Прусский купец и русский святой Прокопий Устюжский

Для нас 1242 год — битва на Чудском озере. Один из фронтов борьбы с немецким «Дранг нах Остен», начатым перебазировавшимся в Прибалтику Тевтонским орденом. Мощный рыцарский поршень при поддержке Папы Римского выдавливал на восток древних пруссов, Померанское княжество Святополка Второго (1216−1266) и других славян. Святополк в союзе с пруссами вел отчаянную борьбу, то загоняя немецких и польских рыцарей в замки, то терпя сокрушительные поражения. Выбор был небольшой — умереть или принять власть немцев. Война родила поток беженцев, один из них сыграл большую роль в истории нашей страны, а другой — большую роль в истории Русского Севера.

Первым был легендарный князь Гланда Камбилла (? — после 1275), потомок прусского короля Видевута, не видящий перспектив в борьбе пруссов с Тевтонским орденом и бежавшим со своим сыном к князю Александру Невскому (1221−1263), где он крестился и крестил сына, записанного невнимательным писцом вместо Камбилла Кобылой. Кобыла стал родоначальником царской династии Романовых. Несмотря на полумифический характер этой истории она вошла в «Русский гербовник» 1797 года.

Вторым беженцем был молодой купец знатного прусского рода Якоб Посхарст (? — 8 июля 1303), бежавший из Любека после потери в войне своего отца. Что с ним случилось в Новгороде — не дано знать: предания говорят, что походил он по православным храмам, распродал имущество, деньги пожертвовал монастырю, крестился по православному обряду в Прокопия, и принял обет нестяжательства. Результат ли это шока от потери семьи или знакомства с блестящим, как оказалось, миссионером — старцем новгородского Хутынского монастыря Варлаамом Прокшичем — Бог весть. Да и не важно — есть неожиданный, как говорят верующие, «чудесный», результат.

Обет нестяжательства, а затем юродство — признаки мятущейся души, души странной для окружающих и страннической. Те же признаки — уход от собственного почитания верующими, возникшего в Новгороде. Бегство привело Прокопия-Якоба в Великий Устюг — к сопернику Великого Новгорода в Заволочье, как тогда назывался Русский Север. Стоял Устюг на впадении реки Юг в Сухону, у самого устья — отсюда и Устюг (Усть-Юг), на страже интересов Ростово-Суздальского княжества в торговле пушниной, солью и дарами природы с чудью, обитавшей в бассейне Двины.

Желающим узнать церковную версию жизни Прокопия Устюжского следует прочитать его Житие, а светским людям стоит обратить внимание на государственное значение его жизни, скрытое духовными подвигами. Предпосылкой того и другого стал Дар предвидения, данный в ответ на его дар Богу отречения от всех радостей мирской жизни — отдыха, физической чистоты, тепла зимой и прохлады летом. Неверующим скептикам следует обратить внимание, что человек, погрузивший себя в непрерывные стрессовые ситуации, может получить возможности, которыми не обладают другие люди, — а что, если не стресс, — хождение босиком полуголым в мороз, голод, отторжение людей за вид и запах, унижения и побои? Странный обмен, но мы не знаем всех сторон полученного Дара — возможно, для средневекового человека он превышал обычные радости.

Главным подвигом с помощью Дара, согласно Жития, является избавление Устюга от огненно-каменной тучи, или метеоритного дождя в 1290 году. Однажды Прокопий стал беспокойным, призывал горожан покаяться в грехах, но те были заняты важными делами, гнали святого и даже били его. О дальнейшем повествует Житие: «В полдень нашло внезапно на город Устюг тёмное облако и стало темно, как ночью. Потом явились и встали на все четыре стороны тучи великие, из них беспрестанно исходили молнии огненные, и гром сильный и страшный был над городом Устюгом, так что не слышно, что друг другу говорили. Из-за долгого и прилежного с рыданием моления святого Прокопия и всего народа к Богу и Пречистой Богородице изменился воздух и тучи страшные со вспышками и громами отошли в пустынные места, отстоящие от города на 20 поприщ (около 30 км), и там выпали дождём большие горящие камни, сжегшие многие леса и дебри, теми же многими и бесчисленными камнями деревья вырывало с корнем, а другие переламывало пополам, но из людей и скотины никого не убило заступничеством Пресвятой Богородицы и молитвами святого Прокопия».

Оставим сверхъестественное на суд компетентных в чудесах людей и обратим внимание на резонанс от события среди языческих племен Подвинья. Избавление от метеорита показало силу христианского Бога, не меньшую, чем у языческих богов, а большую. С государственной точки зрения чудо укрепило и распространило русское влияние на Севере, где обитали набожные чудские племена. Чудеса, производимые раз за разом северными православными святыми, разрушали язычество и вели племена чуди в объятия христианской веры. Результат — чудь не столкнулась насмерть с новгородцами и ростовчанами в Заволчье, а приняла новые порядки, перешла в православие и смешала свою кровь со славянской — что показывают анализы ДНК современных северян.

Еще к большему, с государственной точки зрения, результату Прокопия привела его дружба с молодым клириком устюжской Успенской церкви Симеоном Храпом. Много раз Прокопий поражал Симеона самоотвержением, но совсем перевернул сознание клирика рассказ Прокопия в страшные морозы, настигшие Устюг, — когда люди, звери и птицы умирали от холода. Прокопий после многодневного пребывания в мороз в одном рубище на паперти храма пришел к Симеону, и под условием неразглашения (хорошо, что Симеон его нарушил — иначе бы не знали) поведал ему историю своего спасения. Блестящий рассказ, поражающий правдоподобностью восприятия, впечатляет даже скептиков XXI века, а для верующего человека XIV века является откровением. Как выдающееся литературное произведение я приведу его в большем чем обычно объеме. Прокопий рассказывает: «Вошедши на паперть, я сел в углу, скорчившись от жестокого холода. Все члены мои дрожали, а я, взирая на икону Спасителя и Божией Матери, плакал и молился, но молился уже о спасении души, ибо уже жить не надеялся и каждый вздох казался мне последним, так как тело мое совсем оцепенело и посинело. Когда я наконец начал забываться и терять сознание, вдруг почувствовал какую-то необыкновенно приятную теплоту, открыв уже смежившиеся глаза, я увидел пред собой прекрасного юношу, лицо которого было так светло, что невозможно было смотреть на него, как будто горел на нем луч солнца. В руке у него была чудная ветвь, расцветшая всякими цветами — и белыми, и алыми, испускавшими из себя чудные ароматы — не мира сего тленная ветвь, но райская. Взглянув на меня, он сказал: «Прокопий, где ты ныне?» «Сижу во тьме и сени смертной, окован железом», — сказал я ему в ответ. Тогда юноша ударил меня цветущей благовонной ветвью прямо в лицо и сказал: «Приими ныне неувядаемую жизнь во все твое тело и разрешение оцепенения, постигшего тебя от мороза». И вдруг посреди невыносимой зимней стужи благовоние весенних цветов проникло в мое сердце и наполнило меня всего. Как молния, блеснул и скрылся от меня небесный посланник, но жизнь, данная им оцепеневшим моим членам, приразилась мне, и я жив доселе».

Чудесные обстоятельства спасения от гибели, как результат духовного подвига Прокопия, толкнул Симеона на собственный подвиг — продолжения эстафеты. Готовность превратилась в действие после предсказания Прокопия услышанного Симеоном. Встретив незадолго до смерти маленькую девочку Марию, Прокопий поклонился ей и объявил: «Вот идет мать великого Стефана, епископа и учителя Пермского». Для средневекового человека слова святого были законом, который следовало выполнять. Они определили жизнь Симеона, решившего взять в жены Марию и воспитавшего в глубокой вере их сына, жизнь Марии, ставшей матерью святого просветителя Стефана Пермского (1330−1396), и судьбу народа коми-зырян.

Цепочка событий запущенных Прокопием привела Симеонова сына на путь служения^] Церкви — приняв постриг в ростовском Богословском монастыре он стал книжником, знавшим из истории силу византийской симфонии светской и церковной властей. Всю дальнейшую жизнь он шел рука об руку с великокняжескими собирателями земли русской. Великому княжеству для собирания земель требовался пушной ресурс, за которым Москва продвигалась на север и восток. На острие наступления шли монахи, так как воинов и торговцев для закрепления земель было недостаточно. Для миссии по расширению русского мира Стефан из трех языков — греческого, церковнославянского и древнетюркского создал зырянский алфавит. Нести язычникам переведенные на зырянский церковные книги он начал с городища Пырас (нынешний Котлас), а потом пошел дальше и дальше — к главному капищу в Йемдыне (нынешний Усть-Вым).

Миссии покровительствовал Великий князь Московский Дмитрий Донской (1350−1389), снабдивший Стефана охранной грамотой. Истины ради, бумага не защитила бы Стефана от расправы, как не спасла многих христианских миссионеров. Не грамота спасла Стефана от язычников, когда он срубил их священную березу со словами: «И от меня, слабого, не сумело защитить себя ваше божество. Не таковы же ли и все другие боги ваши? Не таков Бог Христианский. Он видит все, все знает и Всемогущ, ибо создал весь мир и о всем промышляет. И как Он благ, особенно к знающим Его! Я желаю вам добра, проповедуя вам Истинного Бога. Он будет любить вас, будет благотворить вам, когда станете чтить Его искренне». Устрашенные самоотречением святого язычники отступились. Это к тому, что в душе Стефана уже ярко горел огонь зажженный Прокопием Устюжским, бросившим земной жизни вызов.

Государственным смыслом эстафеты от святого к святому стало вхождение Перми в Великое княжество Московское — гораздо менее конфликтное, чем других народов Севера и Западной Сибири. Сейчас алфавит святого Стефана Пермского заместила кириллица, но великое его значение в течение столетий не подвергают сомнению ни русские, ни коми. Церковь считает труды Стефана по введению зырян в состав русского государства продолжением трудов Владимира Святого по крещению неславянских народов, а святого — преемником дела Великого князя.

Так причудливо сработали убеждения, заложенные новгородским монахом Варлаамом в юного немца Якоба Посхарста, ставшего русским святым, определившим судьбу другого святого — Стефана Пермского, определившего в свою очередь судьбу народа, сделавшегося опорой Русскому Северу.

Побывав в Великом Устюге, я познакомился со старостой собора Прокопия Праведного — построенного над захоронением святого, неподалеку от церкви, на паперти которой в лютые морозы увидел ангела замерзающий Прокопий-Якоб. У стены храма женщина показала «метеорит», якобы упавший у деревни Олбово в 30 километрах от Устюга 25 июня 1290 года. Научные исследования опровергли его внеземное происхождение, что не отрицает факт небесного града 1290 года. По мнению лаборатории метеоритики ГЕОХИ РАН, устюжская небесная катастрофа похожа на падение Тунгусского метеорита — движение от солнца, поваленные от эпицентра деревья и пожар в тайге — результат бомбардировки Земли космическими телами по касательной.

Внутри храма, с великолепным иконостасом XVIII века, у стены лежит другой камень — на котором любил сидеть на берегу Сухоны Прокопий-Якоб. В соборе староста показала металлический саркофаг под белоснежной сенью, готовый принять мощи святого Прокопия, покоящиеся по ее словам на глубине 3 метров под полом — в закрытой кирпичной раке. Благословения открыть ее не было, и останки святого так и пребывают под спудом.

Казалось бы, этот рассказ не основан на подтвержденных фактах и современных событиям письменных источниках, а базируется на устной церковной традиции, — в XX веке противопоставленной научному знанию. Но средневековые русские люди были противоположностью нашему рациональному времени — другие смыслы возвышались у них над житейскими мотивами, и среди них главнейшим была Вера.

Какими удивительными путями прошел по жизни любекский купец Якоб Посхарст, прежде чем упокоиться в устюжском храме. Какие большие последствия для России и Русского Севера породил его Дар предсказания, данный взамен отказа от земных радостей!