Трёхкратная олимпийская чемпионка, президент федерации лыжных гонок России Елена Вяльбе рассказала главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой, что российские соревнования по накалу борьбы не уступают международным, почему наши лыжники не меняют гражданство, а также как связаны большой спорт и настоящий патриотизм.

ИА Регнум

10 сентября Елена Вяльбе, в соответствии с указом президента Владимира Путина, получила орден «За заслуги перед Отечеством» II степени.

— Елена Валерьевна, вы довольно прямолинейный человек и часто припечатываете некоторых наших спортсменов, называя их предателями. Я имею в виду тех, которые уехали в 2022 году или встали под нейтральные флаги. Как вы думаете, они действительно заслуживают такого крепкого слова, как предатели? Или они просто слабаки?

— Давайте вы мне для начала конкретно скажете, кого я припечатывала. Исинбаева — единственный человек, о котором я говорила. Конкретно моё мнение о позиции Елены уже обмусолили все. Излишне делать столько рекламы этому человеку. Надо уже про неё забыть и успокоиться. Пусть живёт спокойно.

— Я задала этот вопрос, поскольку, когда писала об Исинбаевой в таком же духе, как вы, многие люди не понимали, что такого она сделала. Она уехала ещё до СВО — всё.

— Нет, давайте говорить правду. Она не уезжала до СВО. Проблема же не в том, что у Исинбаевой была жилплощадь на Западе. У миллиона наших людей она там есть. Смотря как люди уезжают и что говорят по этому поводу. В этом и разница. Допустим, многие испугались, когда началась СВО, — это практически война. Что, сложно что ли человеку тихо, молча уехать? Тем более такому успешному известному человеку.

Я знаю, что многие меня за это критикуют, но я не собираюсь извиняться перед ней. Как спортсменка Исинбаева — величайший человек. На неё хотела бы равняться огромная армия наших спортсменов, даже из разных видов спорта. Никто не принижает её достижения. Но в тот момент, когда стране тяжело и нужно объединиться, она просто сбежала, хлопнув дверью.

Если бы Исинбаева прямо сказала: «Я боюсь войны, боюсь за жизнь детей и хочу спокойно пожить в тихом испанском или итальянском городке», люди бы её поняли. В конце концов, она могла молча уехать, когда про неё никто бы знать не знал. Но она сказала, что у неё в России всё номинальное: и «майор» номинальный, и награды номинальные.

Есть часть людей, которые не поддерживают меня, и это нормально. Люди имеют своё мнение. Я люблю, когда человек имеет своё мнение. Высказывает его, потому что я всегда говорю, что живу в свободной стране и имею право высказывать свои мысли. Это хорошо, что мы так делаем. Но я с ней в данном конкретном случае не согласна.

В этом смысле она ничем не отличается от массы артистов, которые уехали. Слава богу, она хотя бы Россию не обсирала.

— А реально ли быть человеком мира в момент, когда повсюду идут войны и от тебя требуют занять определённую позицию?

— Что значит «человек мира»? Это достаточно наивно. Она кумир для миллионов детей. Её это не красит, потому что путёвку в спортивную жизнь ей дала Родина. Тренер был наш. Её здесь кормили, поили. И в сложный для страны момент такие люди должны быть патриотами страны, а не наоборот.

Как человека я могу её понять только в одном случае: если бы она реально испугалась. Поверьте, мне тоже страшно. Нет людей на Земле, которые бы не боялись войны. Страх должен присутствовать. И я не осуждаю Исинбаеву за то, что уехала в тот момент, когда началась СВО. А потом она заявила, что хочет быть членом МОК от России, для меня это непонятно.

— А как можно быть членом МОК от России, если ты сбежал?

— Я об этом и говорю. Правда, этого не понимаю.

— Вы сказали, что Исинбаева — великий человек. Я понимаю, что нужно иметь огромную силу воли, чтобы добиться высших успехов в спорте. Но я никак не могу понять, почему при таком величии нужно бояться любой опасности.

— Любой человек — это всегда загадка. Мы что, будем гадать на кофейной гуще? Не знаю, чего конкретно Лена испугалась. Боялась, что у неё там заберут её дом или квартиру, закроют счета. Это страх остаться без всего. Либо это боязнь боевых действий, которые идут совсем рядом. Я не могу за неё отвечать. И, честно сказать, не хочу этого делать. Зачем она мне нужна?

Но согласитесь, что из числа великих спортсменов таких людей очень мало. Это радует. Это значит, что мы более сильные, более преданы Родине и смотрим на жизнь немножко по-другому.

— До СВО у нас было принято возвеличивать спортсменов. Может, поэтому мы сейчас не можем понять и принять, когда кто-то из них соглашается выступать под нейтральным флагом или меняет спортивное гражданство.

— Вообще, не очень понимаю, что такое спортивное гражданство. Есть люди, которые считают, что можно заложить всё, лишь бы поехать на Олимпиаду — неважно в каком статусе. На двух зимних Олимпийских играх мы были в нейтральном статусе. Но это же реально была совсем другая история. Тогда на них ездила вся сборная и все знали, что мы представляем Россию, хоть мы и выступали под флагом МОК. А за отдельных людей я не могу говорить, мне сложно понять психологию этого человека, поэтому я обычно не обсуждаю.

Насчёт смены спортивного гражданства мне не совсем понятно, что это такое. Когда ты переезжаешь в другую страну, ты меняешь гражданство. А что именно надо сделать, чтобы поменять спортивное гражданство — для меня это совсем непонятные вещи.

— А из вашей федерации спортивное гражданство никто не менял?

— Никто не менял. Никто об этом даже не задумывался, я думаю.

— Почему?

— У ребят и у девчонок нужно спросить. Возможно, это воспитание.

— Это дело принципа для них?

— Это же обычно связано с конкретными видами спорта. Может, у нас, лыжников, меньше таких возможностей. Может быть, мы более мужественные и терпеливые. Мне сложно ответить на этот вопрос.

— Вы сказали, что для некоторых спортсменов участие в Олимпиаде — прямо мечта. Но, может быть, мы как страна сами навязывали спортсменам мысль, что нет ничего важнее победы на Олимпийских играх?

— Если вы думаете, что в других странах по-другому, вы ошибаетесь. Когда человек профессионально занимается спортом и стоит на пьедестале во внутренних соревнованиях, следующее, о чем он думает, — Олимпиада. Потому что это высшие соревнования в мире спорта. Только так ты можешь прославить свою фамилию и свою страну.

— Так, может быть, правы мамы спортсменов, когда говорят: если их ребёнок не поехал на Олимпиаду, его жизнь разрушена?

— Пусть мамы так думают. И пусть благодарят Бога, что их ребёнок не сидит в окопе на СВО.

— Я с вами полностью согласна. Ни одна мама не рожала своего сына, чтобы он погиб на войне. Когда у нас в стране есть матери, которые потеряли своих детей на войне, как можно в их присутствии говорить, что жизнь твоего сына-спортсмена разрушена? Он жив-здоров, у него есть руки и ноги.

— Да, я всё время говорю: мы должны благодарить Бога, что все спортсмены, по крайней мере те, кто в сборных командах страны по разным видам спорта, не призывались на СВО.

— Я этого не знала. А почему так? Спортсмены — сильные люди.

— Если бы у нас была всеобщая мобилизация, их бы призвали. Но изначально никто не знал, что СВО продлится так долго, и что мы будем так долго отстранены. Хотя у нас есть боксёры, которые сами собирались и уходили на СВО. Есть и лыжники, которых призывали, потому что они не в сборной страны, хотя они мастера спорта. Наше государство не трогает спортивную элиту. Это немаловажно, что государство не забыло, что эти люди приносили и приносят ему славу и победы, но на другом поприще.

— Как сейчас обстоят дела у вашей федерации? С кем вы соревнуетесь?

— Мы соревнуемся среди своих спортсменов и с белорусами (две-три женщины и пара мужчин). Но у них уровень не очень высокий.

— Интересно жить в новых обстоятельствах?

— Вы у меня об этом спрашиваете с укором или с поддёвкой? (смеётся)

— Ни в коем случае. Объясню: я как писатель до 2014 года активно издавалась в Европе. Потом начала ездить в Донбасс и написала оттуда много репортажей. С тех пор я в Европе нигде и никогда не издавалась. Но я этого вообще не заметила.

— Не буду говорить о себе. Я и до этого работала, много ездила по стране. Конечно, в спорте каждый бы хотел иметь высокую конкуренцию. Это честно, интересно, это накал страстей, драйв и адреналин. К счастью, нам очень повезло, что у нас внутри страны — очень серьёзная конкуренция. Не знаю когда, но рано или поздно мы вернёмся на международную арену, это неизбежно. Будем ли мы выглядеть так же хорошо, как до 2022 года? Будем ли хуже или лучше соперников? Это загадка, потому что в нашем спорте есть своя специфика. Это не лёгкая атлетика, кто выше прыгнул, или плавание, когда одинаковая температура и бассейн в 25 метров. У нас разный снег (искусственный, неискусственный), разная температура и разные трассы.

Но сейчас мы много участвуем во внутренних соревнованиях. Не могу сказать, что мы знакомимся с Россией, просто лучше её узнаём. Когда спортсмены приезжают в новое место, они говорят: «Как же тут красиво и здорово». У нас на самом деле огромная страна. Есть, что посмотреть и реально есть чем похвастаться. И нам тоже не мешает получше узнать свою страну.

— А когда вы соревнуетесь у себя в стране, уровень спортивного напряжения тот же?

— Да. Вы не поверите, у спортсменов — всё одинаково. Они точно так же мандражируют на старте и точно так же хотят обогнать соперников. Так же считают секунды — кто сколько выиграл, кто сколько проиграл. Так же прыгают от радости в случае победы и рыдают от горя в случае поражения. Всё как на международных стартах.

Если бы не было такого напряжения, не было бы между собой спортивных состязаний как таковых. У нас, к счастью, это не так.

— То есть жизнь идёт своим чередом, а попутно вы ещё готовитесь к следующим победам на Олимпийских играх?

— Хотим мы или нет, но подспудно готовимся к Олимпиаде. Закончились одни соревнования — сразу же готовимся к следующим. Мы до сих пор не знаем: а вдруг нас пригласят на Олимпийские игры в Италию в 2026 году?

Хорошо, если не в 2026 году, значит в 2030 году. Олимпийские виды спорта живут своим четырёхлетием, всегда готовятся от Олимпиады к Олимпиаде.

— А если бы сейчас наших спортсменов пригласили на Олимпиаду на условиях, что нужно подписать, что вы не поддерживаете СВО и так далее… Как вы думаете, они бы согласились?

— Думаю, нужно спрашивать у каждого спортсмена отдельно. Понятно, что никого за руку держать не будем. Мою политику спортсмены, безусловно, знают. Возможно, кто-то с ней не согласен и мне этого не говорит. Но я не обвиняю спортсмена в том, что он готов поехать под нейтральным статусом. Единственное, тогда уже нужно сделать так, чтобы там всех разорвать в клочья и приехать только с золотыми медалями. А просто так съездить, прокатиться…

А вообще в нашем спорте очень много такого, что может даже одному человеку не позволить туда поехать. Была летняя Олимпиада в Париже, там объяснили: во-первых, никаких ЦСКА, никаких «Динамо», никаких ФСБ, Росгвардии и так далее. Во-вторых, был концерт «Крым наш», где было море наших разных спортсменов. В-третьих, там выясняли, были ли фотографии в интернете, где спортсменов награждает президент страны? У нас после каждой Олимпиады, если есть медали, спортсменов награждает президент. Конечно, эти фотографии есть.

То есть даже не обязательно, что вас будут спрашивать, чей Крым. Просто по этим критериям могут пригласить людей, которые и на Олимпиаду-то, возможно, бы не отобрались. А почему тогда они должны ехать, если они гораздо слабее, чем те, кто должен ехать на Олимпийские игры?

А ещё ребятам кто-то должен приготовить лыжи, чтобы они были на уровне топ-спортсменов. Это очень трудно: много тонкостей, много тестирования. С тобой должен быть технический персонал из прежней команды, а не факт, что этих людей туда пустят.

А что касается части патриотической… Может быть, мы потому и не знаем особо, кто был от нас на Олимпиаде в Париже, потому что там никто не выиграл. По-моему, была только одна медаль в теннисе, и то не золотая.

— То есть один и тот же поступок будет оцениваться в зависимости от того, что ты привезёшь?

— У нас паралимпийцы получили правительственные награды. Их тут принимали и поддерживали. Они привезли море медалей. Но их огромное количество ездило, в отличие от простых спортсменов. Они ездили под нейтральным статусом.

Может быть, моя категоричность не совсем справедлива. Но и мама спортсмена, о которой вы говорили, тоже категорична и тоже не права. Её сын не всю жизнь положил на спорт, а только молодость. Спортсмены достаточно быстро уходят из профессии. Во многих видах они в 16–17 лет уже зрелые спортсмены. Но в целом это дискуссионная площадка. Одни готовы ехать и без флага и гимна, другие не готовы и считают, что это неправильно в нынешней ситуации.

— Можно ли убрать, «вытащить» из спорта патриотизм? И если можно, будут ли спортсмены без него так же хотеть добиться успехов?

— Я всё-таки дитя Советского Союза и со мной на эту тему так просто не поговорить. Я считаю, что именно в спорте ты больше всего можешь доказать свой патриотизм. Ты же едешь защищать честь страны в первую очередь. Так мы всегда думали — едешь на международные старты защищать честь страны. Это же не шоу, не концерт. Мы реально там защищаем честь страны, особенно на Олимпийских играх. Считаем медали, следим, выиграла ли наша страна или вид спорта. То есть я бы так не стала говорить, что «давайте мы вытащим». Нет, давайте не вытащим.

— В этом-то и состоит боль патриотической части общества. Мы до СВО думали, что наши спортсмены защищают честь страны. Если они едут за этим, я готова болеть за них днём и ночью. А после СВО оказалось, что люди там подписывают какие-то бумажки…

— Ну, их очень мало. Кто смог переступить и сказать: я даже в нейтральном статусе, я хочу, я готов. Насколько я знаю, летом пачками отказывались пловцы, гимнасты и так далее. Вообще, это надругательство. Мне очень жаль, что у нас не было единого мнения. Хотя Олимпийский комитет был против, сказал, что никаких команд в нейтральном статусе они больше не повезут.

Хорошо, когда каждый человек имеет своё мнение, принимает решение сам. Но, мне кажется, в данной конкретной ситуации это не совсем правильно. Я бы на месте министра спорта просто сказала: наша линия — вот такая, нравится вам, не нравится. Мы никуда не едем, пока мы не будем признаны как российские спортсмены: с флагом, с гимном, с честью и достоинством. Ребята, соревнуемся здесь. Утёрли сопли, слёзы и вперёд!

— Вам не кажется, что возможность выбора, когда спортсмены сами выбирают, их развращает?

— Развращает, они колеблются. И нужно же сказать, что в основном спортсмены — юные люди. У меня самому взрослому человеку в команде — 30 лет. А все остальные –19, 20, 25 лет. В этом возрасте они ещё не могут быть прямо матёрыми. И это уже не дети Советского Союза, они уже жили в абсолютно другой среде.

У нас есть такие крайности. Сейчас каждый понедельник у детей — гимн в школе, разговоры о важном. А где мы 30 лет-то были? И сейчас, может быть, не нужно так часто? Почему каждый понедельник должен играть гимн? Дети должны его просто выучить. Должны быть официальные праздники, на которых он должен играть. Но у нас всё из крайности в крайность. То вообще ничего, то засилье. Это тоже неправильно.

— Я не люблю это выражение, но можно ли как-то привить детям патриотизм?

— Его невозможно привить. Родину, как и родителей, не выбирают. И всё это должно прививаться в семье. Ни школа, ни институт не помогут это привить. Если в семье есть любовь к Родине, она будет и у ребёнка. Она будет передаваться из поколения в поколение.

— А как вы передаёте патриотизм в семье? Вы же не садитесь и говорите «Страну надо любить!»

— Я рассказываю своим детям и внукам, как жили мои родители, родители моих родителей. Что они пережили. Как относились к своей стране. Этого достаточно. Они прекрасно знают, что такое патриотизм, если их мама и бабушка с флагом бегала. Я не «где-то там что-то там». Я стояла на пьедестале, в мою честь и в честь моей страны звучал гимн России.

— А что вы в этот момент чувствовали?

— Люди не понимают, что не может человек объяснить эти чувства! У нас ещё не придумали слов, чтобы описать состояние, когда тебя распирает от счастья и гордости. «Счастлива» — слишком мало. «Горда» — тоже. Всё это в совокупности. Как можно описать ощущение, когда ты получил высшую награду не потому, что ты хороший человек и кто-то тебе её дал, а потому что заслужил её, выиграл? То есть как соревнование — это самое крутое, самое правдивое.

Это не музыкальный конкурс, когда ты хорошо спел, а жюри тебе баллы поставило. Кому-то ты понравился, кому-то — нет. У нас всё решают минуты и секунды. Ничего другого никто ещё не придумал.

— Вы сказали, что ваши дети знают, что перенесли ваши родители. Вы имеете в виду Великую Отечественную войну?

— Я не знаю, кстати, были ли у меня фронтовики по линии папы, но мой дед по маме был репрессирован. Она родилась в лагере. То есть они знают другую сторону медали. Но при этом дед очень, колоссально любил Родину. И он ни разу не говорил, что ненавидит страну или Сталина. Он обвинял конкретных людей, которые написали донос. Но страну и руководителя он не считал нужным обвинять.

— Сейчас такого нет.

— На самом деле демократия — это же некий разврат. Мы все хотели, чтобы у нас всё было, как за границей — рыночная экономика, всё красиво, красивые вывески. А в итоге нас приучили жить как потребителей, что очень плохо: ни о чём не задумываться, ничего не вспоминать, не думать о том, что будет дальше. Потребление, одним словом: жить сегодняшним днём.

К чему мы стремились, когда только развалился Советский Союз? Ну, стало у нас образование как за границей. И что? Все сидят на репетиторах и с утра до ночи дрожат перед ЕГЭ. Большая часть детей после 9-го класса уходит, потому что боятся его сдавать.

У нас была абсолютно бесплатная медицина. Сейчас бесплатная медицина… Ну, может, 30% людей ходят в государственные больницы. А остальные платно пытаются себя лечить или своих близких. Это хорошо? Для меня это очень плохо. Я считаю, это результат разврата нашей страны, который длился на протяжении многих лет.

— А где вы в советское время впервые побывали за границей?

— В Румынии. И я там рыдала (смеётся). Это был кошмар. Советский Союз был гораздо богаче и круче. Я не понимала, как люди могут жить в такой нищете! Мы жили гораздо лучше. Следующая поездка была в Америку — и вот там я уже была приятно удивлена. Всё в огнях. Ты бежишь кросс, а большие машины едут как новогодние ёлки.

Вообще, сложно говорить спортсмену, который не успевал ничего посмотреть: аэропорт, автобус, гостиница, в лес на тренировку… Только когда я ушла из спорта, появилось время всё это посмотреть, ознакомиться. Я люблю Европу, не буду этого отрицать. Очень люблю Италию, не только Рим и Милан. Мне нравятся маленькие неизвестные городки и деревни, где всё старинное и совершенно другие люди.

— А вы под санкциями?

— Под европейскими — нет.

– Вы сказали, что, когда были действующей спортсменкой, не успевали посмотреть страны. Но ведь вы же чувствовали их атмосферу, которую можно впитать с воздухом.

— Конечно. Когда я приехала в Ленинград, я была в таком шоке, что никому передать не могла. А когда я, 16-летняя девочка из Магадана, приехала в Лейк-Плэсид, это было ого-го, вообще всё другое. Всё было в красках и в огнях. В советское время у нас такого не было.

Но я не могу сказать, что влюбилась в Америку, не особенно хотела туда возвращаться. Когда можно было не ехать — не ехала. Последний раз я была там на Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити, когда работала на Первом канале. Эта страна не пришлась мне по духу. Не моё, наверное.

– А не было у вас желания жить в Италии?

— Я её обожаю, но больше месяца там находиться не могу. Я хочу домой (смеётся). Мне и в Испании нравится, и в Австрии. Но уже через 21 день тебя тянет домой, а через 30 уже выть хочется. Наверное, я так устроена. У меня в Италии живёт подруга, которая вместе со мной бегала на лыжах. Она родом из Мурманской области, в Италии уже больше 30 лет — и её всё устраивает, ей там комфортно. Я за неё рада. А я хочу домой.

— Вы руководитель организации, федерации лыжных гонок. Когда началась СВО, вы разговаривали со своим коллективом? Обычно люди ждут, что скажет начальник.

— Когда началась СВО, мне кажется, никто ни с кем не разговаривал. Тогда никто ничего не понял вообще.

Сначала были страх, опустошение, непонимание. Долгое время я никак не могла поверить, во что это выльется. Как только начались санкции против нас, безумные поставки оружия со стороны Запада. Через какое-то время я осознала, что против нас — не одна страна натовская, а даже больше, чем страны НАТО. Даже не знала, как это всё назвать. Получается, эти люди, которые якобы нас так сильно любили и открывали перед нами двери, просто усыпляли нашу бдительность.

— Вы по роду деятельности часто общались с иностранцами, работали с Олимпийским комитетом. Вам вообще могло прийти в голову, что они будут так поступать? Для меня они просто потеряли человеческое лицо.

— С руководителями я не общалась, потому что я слишком маленького уровня человек. Но, например, когда собиралась международная федерация лыжных гонок, это были люди, хорошо к нам относившиеся, они с нами дружили. Но та часть, которая нас не любит, русофобы, они как правило занимают большие посты.

— До 2022 года вы чувствовали русофобию?

— Нет, конечно. Мне казалось, что мир спорта достаточно дружелюбный. Да, есть спортивная злость, соперничество между странами, но это нормально. Противостояние российских и норвежских лыжников всегда вызывало интерес у зрителей. Я, конечно, понимала, что норвежцы нас не любят. Но не любят не просто так, а потому что мы их обыгрываем.

— Может, потому и ненавидят?

— Наверное, теперь ненавидят за всё вместе. Просто, если раньше улыбались и не могли сказать тебе это в лицо, теперь им скрывать нечего.

— Вы думаете, это настоящая ненависть?

— Как раз у этих — да. У скандинавов это прям круто получилось.

— На прошедшей Олимпиаде был скандал с алжирским боксёром, который поколотил кучу женщин. Неужели МОК не понимает, что эта история со сменой пола разрушит спорт? Зачем им это нужно?

— Вообще, это загадка. Не знаю, зачем это нужно — все эти гендеры. И не только в спорте. Бог создал женщину и мужчину, а всё остальное — от лукавого. Если западный мир принимает эту гендерность, то, наверное, он и МОК заставляет её принимать. Я согласна с теми, кто говорит, что это первый шаг для разрушения женского спорта. Другое дело, раз уж вы хотите быть толерантными, сделайте отдельные соревнования для трансгендеров. У них будут свои зрители. Пусть делают всё, что хотят.

— А зачем МОК нужно разрушать то, что создавалось десятилетиями?

— А они разве созидать умеют? Мне кажется, только разрушать умеют. Я не говорю, что они делают только плохое, но в целом в последние годы там полный разврат людей, все занимаются какой-то фигнёй, вместо того чтобы подумать о будущем.

— Это было заметно до СВО? Или у нас только сейчас открылись на это глаза?

– Нет, до СВО. А что, трансгендеры появились в 2022 году? Нет, конечно. Они были всегда, но у них не было такой афиши и рекламы по всему миру. Я считаю, это не совсем здоровые люди, но все почему-то должны с ними соглашаться, чуть ли не на руках носить. Вот что такое, когда в семье рождается мальчик, а его переделывают в девочку? Родились нормальные дети, оставьте их в покое. Это сложно понять. Наверное, это запудривание мозгов людям, чтобы они не видели серьёзных проблем общества. Их же очень много, этих проблем.

Пусть делают всё, что хотят. Но они и в спорт лезут. Вы спросили об алжирском боксёре. Хотя он вообще боксёрша, типа, да? (смеётся). Он мужчина — 100%, уже даже нечего шутить на эту тему. Он просто избил девчонок и гордый уехал домой. А в других видах спорта, когда мужчины хотят участвовать вместе с женщинами, они выглядят смешными. Никакой мужчина не будет выглядеть так красиво и изящно, как женщина.

Они в художественной гимнастике появляются, например. Сейчас же даже на чемпионате мира или Европы по синхронному плаванию выиграла команда из Германии: там среди восьми женщин был один мужчина. Это катастрофа.

— А если говорить о боксёре: он же по-другому победить не мог, соревнуясь с мужчинами.

— Конечно, 100%. И фигурист не может победить, если его с женщинами сравнивать.

— И я ещё подумала: одно дело высказывать эти мысли в среде единомышленников. В России подавляющее большинство людей думают так же.

— Да, слава господи, мы верим в Бога.

— Но даже в России есть люди, которые это одобряют.

— Они будут всегда. Это неизбежно. Я считаю, что трансгендеры — не совсем здоровые люди. Но не надо им делать рекламу. Если бы 40 лет назад в России мужчина сказал, что считает себя каким-то гендером, он был бы отважным человеком (смеётся).

Я однажды пошутила, когда встречалась с мэром одного города. Он бывший лыжник, мы с ним давно знакомы. Он был в плохом настроении. Спрашиваю:

— Что случилось?

— Да вот мне присылают бумаги, уже замучили, чтобы я разрешил провести ЛГБТ-парад (международное движение ЛГБТ признанно экстремистским и запрещено в России. — Прим. ред.).

— Так у нас есть день ВДВ. Назначай дату, пусть идут!

Мы, конечно, смеялись, но уже 10–15 лет назад эта проблема была. И это не смешно. Пока всё притихло. Но если мы будем к ним относиться толерантно, они снова поднимут головы. Я не хочу относиться к этим людям толерантно.

— Несколько лет назад я писала статью о людях, которые сменили пол. Мне их было искренне жаль. Было понятно, что это больные люди с подвижной психикой, которые просто не могли жить иначе. Они сидели тихонечко, не привлекая к себе внимания. Я достаточно толерантна, хотя это слово уже имеет негативную окраску, но, если бы их стали бить, я бы за них заступилась.

— Вы же сами сказали, что они тихонечко сидят в своём мире и никуда не лезут. Они не говорят, что это круто. Пусть всё так и остаётся. Я уверена, что большая часть этих людей всё-таки не совсем здоровы. И их, безусловно, даже жаль. Но ведь в общей массе это просто полный разврат.

— То есть тут разница в терминологии: вы имели в виду толерантность, то есть не давать им зелёный свет, а гуманизм — это совсем другое.

— Безусловно, это совсем другое. Я не собираюсь бить там кому-то морду, мне это не нужно. Но я ещё раз говорю: не хочу, чтобы это видели мои дети, внуки. Им это не нужно видеть, потому что у нас нормальные семьи, дети, мы хотим, чтобы наш род продолжался. Первое, о чём должны задуматься люди на Земле: кто им детей-то рожать будет? И зачем из мальчика делать девочку? Для чего, для каких целей?

— А вы не боитесь, что за границей услышат ваши слова, обвинят в нетолерантности и никуда не позовут, даже если все санкции будут сняты?

— Пусть не зовут. Я, что ли, умру без них? Я даже об этом не думаю. А ещё я уверена, что большая часть населения, даже там, относится к этому негативно. Негативно, а не толерантно.

— А как вы думаете, Запад когда-нибудь придёт к тому, что всё это неправильно?

— Конечно. Всё же идёт по спирали. Рано или поздно люди во всём мире займутся реальными проблемами, а не ерундой, запудриванием мозгов друг другу.

— Мне кажется, в этой толерантности, которую Европа возводит практически в статус религии, есть много корысти. Тот же алжирский боксёр никогда не стал бы чемпионом, если бы не поменял пол.

— Он же до этого пытался где-то соревноваться, но у него ничего не получилось. Сначала он тест не прошёл, потом странным образом прошёл, а затем оказалось, что тест был не совсем тест. Это всё-таки единичный случай. Ведь до этого на Олимпиаде тоже были тяжелоатлеты среди женщин, которые не могли даже штангу поднять, весь мир над ними смеялся. Хотя велосипедист на чемпионате мира обогнал девчонок. Но, мне кажется, корысть — это единичные случаи. В основном это всё же, мне кажется, не совсем здоровые люди, которые выставляют себя на всеобщее обозрение.

— А не кажется ли вам, что МОК включил программу самоуничтожения? Зачем ему уничтожать свои виды спорта?

— Не знаю. Другие виды спорта придумают (смеётся). Главное, чтобы МОК сам себя не похоронил. Ведь вопросы к этой организации есть не только у нашей страны. Это реально так. В целом хотелось бы, чтобы все вспомнили, ради чего вообще создавались Олимпийские игры. И девиз Пьера де Кубертена — «Быстрее, выше, сильнее» — должен оставаться именно таким. Пьер де Кубертен хотел, чтобы на Олимпиаде участвовали даже не страны, а просто спортсмены.

— Вы сказали, что спортивный возраст очень быстро заканчивается. Наверняка будут люди, которые готовились к Олимпиаде, но момент физического пика их формы пришёлся на СВО. Чем они могут себя утешить? Что они могут себе сказать через несколько лет?

— Во-первых, можно готовиться к Олимпийским играм, попасть на них, приехать и всё равно не показать результата, на который ты надеялся. Тут множество факторов: психологических, погода была не та, насморк вдруг появился.

Я думаю, каждый человек должен внутри себя понять… Кто-то из-за того, что не поехал по каким-то причинам на Олимпиаду, готов чуть ли не руки на себя наложить. Или ты, всё-таки, начинаешь задумываться и говоришь себе: «Блин, я в тяжёлый момент был со своей страной, занимался любимым делом, тренировался, соревновался, получал за это заработную плату. Я стал чемпионом страны, выиграл Спартакиаду. Это очень круто. Я своим результатом горжусь».

Мне кажется, в данный момент у нас есть проблема, что мы не ценим свои внутренние первенства. У нас прошла Спартакиада, а я не вижу поздравительных баннеров по всей страны для победителей. Мы сами немного принижаем внутренние соревнования.

В советское время считалось, что, если ты выигрывал чемпионат страны, ты фактически выигрывал чемпионат мира. По крайней мере, у нас в лыжных гонках. Потому что у нас была очень-очень высокая конкуренция. Мы были одними из лучших. А если ты занимал второе место на Кубке или чемпионате мира, тебе в раздевалке говорили: «Ну, не расстраивайся, потому что первое и третье место — тоже наши».

На самом деле мы должны ценить внутрироссийские первенства выше международных. Но это уже не наша прерогатива. Это уже должно быть на уровне правительства.

— Эту идею нужно продвигать.

— А я не молчу. Я вообще такой человек. Чувствую, что надо уже замолчать, но чего-то у меня не получается (смеётся).

Я эту тему неоднократно поднимала. У нас Спартакиада проходит раз в четыре года. В прошлом сезоне была шикарная зимняя Спартакиада. Всех собрали в одном месте, всё было празднично, но, когда она закончилась, все про неё забыли. Повторите еще 25 раз отдельные кадры по телевизору. Это несложно, не так дорого, я уверена. У нас миллион людей, которые имеют места на рекламных щитах. Пусть три дня повисит спортсмен из твоего города, твоей деревни, никто же от этого не обеднеет. Нет у нас такого патриотизма даже внутри своей страны.

— Мы стыдимся себя.

— И зря.

— Согласна. А если бы вам не удалось поучаствовать в Олимпиаде, чем бы вы могли себя утешить? Это было бы для вас огромной потерей?

— На эту тему сложно рассуждать.

Я не стала олимпийской чемпионкой в индивидуальных соревнованиях — только в эстафетах. При этом у меня 11 из 14 личных наград в чемпионатах мира, которые мало чем отличаются от Олимпиады. Я как-то это пережила.

Хотя знаю, что некоторые мои коллеги по цеху до сих пор в интервью говорят, что я была олимпийской чемпионкой только в эстафете. Ну, я горжусь, что я ни разу не подвела свою команду в эстафете. Все три раза оправдала надежды, которые на меня возлагали.

— А когда вы слышали эти разговоры во время карьеры, вам не хотелось доказать, что это не так, я смогу?

— Каждый раз ты выходишь на соревнования и пытаешься доказать. Выиграть один раз очень легко, а удерживать уровень — сложно, потому что ты всё время кому-то что-то должен. Все на тебя возлагают большие надежды. Хотя должен ты только своим родителям.

— Был ли момент в ваших гонках, который вы навсегда запомнили как великое преодоление?

— Это эстафета на последней Олимпиаде. Я была не в форме и удивительным образом попала в эстафетную команду. Когда я финишировала, у меня очень долго перед глазами такие звёзды летали (смеётся). Даже когда мы пошли на награждение, я была в полной отключке. Эта гонка была для меня преодолением.

— А вы разговаривали с собой перед соревнованиями? Как-то себя побуждали?

— Когда лыжники говорят: «Я бежал и думал, что позади Москва, отступать некуда» или думал о ребёнке, это лукавство. Потому что, когда ты бежишь, то получаешь информацию, которую должен обработать. Во время гонки тебе уже на первых 500 метрах подсказывают, кто впереди, кто сзади. И ты начинаешь анализировать: «Я проигрываю тому-то столько-то на таком-то километре, поэтому мне надо прибавить столько-то». У тебя мозги работают для этого.

Для меня главным было ни в коем случае не слушать медленную музыку перед стартом. Если ты её вдруг услышишь, она останется в голове, ты будешь двигаться под медленный ритм. Резко поменять технику хода очень сложно. А в остальном в лыжном спорте работают мозги — так же, как в шахматах.

— Примерно то же самое мне рассказывали бойцы на СВО: «Ты не молишься, потому что твой мозг работает как компьютер».

— Конечно. Тут точно так же. Мне никогда в жизни во время гонки не приходило в голову, что, например, на меня по телевизору смотрит мама, чтобы ей не было за меня стыдно. На это времени нет.

— Вы думаете, вашей маме было бы за вас стыдно? Она же понимала, что вы сделали всё, что могли.

— Нет, конечно. Это я так, для примера (смеётся).

— Я вспомнила мам спортсменов, которые мне периодически написывают, когда я высказываюсь против участия их сыновей в соревнованиях под непонятными символами — и вопреки тому, что делает твоя страна. Если я, ты так вложилась в своего ребенка, я бы рассуждала по-другому, пишут они.

— Если эти мамы действительно так думают, это значит, что они изначально не думали о своих детях, чтобы ребёнок занимался спортом для своего удовольствия. Сначала ребёнок должен прийти в спорт, чтобы получать удовольствие. Потом должен влюбиться в спорт. Потом уже ставить перед собой цели. А тут, я думаю, мама тащила ребёнка, она решила…

Я уверена, что мамы ребят, которые должны были поехать на эти состязания и не поехали, вам ничего такого не писали. Пишут только те, кто думает, что могли заработать деньги за счёт своего ребёнка, в которого вкладывают, путём спорта. Это тоже бывает. Может быть, это даже неплохо. Просто у меня другая политика по отношения к своим детям и внукам. Родители, воспитавшие детей, которые доросли до поездки на Олимпиаду, я уверена, очень патриотичные и полностью поддерживают своих детей.

— Но ведь есть корыстные люди, которые хотят заработать на победе. Они же тоже достигают успехов. Вы действительно считаете, что все олимпийские чемпионы любят свою страну?

— Я наивная. Хочу верить, что это так. Человек родился в нашей стране, всё от неё получил. Дети бесплатно ходят в спортивные школы. При всех сложностях, трудностях даже сейчас в нашей стране есть, думаю, 98% видов спорта, где родители с первого дня не платят за тренировки. Нужно быть благодарным своей стране уже за то, что она тебе это дала.

— Вашему деду ничего не дали, только отняли, а он всё равно любил свою страну.

— Нам этих людей вообще не понять. Мы сейчас как будто на космическом расстоянии от них, особенно молодёжь.

— Мне кажется, если бы ему хоть что-то дали, он был бы безмерно благодарен. Мы начинали с этой дамы (Исинбаевой. — Прим. ред.)…

— Она всё-таки олимпийская чемпионка, рекордсменка мира.

— Я имею право не уважать предателей. Ей тоже дали, а она это не ценит. Легко от этого отказалась.

— Об этом можно говорить бесконечно. Но я всё-таки уверена, что на 99% все идёт из семьи. Мне никто не говорил, что надо любить Родину. Но я чувствовала любовь своей мамы, бабушки с дедушкой. Он восхищался Родиной до конца жизни.

Он родился в Ленинграде и был ещё очень молодым, когда его отправили в Магадан. Он кроме Магадана ничего не видел. На старости лет они уехали жить в Приморье. Когда я к ним приезжала, он говорил: «Господи, какая же тут красота. Почему я этого раньше не видел?»

Вот она — простая любовь. То, что нужно нам всем. А мы же не восхищаемся уже ничем. Я знаю миллионы людей, которые приезжают в пятизвёздочный отель, но делают всё, чтобы найти какой-то негатив. Ребята, вы нормальные вообще?

Мне кажется, в семье должно быть другое отношение ко всему, что нас окружает, к нашим детям. Объяснение детям, что место, где тебя вырастили — самое дорогое и родное.

Спросите: «Что я думаю о своей малой родине?» Я всё время говорю, что это лучший город на земле. Да, я, к сожалению, там не живу, так случилось. Сейчас уже сложно представить, чтобы я могла переехать в Магадан. Но для меня лучше него нет, потому что там живут лучшие люди в мире. Там природа, которой нет нигде. Там воздух другой. Ты выходишь из самолёта и сразу понимаешь, что там пахнет по-другому.

У меня все дети и внуки там были. Хотя добраться туда — это не купить билет на электричку. Это восемь часов разницы во времени и семь часов полёта.

Кстати, я ни разу не была летом на Байкале. Хочу поехать туда с младшей дочкой, чтобы ещё больше влюбить её в нашу страну. Она сейчас была на осенних каникулах в Мурманской области и вовсю рассказывала мне, как там замечательно. Этому мы должны учить своих детей, показывать свою необъятную, самую лучшую в мире страну.

— Мне показалось, что, когда вы говорили о деде, как он восхищался Приморьем, вы говорили об умении не унывать.

— Уныние — это вообще грех. У него была вера в душе. Хотя я ни разу не видела, чтобы мой дедушка крестился. Бабушка крестилась, я видела много раз. А чтобы дед — нет. Но, мне кажется, вера в его душе была очень сильная.

— То есть он жил как человек верующий?

— Я думаю, что да. А еще он никогда не распускал слюни. Он мне всегда говорил, что нужно бороться и отстаивать своё мнение. «Хочешь ты, зяблик, ходить на тренировки? Что тебе мама сказала? — Тогда уроки должны быть сделаны». Это были простые слова, но мне этого было достаточно.

— А почему вы пошли в лыжный спорт?

— Как-то вы резко от веры к лыжам перешли (смеётся).

— Потому что вы сказали, что дед поддерживал вас.

— Я миллион раз рассказывала эту историю. Меня подкупил тренер, когда я пыталась ругаться с лыжниками, которые в очередной раз сломали наш забор на огороде, потому что через него проходила лыжня. Сама я бы не пошла ни в какую лыжную секцию.

— Вы сказали, что ребёнок сперва должен полюбить спорт. Вы любили лыжи?

— Я уже умела кататься. Дедушка очень рано принёс мне лыжи, в 4–5 лет я каталась на огороде с горки. Тогда это была обычная детская игра. Потом мне стало нравиться ездить на сборы: можно не делать уроки, болтать с подружками, тренировки, поездки — кайф. Да, я влюбилась.

— А дед дожил до ваших значимых побед?

— Дед дожил до моего «Мастера спорта».

— Он чувствовал себя вознаграждённым?

— Я не знаю, был ли он уверен, что я стану великой спортсменкой. Когда я им привозила в Приморье первые грамоты и медали, дед с гордостью показывал их соседям. Но он никогда не говорил: «Зяблик, я верю, что ты станешь олимпийской чемпионкой». Говорил: «У тебя есть цель? Терпи и борись».

— А как вы думаете, почему у деда, который долгие годы провёл в лагере в нечеловеческих условиях, не было обид? И почему сейчас люди такие слабые, быстро обижаются?

— Я не знаю, слабые они или сильные.

Дед никогда не показывал, если ему было обидно где-то в душе. Никогда-никогда. Я родилась в 1968 году, во время застолий первый тост всегда поднимали за Сталина, люди вставали. Я думаю, это были совсем другие люди. И те, кто прошёл Великую Отечественную войну, и те, кто был репрессирован. В Магадане у нас жили интеллигентнейшие люди — либо репрессированные, либо их потомки. Я не видела на их лицах никакой ненависти к жизни, к людям.

— Почему я так подробно расспрашиваю о деде: мне кажется, если бы вы не поехали на Олимпиаду из-за СВО, он не считал бы это трагедией. Сказал бы: ну, не поедешь и не поедешь. Значит, добьешься чего-то в другой сфере. Жизнь не кончается.

— Да, 100%. Глупо думать, что жизнь на этом заканчивается. Ставьте новые цели и идите к ним.