Как вера в справедливость и чувство вины спасают капиталистический рынок

***

Роберт Фрэнк. Страсти в нашем разуме. Стратегическая роль эмоций. М: Изд. дом Высшей школы экономики, 2021

Капитализм дал простой и практичный ответ на извечный вопрос о природе человека: люди, как все прошедшие естественный отбор животные, движимы материальным интересом выживания и доминирования. Никаких вам душ, духов, карм, неразрешимых нравственных противоречий… Экономисты наконец смогли точно просчитать homo economicus, этого рационального зверя с чёткой мотивацией, и заключить его в спроектированный со знанием дела вольер рыночной системы. Сверившись с заповедями, данными либеральной наукой, человек мог легко выбрать между конституцией и севрюжиной с хреном. Больше не следовало бороться за повышение зарплаты, заниматься благотворительностью, голосовать на выборах, верить, любить, сотрудничать, участвовать в создании общих благ и т.д. Эффективный рынок заработал бы без кризисов, а слабые и ленивые отсеялись бы конкуренцией (странно, что об этом заранее не позаботился естественный отбор!).

Социологи из США легко нашли людей, соответствующих идеалу: самих экономистов. Правда, обнаружили они и парадоксальную проблему — именно поэтому доверие народа к экономистам десятилетиями было минимальным. Множественные эксперименты показали, что люди в основном не действовали в соответствии с эгоистичным расчётом, да и весьма негативно воспринимали похожих на homo economicus. Чувства (как ни странно об этом говорить в свете рационализма) остаются взаимными. Капиталистические экономисты упорно наталкивались на парадоксы (почему люди ходят голосовать?), дилеммы (почему люди сотрудничают, когда гарантировать выгоду можно только предательством или местью, как в дилемме заключённых?), невозможности (общих благ, разрушаемых «безбилетниками»). Люди глупы и иррациональны, а потому поддерживают общественные отношения, которые не должны существовать. И тем не менее существуют. Откуда такое упорство в эпоху индивидуализма и культа успеха? Что упускает расчётливая теория homo economicus?

Свой ответ на эти вопросы предлагает специалист по поведенческой экономике из США Роберт Фрэнк в книге «Страсти в нашем разуме. Стратегическая роль эмоций». Автор по сути принимает принцип выгоды и естественного отбора на уровне индивидов, но доказывает, что свойственная людям «иррациональность» помогает обойти проблемы, постулируемые строго рациональной теорией. С другой стороны, он показывает, что строгое следование эгоизму зачастую противоречит достижению долгосрочных целей, в частности, делает сложными и затратными такие важные для капитализма действия, как торг, разделение труда, управление капиталом.

Центральную роль здесь играют эмоции. Дэниел Гоулман, опираясь на данные нейронаук, сравнивает наш мозг с эмоциональным радаром, лишь отчасти подконтрольным разуму, постоянно собирающим большой объём информации и на её основе регулирующим поведение, физиологию, вплоть до активации генов. В книге приводится ряд экспериментов, подтверждающих, что люди довольно точно считывают эмоции и характеры других людей (по крайней мере, при достаточно длительном контакте — от 30 минут). Эмоциональные состояния возможно, но нелегко подделать; ещё сложнее поддерживать их на протяжении жизни (что создаёт «репутацию», например, честности и надёжности). Наиболее эффективный способ добиться этого — действительно воспитать в себе нужный характер. Потому эмоции и связанная с ними репутация «принципиального» человека помогают найти выход из ситуаций, в которых чисто рациональные индивиды погрязли бы во взаимном обмане, проверках и наказаниях (что сделало бы сотрудничество невыгодным). Так, друзья могут открыть совместное предприятие, даже не имея возможности полностью контролировать друг друга; возлюбленные вступят в брак и вложатся в семью, не боясь, что партнёр уйдёт при появлении лучшего варианта. Или человек откажется от воровства: если сумма похищенного меньше потенциальных затрат на суд, рациональная жертва откажется от возмездия. Но принципиальный человек пойдёт на траты ради наказания обидчика и восстановления справедливости — сама эта готовность, считываемая через эмоции и репутацию, остановит кражу. То же применимо к переговорам профсоюзов с работодателями или формированию цен.

С другой стороны, эмоциональность проясняет проблему самоконтроля. Экономисты установили, что ближайшие по времени выгоды оцениваются людьми выше, чем отложенные (чем дальше, тем сильнее «удешевление», «дисконт»). Однако чувства вины или предвкушения переживаются здесь и сейчас, позволяя отказаться от сиюминутных выгод. Homo economicus же оказывается в проигрыше: на практике человек, движимый эгоистичной выгодой, не сможет удерживаться от искушений ради сохранения репутации (которая может помочь, а может и нет при появлении «золотого шанса» — например, когда тебе доверят большую сумму денег). Таким образом, парадокс честности в том, что искренняя вера в идеал будет эффективнее, чем расчётливый оппортунизм.

Почему же конкуренция (или эволюция) не сделала всех людей склонными к сотрудничеству или, наоборот, обманщиками? Понятно, что системы, основанные на безусловном доверии, пали бы жертвой мошенников. В теории homo economicus оппортунисты должны были бы постепенно вытеснить честных, поскольку их стратегия гарантирует больший средний «выигрыш» во всех взаимодействиях. Но за это пришлось бы поплатиться разрывом многих общественных связей либо тратами на тотальный контроль. Фрэнк предлагает модель, в которой происходит «гонка вооружений» между честными и нечестными индивидами; при этом ложь с высоким шансом можно раскрыть, потратив ресурсы на проверку. У такой системы можно вычислить «точку безубыточности», ниже которой траты на проверку делают взаимоотношения (и обман) невыгодными, а выше — слишком велик выигрыш от обмана. Важно, что в оптимальной точке обе группы остаются (как мы и видим из социологических исследований). Соответственно, механизмы эмоций, характера и репутации делают возможными проверки (пусть не со 100%-ной точностью), а потому и создают «точку безубыточности».

Впрочем, человеку в обществе трудно вырасти чистым циником; даже психопатам приходится адаптироваться. Социологические и психологические исследования показывают: более плотное общение стабильно подталкивает людей к честному сотрудничеству, что в рамках специальных экспериментов (многих учёных удивляла зашкаливающая серьёзность и эмоциональность участников игр, связанных с доверием), что на рабочем месте. Однако капиталистическая идеология мешает осознанию такой взаимосвязи. К примеру, исследователи семейных отношений заметили, что прямые расспросы о мотивации супругов (какую роль играет расчёт, а какую безвозмездное чувство?) не выявляют связи с удовлетворённостью или неудовлетворённостью браком. Зато хорошо работают косвенные методы, построенные на ассоциациях и фантазиях. Люди, испытывавшие и на самом деле ценившие свои глубокие чувства к партнёру, были не менее склонны описывать свои отношения как расчётливые, чем настоящие циники. Фрэнк предполагает, что часть факторов, воздействующих на наши решения и взаимоотношения, остаются вне сознания; результаты их действия запоздало «рационализуются», то есть объясняются человеком в соответствии с сознательной картиной мира. Попытка соответствовать рациональному идеалу толкает людей на самообман; вернее, просто лишает их адекватных инструментов для самопознания. Неудивительно, если наблюдатель-экономист посчитает подобного человека просто «глупым» (вроде рациональный, а расчёты-то не выдерживают критики!).

Ричард Талер, один из отцов поведенческой экономики, выступал за простые «эмпирические» правки теории homo economicus. Да, у людей есть «иррациональные» предпочтения, связанные с особенностями восприятия и работы мозга, но их можно каталогизировать и учесть при расчётах. Хаотичному рынку не по силам так перестроиться, но на помощь приходят «подталкивания» государства. Формально это кажется простым и логичным, однако на деле Талер предлагает перекрыть капиталистам источники сверхприбыли, создать подушку безопасности для работников и мелких предпринимателей (что ослабит переговорные позиции корпораций) и т.п. Иными словами, где-то на этом пути придётся столкнуться с самой сутью рынка и капитала. Фрэнк же, формально исходя из того же учения, взрывает его изнутри. Вопрос не в том, что «точку равновесия» нужно перенести на двадцать пунктов вниз или на тридцать верх. Вопрос в том, что экономисты игнорируют важнейшие силы и факторы, действующие по своей, особой логике. Например, для решения с отложенной выгодой уже недостаточно поделить величину этой выгоды на два; в процесс вклинивается чувство вины (влияние воспитания, взаимоотношений, особенностей психики), привычка, характер — вещи, лежащие за пределами экономических расчётов. На них можно (и нужно) воздействовать.

Фрэнк и вовсе утверждает, что в принятии решений чувства первичны; рациональные расчёты важны постольку, поскольку могут вызвать новые эмоциональные состояния вроде страха, воодушевления и т.п. Мы не просто считаем цифры, как компьютер, а переводим их в ощущение удовольствия или беспокойства (о нищете). Потому, как в примере у Талера, человек не будет продавать билет на концерт любимой группы, если от сделки можно получить дополнительные сто или даже тысячу рублей. Это не значит, что концерт бесценен или что деньги не являются ценностью. Просто их «сравнение» происходит не в цифрах, а в чём-то другом — чувствах, эмоциях. Потому же мы можем отказаться от выгодной, но несправедливой или нечестной сделки. Фрэнк показывает, что этот механизм не является необъяснимой аномалией, результатом вмешательства потусторонних сил; с материальной точки зрения он был полезным дополнением к расчёту (скорее даже наоборот: эмоциональные структуры мозга, как пишет Гоулман, являются древнейшими, да и у детей эмпатия развивается раньше интеллекта) и потому мог укрепиться эволюцией даже на уровне индивида.

Автор бьёт тревогу по поводу распространённой в США «модели простофили»: если ты не циничный оппортунист, то ты — жертва циничного оппортуниста. Люди и общества так не работают! Однако капиталистическую идеологию сложно победить, указывая на миллионы частных не состыковок: в итоге апологеты выдумают хитрое оправдания для каждого случая. Необходима альтернативная теория, которая лучше бы объясняла факты. В этом плане книга бьёт точно в цель. Не менее важно, что отсюда вытекает и совсем иная политика: справедливость, честность, близость и другие категории внезапно превращаются из благих пожеланий чуть ли не в основной двигатель экономики. Если эмоции укрепляют сотрудничество, а сотрудничество открывает более выгодные (что признаётся всеми экономистами) варианты взаимоотношений — чувствам людей стоит уделить внимание и усилия. А не винить их в «иррациональности» или «ресентименте», как, к сожалению, до сих пор любят делать многие «учёные», идеологи и политики.