Дорога на Север: тайга, река и села коми-ижемцев

На севере Коми можно проехать сотни километров и так и не увидеть населенного пункта, пока за поворотом дороги не откроется огромное село Ижма. Нетронутый городами район Крайнего Севера и очаг культуры коми-ижемцев, где вовсю звучит язык зырян, и где не приживаются мигранты и цыгане. В здешних селах стоят добротные избы, и многие мужчины регулярно пропадают из села в тайге и на вахтах. Летом здесь докучают тучи гнуса, частенько стоит изнуряющая жара; а всесезонный тракт с Большой Земли в Ижемский район появился только недавно.

Ижма — село, куда заходят медведи

Летом в Ижме по ночам светло — приполярное солнце ненадолго прячется за горизонтом, а спозаранку на переправе уже гудит моторная лодка; в конце июня вода в реке, после запоздалой весны, еще спадает и понтонный мост не готов. Райцентр Ижма — это пятитысячное село, прижатое болотистой и кишащей медведями тайгой к одноименной реке с каменистым дном. Берега Ижмы еще в 15 или 16 веке обжили северные коми, впитавшие в себя кровь и обычаи поморов и ненцев. Отсюда до ближайшего города — Ухты, двести километров грунтовки пополам с недоделанным асфальтом. Сыктывкар для ижемцев — это не часто посещаемый юг в полутысяче километров от них.

С каждым днем в Ижме все нестерпимее кусают комары, просыпается мошка и оводы. Гнус пропадет после того, как в сентябре ижемцы выкопают в огородах картошку, а помидоры в теплицах перестанут плодоносить. И снежная зима на долгие месяцы восторжествует в этом удаленном, но зажиточном районе Коми, где родились сразу три олимпийских чемпиона, где выкачивают нефть, но умерло речное судоходство и высокие цены в магазинах. И кажется, в Ижме встречаются вменяемые полицейские — я там так и не был оштрафован по нелепой административной статье, хотя старался.

Я ехал в Магадан, но попал в Ижму, а затем — и в более глухие места уже за Печорой. Мне сказали, что автостопом сюда еще никто не попадал. Почти неделю я провел на берегах Ижмы, наблюдая изнутри, как живут коми: размазывал по лицу комаров в болоте, впервые попробовал хариуса, часами болтал с вахтовиком и узнал, что в Ижме за самооборону от врывающегося в избу медведя карают штрафом. Но легендарные стада оленей у ижемцев я так и не успел увидеть; а местная оленина не для российского рынка и почти поголовно уходит на экспорт.

Купцы, олени и таксисты

В Ижемском краеведческом музее тяжело пахнет ремонтом: как и во многих домах здесь, как коми, так и русских — форточек, похоже, нет. Со стендов смотрят — чучело росомахи, картины затопленной половодьем Ижмы и двухслойная, но невесомая, обувь из оленьей кожи. Многие экспонаты сняты по капризу органов — так, ружья, давно отстрелявшие свое, спрятаны от посетителей. Музей располагается в старом доме, а хранительница Александра с гордостью обращает мое внимание на стены из толстых бревен лиственницы — дерева крепкого, но нечасто встречающегося на Крайнем Севере.

В музее много фотографий оленеводов — ижемцы позаимствовали это дело у ненцев; век назад у ижемцев паслось 350 тысяч оленей — после ленинских и сталинских декретов осталось 25−35 тысяч голов. Раньше, во многих домах Ижмы стояли выписанные и доставленные пароходами венские стулья, а уровень грамотности был нетипично высок для царских времен. Зажиточных людей и интеллигенцию, включая уже советскую, потом долго репрессировали, отжимали дома и расстреливали. «Дом и вещи бабки отдали тем, кто имел одно платье и даже не стирал его; бабка, правда, — отсидев, умерла твердым членом КПСС», — рассказывает мне одна женщина.

В Ижме встречаются покинутые дома, в которых образуются притоны. Их хозяева уехали «на юг», а кто-то погиб в автоавариях, частых на ужасной трассе в Ухту. Но лицо Ижмы — это добротные дома, где сараи со скотиной отделены от изб, в отличие от домов южных коми и северных русских. Канализации в Ижме нет, но туалеты во дворах встречаются все реже, и даже вокруг нескольких многоквартирных зданий есть огороды. Жилье здесь дорогое — за участок в центре села запросят до 2 миллионов рублей, а за дом — все три. «Кто-то взвинтил цену давно, да так и повелось», — объясняют мне. Таксисты и магазинщики — все коренные, в Ижме тоже с повышенными запросами. Выходцев с Кавказа и Средней Азии не видно в Ижме; как здесь подчеркивают, с крепкой мужской гордостью: «Мы «южан» к себе не пустили; а цыганских бродяг сразу гоним».

За рекой — святой луг и великий блуд

Ижемцы — это угро-финны, славяне и ненцы, смешавшиеся на берегах реки, в среде которых затем растворялись ссыльные немцы и украинцы. «Нам в Сыктывкаре по родному языку тройки ставили; диалект ижемцев отличается от южных коми: мы заимствовали много слов у печорских русских», — вспоминает Екатерина. Но даже, кто на треть коми, идентифицируют себя с зырянами — угро-финская культура гибнет в городах России и здравствует в лесах; впрочем, часть молодежи в Ижме уже затрудняется в изучении родного языка. И, к слову, произношение на русском жителей соседней деревни Мохча мне трудно понять и я переспрашиваю собеседников.

Русская речь на другой, не всегда легкодоступной, стороне Ижмы — редкость. Левобережье — за понтонным мостом, который, наконец-то, открыли к июлю — это огромный луг, поросший одуванчиками, на котором свободно пасутся кони. Места красивые, а ветер здесь отгоняет гнус. «Священный луг», — поясняет мне Семен, белобрысый и невысокий парень. В июле на поле проходит национальный праздник коми — Великий Луд, на который съезжаются даже финны, саамы и ловозерские коми, чьи предки переселись в Лапландию с Ижмы. Для некоторых он закончится тяжелым сном на траве, в роли корма для комаров; и еще иронизируют, что «будет великий блуд».

Такие луга редко встречаются в Приполярье, и из-за этого на левобережье Ижмы слились в одну улицу деревни: Сизябск, Бакур, Мохча и Гам, и только на отдалении стоит Мошъюга. Почти четыре тысячи человек живут здесь, а на запад, за поселениями, вновь продолжается полная болот и зверей тайга. «Медведи по улицам у нас не ходят, но скот с подворья по-весне регулярно таскают — в том году двух телят унесли», — буднично информируют меня. Бедности на левобережье я не заметил, но лет сто назад в здешних селах было на порядок многолюдней. И здесь рай для фотографа — старые дома на холмах и брошенные бараки, чьи стены используют для социальной рекламы.

Кругом избы и тайга

Тайга здесь глухая только на карте или в историях блогеров, изредка попадающих в Ижму. «Вдоль Ижмы можно днями идти по ягелевым полянам и сосновым борам, хоть в тапочках; и каждый раз ночевать в охотничьей избушке», — уверяет Сергей, который пропадает на природе ради рыбы даже на ямальских вахтах. Броды, впрочем, как и медведей, никто не отменяет и одному, и без оружия, путешествовать по ижемской тайге не стоит. Моя прогулка по бору между Ижмой и Константиновкой закончилась тем, что к берегу реки я прыгал по кочкам болотины и размазывал гудящих комаров по лицу. Потом мне рассказали, что невдалеке в этих местах медведи перебегают трассу.

Ижемские семьи всегда имели в лесах свои делянки для охоты, сбора ягод и рубки леса; с ростом населения участки начали давать километров за пятьдесят от поселения. В тайге, в общем, жизнь всегда кипит, а вдоль Ижмы хватает деревушек, доступных только по зимникам или по воде — и тамошний народ медленно переселяется в райцентр. А если ехать от Ижмы на север, к переправе через Печору, то от трассы к берегу реки иногда уходят грунтовки — лесные и рыбачьи. Есть и такие, что ведут к совхозным лугам, уже зарастающим — выпас скота и сенокос там сопровождались встречами с медведями.

Пару килограмм хариуса Сергей наловил за полтора часа. «Карандашики, а не рыба», — выразил он недовольство и принялся кормить кошку рыбой, которую мало кто в России пробовал на вкус. Если лес наступает на старые луга и делянки, то рыба, наоборот, уходит из Ижмы; Сосногорск, что выше по течению, исправно загрязняет реку, в которой многие селяне уже брезгуют купаться. По Ижме еще недавно ходили баржи, но теперь они — бесхозные; те, которые не унесло половодьем вниз, валяются по берегу. Ижма обмелела из-за молевого сплава леса, засорившего русло — итог советского отношения к Северам.

Нефть и порт, где жил поэт

Если гулять по селам ижемской стороны, то в глаза бросаются навесы у домов и сараи, забитые колотой древесиной: газификация в Коми — что-то из рода экзотики. Кажется, на севере края свыклись с тем, что чиновники не замечают население, проявляя интерес к нефтегазовым месторождениям. «Если коми признать малым народом, то многое изменится — «трубу» закачивают на наших родовых угодьях. Но нас не признают, хотя численность коми сокращается», — констатируют в Ижме. Многие ижемцы вахтуют на Ямале и в Ненецком автономном округе; уровень компенсаций коренным народам тамошней тундры и тайги от добычи жидкой валюты им прекрасно известен. Бензозаправки, кстати, в Ижемском районе — редкость; нефть в обмен на ничего.

В поселке городского типа на берегу Печоры — Щельяюре, жители как-то запретили «Лукойлу» открывать помойку-шламонакопитель для нефтяных отходов; говорят, что с тех пор местных практически не берут на работу к монополисту. Там — на той стороне Печоры, тайга изрыта геологами и стоят буровые вышки: труба с нефтью проведена по дну реки, но периодически протекает в тайге. И хотя мусор в Ижме частенько бросают под ноги, а на набережную смотреть не очень приятно, но природное уважение угро-финнов к лесу ижемцы сохранили: «Зачем нефть разрабатывать? Грязь от этого! У нас даже золото в лесу не мыли, хотя оно есть, чтобы тайгу не тревожить».

В Щельяюре жил и умер в тоске поэт Александр Поташев; в отличие от сотен рукопожатных литературной общественностью столичных графоманов, он был по-настоящему талантом. «В Щельяюре ничего нельзя изменить», — отозвался на политические метания поэта его знакомый Сергей; пара барж для Нарьян-Мара и паром — все, что осталось от порта, по которому слоняется много пьяных. Даже в советские годы поселок был бедовым местом: «С ижемских сел боялись ехать в Щельяюр на учебу в ПТУ — как стипендия, так приходили деньги отнимать». Из пятитысячного населения, зачастую — пришлого и ссыльного, в поселке осталась половина.

Губернаторы и мечты о магазине

Режиссер Дмитрий Васюков, мне кажется, нашел бы на Ижме продолжение для цикла «Счастливые люди»; соседних мезенских поморов он уже снимал. Помимо наводнений, уносящих дома, Ижму трепало дважды — когда большевики и демократы реформировали страну; и каждый раз зырянское село не загибалось, как русские деревни Средней полосы. Сегодня Ижма застыла в нелегкой полустабильности — подножный корм, вахты, бюджетные места, кое-какое фермерство и стагнация полноценной экономики. Малые деревни района, возможно, поглотит тайга.

В Ижме часты врачебные ошибки, а женщин отправляют по бездорожью рожать в Ухту. Когда полицейский застрелил медведя, что убил его пса и лез в дом, из Сыктывкара пришло требование судебной расправы «за браконьерство» — размножившихся медведей в Коми запретили бить без лицензии. «Гайзер хотя бы к нам приезжал, в отличие от нынешнего губернатора, который в запоях пропадает с четверга по понедельник, и в наших краях показывается изредка и на вертолете», — отзываются о «больших властях» в Ижме. И вспоминают об участии нового губернатора в рекордных по тратам стройках олимпийских объектов в Сочи, как и новых ликвидациях, из Сыктывкара, северных льгот и рабочих мест для бюджетников.

Рядом с Ижмой есть аэропорт, построенный в те времена, когда малая авиация связывала северные поселения — его давно закрыли, но смотритель поддерживал полосу, и это как-то спасло «Ту-154»; воздушный порт обещали открыть, но не реанимировали. «Скорей бы «Пятерочку» или «Магнит» открыли: совсем наши коммерсанты обнаглели. Дочка, когда в Сыктывкар ездила в вуз поступать, так удивилась, когда шоколадки за 30 рублей увидела», — мечтает ижемка, работающая воспитательницей. И кажется, что магазин с сетевыми скидками, о котором в Ижме годами ходят слухи, — это единственное, что предложит селу Большая Земля.