Политика наказаний или политика доверия: что полезней гражданам России?

Сэмюель Боулз. Моральная экономика: Почему хорошие стимулы не заменят хороших граждан. М.: Изд-во Института Гайдара, 2017

Современный подход к управлению циничен: запреты, наказания, штрафы. Чиновники, владельцы и директора редко относятся к подчинённым по-людски и не очень рассчитывают на их сотрудничество. Проще использовать деньги, закон или грубую силу, чем убеждение или привнесение смысла. Подчинённые отвечают начальству «взаимностью», так что рядовой гражданин или работник действительно начинает вести себя как безответственный или враждебно настроенный эгоист, постоянно пытающийся обойти правила и потому требующий большей жестокости и контроля.

Теории рыночного капитализма утверждают, что такая система должна быть эффективной (даже самой эффективной): люди следуют только за частной выгодой, конкурируют, а государство если и должно вмешиваться, то лишь повышая или понижая «цену» возможный действий (за плохие — штраф, за хорошие — субсидии). Но так ли это? В России подобная политика государства стала притчей во языцех. Чтобы нечто создать, у нас просто выделяют деньги — которые в итоге «тратятся» с непредсказуемым результатом. Чтобы решить проблему — её запрещают, вызывая у людей чувство недовольства, разочарования и стремление обойти «необдуманный» запрет. При этом чем ты богаче и влиятельней — тем тебе проще откупиться от сей тяжкой ноши. Общество скатывается в механицизм, отношения купли-продажи и отстранение от государства, которое, кажется, становится инструментом достижения частных интересов чиновников.

Может ли общество быть другим, более человечным, осознанным и доверительным? Не развалится ли оно из-за ничем не сдерживаемого эгоизма и мошенничества? Экономист из США Сэмюель Боулз десятилетиями изучал, как различные запреты и стимулы влияют на людей и на общества; сделанные им к 2016 году выводы описаны в книге «Моральная экономика: Почему хорошие стимулы не заменят хороших граждан».

В общем, Боулз доказывает, что действие запретов и наград не просто зависит от ситуации, от предпочтений и ценностей людей. Запреты и награды изменяют сами эти предпочтения и ценности, влияют на восприятие людьми самой ситуации. В частности, слишком механистические наказания и материальные стимулы (например, денежное поощрение или автоматический штраф) «вытесняют» сознательные, моральные, альтруистические мотивы в группе или обществе. Введение же в качестве регулятора конкуренции стабильно побуждает людей выбирать менее моральные действия; приватизация в экономике запускает в обществе порочный круг разрушения доверия и сотрудничества.

И в «искусственных» поведенческих экспериментах, и в реальных ситуациях, и у европейских горожан, и у крестьян из Латинской Америки обнаруживался большой потенциал сотрудничества, сочувствия, действий из бескорыстных мотивов, ради справедливости или общественного блага. Однако введение формальной денежной регуляции подавляло его, как бы заставляя людей переходить на эгоистичную логику частного интереса. То же самое — с формальными правилами: попытки ввести на предприятии слишком жёсткий контроль за работниками обычно заканчивались понижением эффективности (кроме случая совсем грубого и бессмысленного труда) и удушением творчества, инноваций «снизу».

Впрочем, в определённых условиях деньги и правила могут поддержать моральные порывы. Это тем важнее, что в ряде экспериментов первоначальный альтруизм, не подкреплённый санкциями или хотя бы общественным осуждением, постепенно идёт на спад. Автор приходит к выводу, что грубые стимулы и ограничения должны быть частью более широкого послания, объясняющего ситуацию, обосновывающего принятые меры, призывающего к гражданскому чувству и исключающего частную заинтересованность «законодателя» (например, штрафы уходят на решение данной общественной проблемы или на благотворительность); в идеале их должна принимать сама группа, а не начальство. Соответственно, мы выходим на более общие проблемы: объективного столкновения интересов власти и разных категорий граждан, традиций, культуры, организации общества и т. д.

И здесь Боулз начинает «плавать». Он хорошо ориентируется в поведенческих экспериментах и исследованных другими социологами конкретных ситуациях, однако его представления о политике и экономике оказываются удивительно вульгарными. Автор пытается жонглировать взятыми из пропаганды категориями вроде «демократии», «главенства закона» и «рынка», при этом совершенно не раскрывая их содержание. В одном месте Боулз даже заявляет о математически высчитанной корреляции показателя из эксперимента с «демократией», но как и кто переводил её в численный показатель — умалчивается!

Автор пытается трактовать различные реакции на штрафы в разных странах, ориентируясь на карикатурные образы этих стран: США и Европа — венец демократии, толерантности, закона, социальной мобильности (!) и равенства (!!!); Россия же каким-то образом оказывается закрытым для чужаков родовым обществом… Для книги, вышедшей в 2016 году, подобные рассуждения — дикость; невозможно представить, что так пишет профессиональный экономист, да ещё представляющий «неомарксистскую политэкономию». Поскольку Боулз не даёт адекватного анализа соответствующих культур и обществ, то остаётся неясным, с чем в действительности «коррелирует» эффект от штрафа. Автор запутывается в карикатурах и пустых понятиях и тратит значительную часть книги на то, чтобы выпутаться из порождаемых ими противоречий.

Читайте также: Отнять доходы, образование и шанс выжить: капитализм для третьего мира

Отметим, что большинство экспериментов в книге предполагает равенство участников и равное распределение «общественного» блага. Боулз лишь мимоходом отмечает, что в действительности отношения сторон могут быть перекошены; про эксплуатацию и угнетение автор упоминает только в самом общем смысле (ленивый «эксплуатирует» альтруиста). Однако автор отмечает, что штрафы и стимулы несут «послание», связанное со структурой отношений в обществе: штраф, установленный общим собранием крестьян, — не то же самое, что штраф, введённый капиталистом на заводе.

Боулз лишь в конце книги оговаривается, что иногда «законодатель» может вводить санкцию не из-за заботы об общественном благе, а из стремления собрать деньги с подчинённых или укрепить своё господство. Так, в России на заводах, складах и даже в сфере услуг владелец предприятия часто вводит абсурдную систему штрафов из расчёта на то, что так ему удастся «вернуть» большую часть положенной работникам зарплаты.

Автор размышляет над вопросом, почему развитые рыночные отношения не превратили западных граждан в предельных циников и эгоистов; его ответ — из-за «либеральных институтов» (демократия, закон…), магическим образом «сосуществующих» с рынком и перевешивающих его влияние. Эксперименты, на которые он ссылается, дают иную картину: в нерегулируемой ситуации западные граждане меньше вкладываются в общее благо, чем, например, жители пост-СССР; однако на них хорошо действуют штрафы и стимулы. В России и Южной Европе наказания почти не дают эффекта: они удерживают величину вклада от постепенного снижения, однако не увеличивают её, как на Западе или в Китае. Более того, постсоветские граждане вообще негативно реагируют на наказание, тогда как европейцы протестуют только в тех случаях, где наказание явно навязывается недемократически или назначается в частных интересах.

Данные по России свидетельствуют скорее не о каком-то неприятии чужаков, а о более накалённой и противоречивой ситуации. Западные страны находятся в центре капиталистической системы, их более высокий «средний» уровень связан с эксплуатацией стран периферии. ХХ век для них прошёл не под властью рабоче-крестьянской партии, а в борьбе угнетённых классов и групп за свои права, породившей социальное государство и развитую систему общественных организаций, профсоюзов и т. д. Сильное национальное государство, картели, монополии, коллективные договоры — Запад определялся отнюдь не свободным рынком.

В России же с советских времён сохранилось некое «априорное» ощущение общности и ностальгия по равенству, однако широкие массы почти не организованы; существующие «институты» (которые и являются основным источником формальных наказаний) преимущественно направлены против народа, выражают интересы крупного капитала, сросшегося с государством. Поскольку наша страна к тому же находится на периферии капитализма — конкуренция за общественное благо, антагонизм между классами и группами здесь горазд острее. Периферийные страны вообще более «скептичны» к наказаниям.

Читайте также: Мифы перестройки тянут Россию на дно: как сбросить балласт и начать жить?

Прослеживая мысль Боулза, мы не можем не прийти к необходимости не только скорректировать использование ограничений и экономических поощрений «законодателем», но и изменить самого «законодателя», устройство общества и его политики (власти). Автор мечтает разорвать рыночный порочный круг, примирив работодателя и рабочего. Нужно лишь показать, что рабочий может эксплуатировать сам себя и без угрозы наказания — тогда начальник будет доверять рабочему, и у рабочего появится больше «мотивации» работать хорошо. Конечно, если заменить слово «эксплуатация» на какой-нибудь эвфемизм, как поступает Боулз, эта формула звучит не столь издевательски.

Не только «формальные», «рыночные» наказания убивают кооперацию; если источником наказаний оказываются не сами граждане, а отдельная, даже антагонистичная им власть — это тоже совсем не помогает. Многое в книге свидетельствует о том, что основанием для наказания, поддерживающего, а не замещающего мораль, является общество с развитой низовой организацией, с культурой гражданственности и политической активности. В пределе — коммунистическое общество, с максимально развитым самоуправлением и прямой демократией, без частной собственности и вынужденной конкуренции.

Сегодняшней же власти нужно очень постараться, наладить диалог с обществом (которое, соответственно, должно быть хоть как-то организовано), учитывать его интересы, чтобы её запреты, штрафы и указания приносили положительный эффект, а не укрепляли недоверие к государству и вообще к реальности общественного блага. Если же «законодатель» явно преследует частные интересы и в этой ситуации ещё пытается «затянуть гайки», — он только разрушает свой народ. Либо — объединяет его против себя, что оказывается не худшей из альтернатив.