношения также оставались натянутыми (что, в частности, ослабляло наше влияние на Азию). На Востоке рос исламский радикализм. Советский Союз достиг «насыщения» в ядерном оружии, но традиционное вооружение требовало всё больших затрат и лучших технологий. К тому же Кеннеди предполагает, что ко второй половине ХХ века ВПК и потребительская сфера утратили былую взаимную связь, и развитие одного вступало в противоречие с другим.

Итого, шаткость гегемонии требовала от СССР новых вливаний в военную сферу. Однако, с одной стороны, милитаризм грозил углубить разлад в соцблоке и испортить отношение с соседями. С другой — повышение военных расходов ещё больше отдаляло разрешение насущных внутренних проблем, усиливало давление на граждан, и так недовольных уровнем жизни. Продолжая логику книги, Россия не могла надеяться и на достойную позицию в мире «после гегемонии», поскольку сама по себе значительно отставала от США и даже Европы.

Внезапный крах СССР и разрушительная неолиберальная политика по факту усугубили падение. Самые катастрофичные прогнозы, как всегда, не оправдались: мы остались крупнейшей европейской державой, богатой ресурсами, обладающей сильной армией и международным авторитетом. Стабилизация начала 2000-х годов, рост цен на энергоносители, политика защиты суверенитета в пику цепляющимся за гегемонию Соединённым Штатам создали возможность для нового развития.

И всё же «возможность» требует мудрой «реализации». Реформы образования, медицины, пенсионного обеспечения сложно назвать успешными. Рынок труда не справляется с потребностью многих сфер экономики в кадрах, и виной тому низкая доля зарплаты в ВВП, плохие условия, а также слабость низовой организации, не всегда способной отстоять права работников. Растущие международные угрозы должны лишь заострить наше внимание на планах экономического развития. Парадоксальным образом внешнее напряжение требует первоочерёдного решения проблем внутренних. Несмотря ни на что, судьба России всегда остаётся в руках самой России. Сегодня даже больше, чем когда-либо.