Персидская сказка и кавказский кошмар Петра I

Прорубив окно в Европу и ввязавшись в 20-летнюю Северную войну, Петр I остался в веках как правитель, чей взор обращен на Запад. Но это не значит, что Восток вовсе не занимал первого российского императора.

За время царствования Петр отправил четыре посольства в Китай, хотел установить связи с Индией, но особый интерес вызывали у него среднеазиатские ханства Хива и Бухара, а также Персия — конечно же, с завоевательной точки зрения. Петр хотел, чтобы русские стали посредниками в торговле между Европой и Азией, получили все сопутствующие выгоды и закрепились на Каспийском море.

С 1714 по 1719 год в Среднюю Азию направились три русские вооруженные экспедиции: под начальством Бухгольца, Бековича-Черкасского и Лихарева. В Бухару ездил Флорио Беневени, которому было поручено «ведение военно-политической разведки». Но именно Персидский, или Каспийский, поход стал самым крупномасштабным и значимым во всех смыслах в восточной политике Петра, оказав огромное влияние на отношения с Персией, Турцией и Кавказом. Именно с этого предприятия начинается история «кавказских войн» России.

В качестве формального повода к наступлению на персидские территории называют неприятный эпизод, произошедший с русскими купцами: в 1721 году лезгины и кази-кумыки, будучи формально подданными персидского шаха, напали на представителей российского купечества в городе Шемахе (нынешний Азербайджан). Торговцев избили и ограбили на гигантскую сумму в 4 млн рублей. Петр I будто бы счел это оскорблением чести всей России.

Заодно Петр из чувства глубокой нравственности якобы взял на себя миссию спасти единоверных армян и грузин от «мусульманского порабощения» персами. Делал он это «ради христианства» и независимо от политических соображений. В ретроспективе искренность подобных побуждений выглядит маловероятной. Как и предположение историка Александра Брикнера об особой миссии России в качестве уже не торгового, а цивилизационного посредника между дремлющим Востоком и культурным Западом, коей Петр будто был обуреваем.

Гораздо более реалистичным кажется очевидное желание Петра обеспечить безопасность российских границ с юга, которые были слишком открыты, а также здоровые капиталистические устремления, из которых он двадцать лет бился и за Балтийский флот. В конце концов, доступ к гилянскому шелку, основному персидскому товару, стал бы приятным бонусом в случае успеха кампании. «Шелковые войны» в XVIII столетии и конфликты вокруг них напоминают сегодняшние «нефтяные» — цены на материал могли существенно сказаться на экономике любой европейской державы. Путь из Индии и Ирана в Европу издревле был усыпан дирхамами, только вот России доставалась лишь малая толика транзитной торговли, основной поток двигался старыми караванными путями через Среднюю Азию в турецкое Средиземноморье, и Петра это не устраивало.

Разведчики в посольстве

В 1715 году из молодой столицы в древнюю — из Петербурга в Исфахан — отправился российский посланник Артемий Волынский. Находясь при дворе персидского шаха, он, как истинный дипломат, занимался вовсе не торжественными приемами, а сбором сведений о военном, политическом и экономическом состоянии Персии. По указанию самого государя Волынский должен был выведать «все места, пристани и городы и прочие поселения и положения мест» в северных прикаспийских владениях Ирана, узнать, «есть ли на том море у шаха суды военные или купеческие», «какие горы и прочие непроходимые места отделили Гилян и протчие провинции, по Каспийскому морю лежащие, от Персиды». Делать все это нужно было так, «чтоб того не признали персияне».

На взгляд Волынского, «Персида давно пропадала», можно было брать. Раздираемая междоусобицами, монархия здесь была уже не та: русское посольство, пока жило в Шемахе и Тебризе, засвидетельствовало почти повсеместное ослабление центральной власти, произвол местных царьков, бунты городских бедняков. К тому же ни одной крепости в Персии он не заметил, сомневался, что местные вообще умеют их строить, и дивился бессилию персидских войск. Артиллерия небоеспособна, да и стрелять особенно никто не умеет. Казна пуста, шах даже приказал дворцовую посуду на монеты перелить и ободрать гробницы в Куме. А кто же воюет без денег?

Гилянскую провинцию и ее шелкоткацкое производство Волынский изучил вдоль и поперек. По его сведениям, она давала в шахскую казну одних пошлин не меньше 900 тыс. рублей ежегодно, «кроме иных доходов», к тому же там же в огромных количествах родился рис, какого не сыскать по всей Персии. Богатая Ширванская провинция также заинтересовала посла, так как «великие караваны турецкие по нескольку сот верблюдов для купечества туда приходят».

Волынский составил военно-топографическое описание своего следования от Астрахани до Исфахана. Именно посольство Волынского в большей части ответственно за относительный успех Персидского похода Петра.

Как только Северная война завершилась, Петр принялся укреплять Каспийский флот, сосредоточил сухопутные войска в Прикаспии — на границе Персии, владения которой простирались до Кавказа. К тому моменту некогда грозная империя ослабела, и это должно было сыграть на руку русским. Традиционно персы и русские вместе «дружили против Турции», издревле взаимоотношения между двумя странами были скорее благожелательными, но подобные мелочи не помешали российским завоеваниям.

Уже летом 1722 года Петр сумел собрать здесь огромную армию в 50 тыс. человек, ее составляли регулярная пехота, драгунская конница, казаки, калмыки и кабардинцы.

Артемий Волынский, будучи посланником в Персии, должен был не только разработать подробную карту самой страны для будущих наступлений. Ему поручили всячески настраивать персов против Османской империи, нашептывать в ухо шаху и его двору о том, «какие главные неприятели они, турки, их государству и народу суть, и какова всем соседям от них есть опасность». При этом Петр понимал, что вторжение на Восток привело бы к напряжению в и без того непростых русско-турецких отношениях, и даже попытался заранее оправдаться перед османами, использовав предлог с нападением на русских купцов. Поначалу этот ход сработал, и вступление российских войск в Дагестан прошло без особого внимания с турецкой стороны. Одновременно консул Семен Аврамов в Персии должен был уверять и шаха, что русские идут на Шемах в поисках «сатисфакции» за погром, а не ради войны.

Горы новых возможностей

Поход армии в Дербент в 1722 году Петр возглавил лично. Впрочем, удачным его назвать нельзя: Петр поторопился с выступлением, в итоге еды не хватило, а конница и Каспийский флот были в удручающем состоянии, и государю пришлось вернуться в Астрахань, оставив у Дербента лишь гарнизон. Затем были предприняты еще три морские экспедиции в Гилян, Баку и Сальяны.

Русские столкнулись с совершенно новым противником, непохожим на шведов и тевтонцев. «Варвары» бились удивительно: бросались с саблями на штыки и, «покинув ружье, якобы отдаваясь в полон, кинжалами резались».

Пленные с дагестанских территорий сотрудничать отказывались, заявляя, что никакого уважения к армии противника не имеют, разве что драгуны смущали их своей дисциплиной. Главное же — считают себя свободным народом и перед чужими князьями склоняться не намерены. Одного пленника, отказавшегося отвечать, принялись бить плетьми, тогда он вырвал у офицера шпагу и бросился к шатру графа-адмирала Федора Апраксина и, вероятно, прикончил бы его, если бы двое часовых не вонзили пленнику штыки в живот. Падая, он вырвал зубами из руки одного часового кусок мяса, после чего его убили, пишет участник похода Генрих Брюс. «Когда император вошел в палатку, адмирал сказал, что он не для того пришел в эту страну, чтоб его пожрали бешеные собаки, во всю жизнь еще ни разу так не испугался. Император, улыбаясь, ответил: «Если б этот народ имел понятие о военном искусстве, тогда бы ни одна нация не могла бы взяться за оружие с ними».

В результате всей кампании 1722 года русским войскам удалось занять Астраханский полуостров и приморский Дагестан до Дербента, но вся кампания и вынужденное отступление продемонстрировали непредсказуемость Кавказа. Противник уступал по боевым качествам, но мог легко уходить в горы и бить оттуда. Русские не чувствовали себя в безопасности, не имея ни надежной коммуникации, ни опорных пунктов, помимо Дербента, которого было явно недостаточно. Флот тоже не мог пристать в безопасную гавань, чтобы снабжать армию. К тому же местные этнические и политические структуры приводили в недоумение российских чиновников своим соперничеством и раздробленностью. Местный климат тоже совсем не подходил солдатам, в итоге небольшая кампания обошлась в 3 тыс. погибших и более чем 1 млн рублей.

Опыт 1722 года быстро научил русских военачальников. Они поняли, что нужно действовать не всей армией, а небольшими отрядами одновременно. Петр дал указания строить новые корабли в Астрахани, Казани и Нижнем Новгороде, покупал лошадей, быков, верблюдов и повозки. В Дербенте украинским казакам предстояло строить гавань, там же заготавливали провиант.

Но гораздо большее воздействие на исход всего предприятия возымело низложение старого иранского шаха и передача власти афганскому вождю Махмуду, как раз в тот момент осаждавшему Исфахан.

Герои чужого отечества

В Гилянской провинции настолько устали от афганских бунтовщиков, что местные правители сами обратились к астраханскому губернатору за помощью. Со стороны моря вход в эту область был совершенно открыт, посольство Волынского не обмануло. Русские успешно десантировались, в городе их встретили без сопротивления, как защитников.

Впрочем, идиллия продлилась недолго: афганское войско было недостаточно велико, чтобы контролировать всю страну, и теперь гилянцам предстояло изгнать русских. Этого им сделать так и не удалось, так как последние слишком укрепились и легко противостояли местным.

Параллельно троюродный брат Петра, генерал Михаил Матюшкин взял Баку с моря. В Бакинскую бухту эскадра вошла в конце июля. Местному султану Мухаммеду-Гусейну предложили добровольно дать русским спуститься на берег «для охраны города» от тех же бунтовщиков. Но тот отказался это делать без указаний шаха. Тогда перешли к осаде, которая завершилась стремительной высадкой на берег спустя двое суток. Местный гарнизон не успел ничего предпринять, а запоздалая атака бакинских конников натолкнулась на батарейный огонь. Спустя неделю, 27 июля Матюшкин снова предложил сдать город и открыть ворота. Это вызвало раскол внутри крепости, но в конце концов городские власти таки преподнесли генералу ключи от города.

Итогом 1723 года стала намного более удачная кампания за гораздо меньшие деньги. 12 сентября персидский посол Измаил-бек, которого предусмотрительно вывезли в Россию и всячески обхаживали, подписал договор из пяти статей. В преамбуле снова поминались те самые купцы, на которых «бунтовщики» напали в Шемахе. Чтоб не допустить атаки своих границ, а также «погибели Персидского государства», русские были вынуждены идти в поход на берега Каспия. Наследник низложенного шаха Тахмасп просил от России дружбу и восстановление на персидском престоле. В обмен он отдавал в вечное владение Дербент, Баку, провинции Гилян, Мазендаран и Астрабад. «И имеют оные от сего времени вечно в стороне его императорского величества остаться». И Петр, и посол Измаил-бек были так довольны, что последний даже выпил водки, а император устроил многодневные празденства, маскарады и попойки.

Вряд ли Петр понимал, как именно отразится его триумф на судьбе державы. После этих событий Россия окончательно увязла на Кавказе: ей пришлось и создавать военно-колониальную администрацию на землях современного Дагестана, Азербайджана, Ирана, и содержать особый Персидский корпус и флот, и участвовать в карательных экспедициях, изучать местные обычаи, общаться с местной знатью — и все это в совершенно чуждом и непонятном для России регионе, который ранее выходил за пределы ее традиционных сфер влияния. С этого началось долгое и мучительное, происходившее на стыке двух цивилизаций присоединение Кавказа, продлившееся с 1722 года до большого восстания в Чечне и Дагестане 1878 года, которое, разумеется, было подавлено.