Тяньаньмэнь: «Что есть главное, от чего зависит все остальное?»

Исполнилась очередная годовщина известных событий весны и начала лета 1989 года на площади Тяньаньмэнь в Пекине. Эта тема сейчас широко обсуждается, причем с упором на вполне обоснованные параллели между «перестроечным» СССР тех времен и Китаем, где одновременно зарождалась своя, несостоявшаяся, «перестройка», в которой фигура Горбачева пользовалась поддержкой либерально настроенных интеллигентских кругов КНР и пошедшей за ними молодежи.

Портреты Горбачева на лобовом стекле автомашин в Китае в тот период приобрели еще более массовый характер, чем портреты Сталина в СССР времен позднего застоя. Однако завершение дошедшей до своего логического «ликвидационного» финала советской «перестройки» ярко контрастирует с преодолением подобного кризиса в КНР, руководство которой, в отличие от советского, оказалось на высоте полученного им исторического вызова и смогло отыскать на него эффективный ответ, сохранив страну и ее историческую перспективу.

Это всё чистая правда. Как и то, что даже успешные экономические преобразования, проведенные в Китае в рамках «четырех модернизаций» Дэн Сяопина, плавно перетекшие в политику реформ и открытости, в отличие от несостоявшегося и уткнувшегося в «перестройку» советского «ускорения», всё равно ведут к серьезным социальным издержкам. Становясь в свою очередь детонатором массового недовольства, они разрыхляют почву деструктивно-диссидентским настроениям, провоцируя подрывное внешнее вмешательство. И эту аксиому после «болотных» событий 2011—2012 годов очень хорошо, надо полагать, усвоила — просто обязана была усвоить — и современная Россия.

Но это не вся правда. Тяньаньмэньские события в июне 1989 года отнюдь не закончились, а получили продолжение на длительную перспективу. Их проекцией на всю последующую часть Новейшей истории Китая — и в этом она также перекликается с Новейшей российской историей — послужили некоторые аспекты внутренней расстановки сил и политической борьбы.

В современной КНР эти деструктивные тренды если и можно считать переломленными, и то относительно, то произошло это только сейчас, после XIX съезда КПК и «двух сессий» 2018 года (имеются в виду ежегодные мартовские сессии Всекитайского собрания народных представителей — ВСНП — однопалатного парламента КНР, а также Народного политического консультативного совета Китая — НПСПК — главного совещательного органа КНР, объединяющего под лидерством Компартии все политические и общественные силы внутри страны, а также многочисленных диаспоры китайцев за рубежом — «хуацяо»).

Итак, представим себе, что на дворе начало сентября 1982 года, и в Пекине проходит XII съезд КПК, второй после смерти Мао Цзэдуна и разоблачения могущественной «шанхайской четверки», более известной в истории КНР под названием «банды четырех». Подоплека тех событий следующая.

В борьбе с ортодоксальными маоистскими элементами будущий «отец китайских реформ» Дэн Сяопин был репрессирован дважды — в годы «Великой пролетарской культурной революции» (в просторечии Культурной революции) второй половины 60-х годов и в начале 1976 года, когда после кончины многолетнего премьера Госсовета КНР Чжоу Эньлая в Пекине состоялись массовые выступления против засилья «четверки», особую роль в которой играла супруга Мао Цзэдуна Цзян Цин. Именно эта фигура вызывала наибольшее общественное раздражение, о чем свидетельствует один из популярных в те дни лозунгов: «Нам не нужна новая вдовствующая императрица!».

Тогда и возникла многоступенчатая политическая коллизия, которую в конце концов и разрешил XII съезд. С одной стороны, благодаря тому, что Дэн Сяопин «уравновешивал» ортодоксию «четверки», преемником Чжоу Эньлая, а затем и самого Мао стал бесцветный аппаратчик Хуа Гофэн, который в условиях острой борьбы в верхах сыграл роль компромиссной фигуры, утвердившись во власти на недолгое, но важное для КНР пятилетие. С другой стороны, именно Хуа в должности главы министерства общественной безопасности отвечал за пресечение тех демонстраций в Пекине, ответственность за которые и была в итоге возложена на Дэна.

Подкоп под Хуа Гофэна с восстановлением собственных позиций опытнейший Дэн Сяопин начал с пересмотра решения Пекинского горкома КПК о событиях 1976 года. Признав действия масс «правильными» и «революционными», пленум горкома, по сути, реабилитировал Дэна, поставив в двусмысленное положение «первое лицо», на которое возлагалась фактическая ответственность за препятствия, причиненные массовому уличному волеизъявлению, связанному с обструкцией ключевой участнице будущей «банды четырех». С этого и началось падение Хуа Гофэна.

На XII съезде Дэн стал главным триумфатором. Он не только преодолел опалу и вернулся в состав Постоянного комитета (Посткома) Политбюро. Но и в борьбе за свой реформаторский курс добился включения в Постком и закрепления на ключевых постах в партийном и государственном руководстве будущих важных действующих лиц Тяньаньмэньских событий 1989 года: упомянутого Ху Яобана и Чжао Цзыяна. Именно между ними Дэн Сяопин поделил полномочия Хуа Гофэна: первый возглавил партию, второй — центральное правительство (Госсовет), а сам Дэн, имевший большие военные заслуги еще с Гражданской войны 1945—1949 годов, стал председателем Военного совета КПК и КНР.

Рассказывают, что на одной из встреч китайских маршалов наиболее влиятельный из них Е Цзяньин, экс-министр обороны и экс-председатель ВСНП, крупнейший политический лидер богатейшего китайского юга, назвав Дэн Сяопина «тоже маршалом» и получив в ответ, что тот маршалом не является, произнес слова, как нельзя лучше характеризующие роль Дэна в военной иерархии КНР: «Не скромничай, ты — тоже маршал, более того, ты — руководитель маршалов».

Гримаса судьбы в итоге не улыбнулась ни одному из политических выдвиженцев Дэн Сяопина — ни Ху Яобану, ни Чжао Цзыяну; оба оказались низвергнутыми с политических высот, причем им же самим. В определенной мере выполнив возложенную на них тактическую миссию «точки опоры» Дэна на период вычищения влияния «четверки», они не оправдали его стратегических надежд, рассчитанных на более отдаленную перспективу, связанную с поиском баланса между назревшими реформами и сохранением руководящей роли партии. И закончив карьерный путь под домашним арестом, продемонстрировали своей судьбой наглядное «родство» с ревизионистским поведением поздней советской партийной интеллигенции, подпавшей под сильное влияние либерального западничества.

Показал их опыт и другое: очевидные пробелы во внедренной Дэн Сяопином модели властной преемственности. Оказавшись эффективнее модели КПСС, в которой преемственность вообще отсутствовала и возобладала стихийно-аппаратная борьба за власть в ее самой разрушительной подковерной форме, модель Дэна показала, что результативность распределения руководящих постов, на котором она основывалась, находится под сильным влиянием того, что с ленинских времен именуется «субъективным фактором». То есть зависит от личности лидеров, угадать с которой практически невозможно потому, что каждая крупная руководящая фигура не лишена глубоко укорененных в ее политическом сознании взглядов и стереотипов. И с продвижением ее наверх она в них не только укрепляется, но и обрастает соответствующими связями, а также возможностями по их воплощению в жизнь, становясь самостоятельным фактором партийной идеологии и политики, прежде всего внутренней.

Итак, XII съезд КПК, состоявшийся, напомним, в сентябре 1982 года, запустил эпоху целой серии транзитов власти от одного поколения руководителей к следующему. От Дэн Сяопина к Цзян Цзэминю. А от него — к Ху Цзиньтао и далее к нынешнему лидеру Си Цзиньпину. Но уже в 1986 году система выдала первый сбой: в Хэфэе, административном центре соседней с Шанхаем провинции Аньхой, начались массовые выступления студентов местного Политехнического университета и поддержавшей их интеллигенции. Непосредственным поводом послужила сильная инфляция, сопровождавшая реформы Дэн Сяопина.

Но как всегда бывает в таких случаях, от экономических лозунгов до политических, связанных с демократизацией и западными ценностями «прав человека», расстояние короче воробьиного носа. Митинговую стихию быстро оседлал проректор политеха Фан Личжи, ученый-астрофизик с репутацией «китайского Сахарова». Волнения перекинулись в Пекин, Шанхай, Ухань и другие крупные центры. Поддержка их Ху Яобаном побудила Дэн Сяопина резко изменить отношение к своему протеже и, начав кампанию борьбы с «буржуазной либерализацией», подвергнуть его жесткой критике, на волне которой в январе 1987 года Ху Яобан и подал в отставку, покинув пост генсека.

Сменивший его на партийном руководстве премьер Госсовета Чжао Цзыян, передавший управление центральным правительством Ли Пэну, приемному сыну Чжоу Эньлая (эта родственная связь имеет большое значение), буквально через два года повторит ошибку Ху Яобана, смерть которого от инфаркта в апреле 1989 года и послужила спусковым крючком к Тяньаньмэньским событиям, годовщину которых мы и обсуждаем. Чжао не только «вышел в народ», но и на встрече с посетившим Китай как раз в эти дни и разгуливавшим по площади, подзуживая демонстрантов, Горбачевым, заявил тому, что «без Дэн Сяопина ничего не решается», дав понять, что крайне недоволен сложившейся системой принятия решений. То есть попросту «вынес сор из избы».

Промедлив с разрешением кризиса из-за пребывания в Пекине Горбачева, Дэн Сяопин приступил к решительным действиям сразу по его отъезду. На срочно собранном совещании ветераны «старой гвардии», прежде всего экс‑ и действующий Председатели КНР Ли Сяньнянь и Ян Шанкунь — потребовали жестких мер, которым и воспротивились Чжао Цзыян и поддержавший его лидер китайского комсомола Ху Цили (впоследствии, уже в престарелом возрасте, он возглавил Фонд Сунь Цинлин — вдовы Сунь Ятсена, наиболее яркого лидера Синьхайской революции начала XX века, положившей конец последней династии Цин).

Столкновение государственных интересов с подрастающим поколением «комсомольцев», на мой скромный взгляд, — не только главный, но и «долгоиграющий» сюжет Тяньаньмэньских событий, отделяющий эпоху безраздельной власти КПК от «перестроечной» в своей сути эпохи «плюрализма», порой некритически воспринимаемого, используемого для подрыва «основ и устоев». И нам ли в России не понимать и не чувствовать этой коллизии, если из комсомольцев, уже наших, советских, вышло значительное число нынешних «приватизаторов-олигархов» (тот же Ходорковский «билет» в «большую жизнь» получил не где-нибудь, а в центре научно-технического творчества молодежи при московском Фрунзенском райкоме ВЛКСМ)!

В условиях, когда генсек Чжао Цзыян, сомкнувшись с комсомольскими элементами, попытался продвинуть «перестроечную» повестку, опираясь к тому же на «политический капитал», нажитый от пекинских встреч с Горбачевым, у Дэн Сяопина фактически не осталось выбора, и он — в этом его личная драма — поставил на кон свой реформаторский авторитет, приняв жесткое решение по разгрому митинга. Который, заметим, представлял собой отнюдь не «мирную демонстрацию» студентов, а ставшую сегодня уже классической попытку государственного «цветного» переворота, подкрепленного как уличной (переодетые силовики, сочувствующие демонстрантам), так и политической поддержкой силовых структур.

Как тут не вспомнить заявление группы отставных военачальников во главе с экс-министром обороны Чжан Айпином, потребовавшим от армии «остаться народной» и не подавлять вооруженный мятеж (будем называть вещи своими именами). Повторяю: поколение, к которому принадлежит автор этих строк, очень хорошо понимает как трагичность, так и безусловную правильность сделанного Китаем выбора. Ибо кому, как не нам, до конца своих дней, сжимая кулаки, вспоминать август 1991 года с беснующимися толпами политической шизы и откровенной шпаны, опьяневшей от вседозволенности, безнаказанности и антисоветского мракобесия.

Китай в той ситуации, помимо решительности Дэн Сяопина, спасли его личный авторитет, несопоставимый с серостью и бесхребетностью членов советского ГКЧП, а также раскол в среде силовиков, не без колебаний, но поддержавших восстановление законности и правопорядка. На стороне Дэна выступили влиятельные братья Ян — Шанкунь, занимавший высший государственный пост председателя КНР, и Байбин, возглавлявший Главное политическое управление НОАК; во многом это и решило исход столкновения.

Буквально «на коленке» принимались важнейшие кадровые решения. Взамен отстраненного и изолированного от политики Чжао Цзыяна без лишних проволочек на должность Генерального секретаря ЦК КПК был назначен последующий многолетний лидер Китая Цзян Цзэминь, высокое реноме которого определялось большим вкладом в «разгребание завалов» в Шанхае, на руководстве которым он сменил одного из предводителей «банды четырех» Ван Хунвэня, а также решительным подавлением протестов, которые вспыхнули в городе на фоне пекинских событий.

Намечалась, правда, некая конкуренция, но потенциальная альтернатива Цзяну — руководитель идеологического и пропагандистского сектора ЦК КПК Ли Жуйхуань — сам выступил в поддержку Цзян Цзэминя, сняв все вопросы. Тем не менее опытный Дэн Сяопин подстраховался, ограничив мандат нового генсека разделением государственных полномочий: за собой оставил Военный совет КПК и КНР, за Ян Шанкунем — пост Председателя КНР. Нельзя не упомянуть, что поддержка Ли Жуйхуаня укрепила элитную ось Шанхая с Пекином (неизменный карьерный маршрут многих лидеров) и Тяньцзинем, восходящую еще к временам Председателя Лю Шаоци и премьера Чжоу Эньлая.

Морально-психологические последствия тех событий, однако, были тяжелыми. И дороже всего эта трагедия обошлась самому Дэн Сяопину. В 1989—1990 годах он оставляет руководство Военным советом сначала КПК, а затем и КНР. В 1992 году, в возрасте уже 87 лет, не занимая никаких должностей, Дэн предпринимает уникальную поездку по южному побережью — от Гуандуна до Шанхая, заручаясь с трудом восстанавливающейся поддержкой общества. Председатель КНР Ян Шанкунь ревностно сопровождает его, подтверждая своим присутствием в его турне пожизненно признанный за ним статус «духовного лидера». А сам «отец реформ» напряженно ищет модели преемственности власти, частью которых видит баланс элитных групп.

С тех пор много воды утекло, но соперничество группы, именуемой «комсомольцами», с другими элитными группами продолжается. На этом соперничестве и была выстроена (в политическом смысле) модель преемственности Дэн Сяопина. Раз в десять лет менялся не только генсек ЦК КПК, Председатель КНР и Военного совета КПК и КНР. Раз в десять лет, фактически по канонам западной «демократии», только без спектакля, именуемого «выборами», менялся курс; сохраняя концептуальную неизменность, власть на тактическом уровне передавалась от условно правых («демократов-комсомольцев») к условно левым («консерваторам-партийцам») и наоборот. И эта перемена шифровалась под смену поколений руководителей. На эту модель Дэн Сяопин выходил строго эмпирически и постепенно.

В 1993 году, после без преувеличения героического в своем подвижничестве вояжа Дэна по югу страны, гарантии продолжения реформ ему, наконец, дал преемник Цзян Цзэминь. До этого он, находясь в сложных отношениях с братьями Ян, откровенно выжидал; пауза после Тяньаньмэнь затянулась настолько, что сразу после получения Дэном долгожданных гарантий Цзян сменил Ян Шанкуня во главе государства. Благодаря этому он сосредотачивает в своих руках всю полноту государственной власти, которая — полностью или частично — сохранится у него до 2005 года.

Именно тогда он сойдет со сцены, уступив последний из постов Председателя Военного совета КНР — представителю «комсомольской» элитной группы Ху Цзиньтао, который в 2002—2003 годах последовательно становится Генеральным секретарем ЦК партии и Председателем КНР. Ху Цзиньтао — протеже главного комсомольца Ху Цили, и его приход к власти в тандеме с премьером Госсовета Вэнь Цзябао становится торжеством «реформаторского» тренда в китайской политике.

«Непотопляемый» Вэнь — находка «комсомольского» концептуалитета; как никто другой, он не только дополняет Ху Цзиньтао, но и служит связующим звеном между конкурирующими группировками, а также между поколениями лидеров. Не кто иной, как Цзян Цзэминь продвигал Вэня по лестнице партийно-государственной карьеры, и не кто иной, как «правая рука» Дэн Сяопина, премьер Госсовета Ли Пэн, впоследствии отвечавший за разгон мятежа на Тяньаньмэнь, лично разрешил ему сопровождать «реформатора» Чжао Цзыяна, отправившегося на площадь пообщаться со «студентами» в канун своей бесславной и финальной отставки.

На стороне «комсомольцев» и тогда, и сегодня (правда, сегодня — остаточные) симпатии молодежи, не забывшей Тяньаньмэнь и хорошо помнящей, что в стане участников протеста тогда оказался именно «комсомольский» клан, тесно связанный, кстати, с соседней с Шанхаем, этой витриной реформ, провинцией Аньхой. Той самой, где и начались в 1986 году волнения, стоившие власти одному из наиболее приметных комсомольских вождей Ху Яобану.

Проиграв Тяньаньмэнь, «комсомольские реформаторы» резко набирают вес в аппаратной игре, и к 2005 году окончательно выдавливают со всех постов Цзян Цзэминя, даже несмотря на его прочные связи и опору в среде силовиков и, конкретно, спецслужб. В 2007 году, в преддверие XVII съезда КПК, терпит крах крупная ставка «консерваторов» — заместитель Председателя КНР Цзэн Цинхун.

Не будем вдаваться в подробности: интрига, игра «на грани фола», связанная с попыткой переиграть «комсомольцев» в голосованиях в Политбюро, создав в нём противостоящее им «консервативное» большинство. «Утекает» информация и о том, что, получив на XVII съезде в заместители Председателя КНР, то есть в преемники, нынешнего лидера страны Си Цзиньпина, Ху Цзиньтао буквально источает недовольство, ибо рассчитывает провести в этот многообещающий статус своего ставленника, не связанного с Шанхаем, то есть не Си Цзиньпина, который пришел в Политбюро ЦК КПК именно оттуда, завершив свой многолетний, достойный всяческого уважения кадровый дрейф по югу и по маршруту знаменитой поездки Дэн Сяопина.

От Гуандуна через Фуцзянь и Чжэцзян прямиком в Шанхай, этот центр реформ, который Цзян Цзэминь в свое время возвел в статус международно-политической альтернативы западным «глобальным городам» Нью-Йорку и Лондону, основав в нем Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС).

Потихоньку приближается 2012 год — новая смена власти. И Китай сотрясает знаменитое «дело Бо Силая», губернатора и главы парткома Чунцина, города центрального подчинения, крупнейшего мегаполиса мира. В результате острейшего раунда внутриполитической борьбы это дело плавно перетекает в дело куратора всех силовиков, влиятельнейшего члена Посткома Политбюро Чжоу Юнкана, тесно связанного с ключевыми опорами Цзян Цзэминя во власти — силовиками и нефтянкой.

Не обошлось и без скандалов. Среди них особое место занимают история с убийством в Чунцине британского бизнесмена Нила Хейвуда, в котором обвинили супругу Бо Силая Гу Кайлай, а также бегство в американское консульство в Чэнду (административный центр провинции Сычуань) его заместителя и начальника городской народной полиции Ван Лицзюня. «Выжав» его, как лимон, американцы проигнорировали просьбы о предоставлении политического убежища, передав Вана китайской стороне. Наглядный урок тем, кто рассчитывает на снисхождение хозяев к своим, глубоко презираемым ими, марионеткам. Что в Китае, что в России…

Бо Силая, который еще недавно рассматривался одним из наиболее вероятных претендентов на место не только в Посткоме Политбюро XVIII созыва, но и в должности премьера Госсовета, символически судят в «комсомольской» провинции Аньхой. И попытка Чжоу Юнкана вмешаться в процесс, отстояв реноме своего протеже (и свое собственное) стоит ему карьеры и свободы. Сегодня Чжоу — заключенный, приговоренный к пожизненному лишению свободы, низверженный со всех постов и лишенный всех регалий былой власти.

Опять-таки свойственный китайскому мироощущению символизм проявляется в том, что усилиями официальной пропаганды в общественном мнении он становится фигурантом новой виртуальной «банды четырех». История повторяется. На этот раз в виде фарса. И крупного партийного функционера Лин Цзихуа, близкого к Ху Цзиньтао, искусственно объединяют в противоестественный «комсомольско-номенклатурный» альянс с Бо Силаем и Чжоу Юнканом. А также с чистой воды коррупционером, высокопоставленным экс-политработником и зампредом Военного совета генералом Сюй Цайхоу, пачки наличных у которого из подвала при обыске вывозили буквально грузовиками.

«Ответку» за Бо Силая «комсомольцы» получили с лихвой. Это — не менее знаменитое, хотя по понятным причинам не столь популяризуемое на Западе, «дело Сунь Чжэнцая», возникшее по иронии судьбы в том самом Чунцине, на руководство который Суня назначили после отстранения Бо. Молодая восходящая звезда китайской политики, доктор сельскохозяйственных наук, он до этого считался одним из ключевых претендентов на пост премьера Госсовета КНР в связке с будущим, как представлялось, лидером государства Ху Чуньхуа, одной из фигур, чрезвычайно близких к Ху Цзиньтао. Тому самому наследнику Ху Цили в неформальном лидерстве «комсомольской» элитной группы, которая после ухода Цзян Цзэминя играла ведущие роли в китайской политике, сохраняя если не первую, то вторую позицию при любых раскладах и лидерах.

Так же планировалось и впредь. Только вот политика, подобно обращенной в настоящее и будущее истории, сослагательного наклонения не имеет. Кто не успел — тот опоздал; кто не выиграл — тот проиграл. Альтернативы Сунь Чжэнцаю на XIX съезде КПК так и не отыскалось. Да ее толком и не искали: было понятно, что «комсомольская» партия закончилась, не начавшись. Вряд ли Ху Чуньхуа, много лет проработавший в одном из сложнейших автономных районов — Тибете, новый вице-премьер Госсовета, унаследовавший в нём исполнительные полномочия одного из «патриархов» «комсомольской» группы Ван Яна, возглавившего теперь Народный политический консультативный совет Китая, предполагал, что крах его связки с Сунь Чжэнцаем вместе с надеждами на членство в Посткоме Политбюро символическим образом совпадет с недавними решениями «двух сессий» 2018 года, снявших конституционные ограничения на сроки пребывания «первого лица» у власти.

Вопрос преемственности по Дэн Сяопину, с превентивным появлением будущего преемника в должности заместителя Председателя КНР после нечетного партийного съезда (власть менялась только на четных, а нечетные подготавливали ее транзит), как представляется, сегодня закрыт. XX съезд, подобно XIX, вновь обречен стать «бенефисом» Си Цзиньпина. Можно, конечно, по-разному к этому относиться, апеллируя или к национально-государственным интересам и их обеспечению в быстро меняющемся мире, или к «общечеловеческим ценностям» и пристрастиям так называемого «креативного класса», что в Китае, что в России…

Однако позитивное влияние подобных перемен на российско-китайские отношения и стратегическое взаимодействие наших стран как нельзя лучше характеризуется появлением в Посткоме Политбюро, на одной из ключевых должностей главы ВСНП, Ли Чжаньшу — экс-главы Канцелярии (Секретариата) ЦК КПК. И по совместительству одного из ключевых идеологов китайско-российского союза, непосредственно вовлеченного в первом сроке Си Цзиньпина в тесные политические контакты с Москвой. Стабильность, поднятая на щит российским президентом Владимиром Путиным, сегодня становится приоритетным лозунгом и в Пекине.

Поэтому, заглядывая на четыре с половиной года вперед, можно если и предположить какие кадровые перемены, то скорее всего на позициях руководства исполнительной властью, где всё более активно проявляют себя как новые, так и вполне проверенные кадры. Например, Лю Хэ, с которым связывают перспективы новой эпохи экономического и социального развития КНР. Или экс-глава Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины (ЦПКД) Ван Цишань, появление которого в должности заместителя Председателя КНР, в которой он сменил «комсомольца» Ли Юаньчао, вполне ожидаемо в следующем круге кадровых ротаций. На фоне широкого распространения партийного опыта борьбы с коррупцией уже на государственную политику это кадровое решение очевидно не сулит ничего хорошего тем, кто ставит пресловутую «экономическую эффективность» выше идеологии и партийного руководства.

Эпоха Дэн Сяопина — резюмируем — запомнится многим не только в Китае, но и во всём мире. Но всё в нём имеет как свое начало, так и свое логическое завершение. А также свою цену. Спасение страны в тяжелые «Тяньаньмэньские» дни, когда ее чуть не опрокинули реформаторские перекосы — великое достижение «духовного отца» китайских реформ. Но, может быть, не стоило доводить дело до необходимости совершать этот подвиг? Это, конечно, полемический вопрос, но фактом «сухого остатка» остается очень быстрый, буквально в течение года после Тяньаньмэнь, уход Дэна от власти.

Родную ему Сычуань — и ту подвергли территориальному «переформатированию», выделив из нее тот самый Чунцин, что превратился в последние годы в главного политического «ньюсмейкера». И что самое характерное, никаких политических наследников, с одной стороны, встав над межгрупповой схваткой, а с другой, во многом ее спровоцировав поиском баланса сил в критической ситуации 1989 года, Дэн так и не оставил. Нет их и по сей день. Хотя на безупречный профессиональный и политический авторитет «отца» и «архитектора» реформ ссылаются многие. И в Китае, и за рубежом.

Вступив в новый период своего развития, провозгласив переход выдвинутой Дэн Сяопином концепции «социализма с китайской спецификой» на новый уровень современности и пережив «дело Сунь Чжэнцая», Поднебесная во весь рост становится перед дилеммой полноценной консолидации элит и власти. То есть устранения элитного раскола, произошедшего по итогам Тяньаньмэньских событий без году тридцатилетней давности. Заявка на XIX съезде КПК сделана.

Как это будет происходить на практике и какие возможные препятствия ожидают страну и ее элиту на этом тернистом пути, — увидим. Нам в России это интересно вдвойне. Ибо перед нашей властью и нашей элитой стоят примерно те же самые концептуальные вопросы, суть которых Мао Цзэдун во время первой поездки в Москву и встречи с И.В. Сталиным, помнится, облек в форму поиска философской истины: «Что есть главное, от чего зависит всё остальное?». И ответ советского вождя: «Главное, чтобы народ работал» сегодня также с одинаковой актуальностью проецируется как на китайскую, так и на отечественную перспективу. Причем не только народ, который этим — работой — как раз и занимается, и вполне эффективно. Но и элиты тоже. Точнее, в первую очередь.