Почему банки душат реальную экономику и кто может этому помешать?

***

Джонатан Макмиллан. Конец банковского дела. Деньги и кредит в эпоху цифровой революции. М: АСТ, 2019

Маркс когда-то заметил, что не следует путать стремление капитала к прибыли со стремлением производить больше потребительских благ. Исторически бизнес наживался и на войнах, и на снижении качества продукции, и на пустых спекуляциях. Потому прозорливых экономистов уже долгое время беспокоила финансовая система, способная делать деньги из воздуха. Вернее сказать, из злоупотребления доверием в условиях недостатка информации: через выдачу необеспеченных кредитов, ложные оценки, раздувание экономических пузырей (вроде строительных бумов, в итоге оказывающихся без платёжеспособных покупателей). Рынки всегда нуждались во внешней регуляции, и финансы — в первую очередь. Как показывал Уле Бьёрг, с нарастанием сложности экономики личного доверия одного лица другому оказывалось недостаточно, и доверительные отношения всё больше опирались на «Большого Брата», готового спасти систему, когда она начинала рушиться под тяжестью скопившихся перекосов, обманов, алчного авантюризма.

Уже к 2012 году стоимость деривативов (по сути, разных видов обязательств) на финансовых рынках достигла, по разным оценкам, от 0,6 до 1,2 квадриллиона долларов — при мировом ВВП лишь в 75 триллионов. Большая часть населения Земли даже приблизительно не понимает, что именно продаётся и покупается в этой колоссальной сети корыстных взаимоотношений. Разброс оценок свидетельствует о том, что чёткого понимания нет и у профессиональных финансистов. Анализ современных экономических практик, проведённый Марианой Маццукато, демонстрирует постоянно возрастающий авантюризм индивидов и фирм, пытающихся заработать на неопределённости. Даже крупные промышленные предприятия в своей деятельности смещают акцент с собственно производства благ или развития технологий на кредиты, страховки и увеличивающиеся выплаты акционерам. Ко всему примешивается раздутая сфера рекламы и информационные технологии, сместившие внимание с улучшения «пользовательского опыта» на сбор, анализ и торговлю скрытыми от людей данными.

Кризис 2008 года доказал, что государство не справляется с регулированием. Принятые к 2011 году международные договорённости «Базель III» лишь заострили эту проблему, подчеркнув необходимость ещё более широкой и сложной регуляции. Но могут ли государства технически уследить за всем и вся? В чём реальная ценность финансового сектора и возможно ли защитить его от злоупотреблений?

Швейцарский экономист Йорг Мюллер и инвестиционный банкир под псевдонимом Джонатан Макмиллан в книге «Конец банковского дела. Деньги и кредит в эпоху цифровой революции» утверждают, что регулирование больше не способно развиваться вширь и коллапс в духе 2008 года можно предотвратить только радикальным преобразованием всей системы. По мнению авторов, развитие информационных технологий с 1970-х годов вызвало качественное изменение финансовой сферы. Операции, требовавшие больших временных затрат, а также буквально бумажной и физической работы, стали проводиться мгновенно, в несколько кликов мышкой. Автоматизация позволила финансистам выстраивать сложные многоуровневые схемы, задействующие уже не только традиционные банки, но и «теневой сектор»: фонды денежного рынка и различные фиктивные дочерние компании, благодаря глобализации регистрирующиеся во всех концах света.

Кредиты стали всё чаще обеспечиваться не материальными ценностями, а другими кредитами — и это не считая страховок и деривативов, зависящих от других страховок и деривативов. Как заметил Бьёрг, поскольку все эти инструменты в конечном счёте восходят к государству как кредитору (т.е. гаранту) последней инстанции, они могут использоваться как обычные деньги. Бьёрг вводит термин «частные деньги», создаваемые банками и другими финансовыми структурами. Мюллер и Макмиллан подчёркивают, что в 2008 году государству потребовалось напрямую спасать уже не только банки, но и участников теневого сектора, на которых оказалась завязана стабильность всей системы. Хотя итоговый ущерб для реальной экономики и множества граждан оказался огромен, «доверие» к небанковским организациям действительно укрепилось — что привело к дальнейшему росту спекуляций и авантюр, критикуемому Маццукато.

На патовую ситуацию государства ответили привычным способом: расширением регуляции на теневой сектор. Однако авторы утверждают, что базельские соглашения (в частности, принятый в 2004 году «Базель II) по сути зафиксировали неадекватность старых методов: задачу следить за новыми рисками возложили на сами банки, то есть злоумышленнику приказали самого себя сторожить. Эти требования привели лишь к концентрации капитала — мелкие структуры, не способные соблюдать хитрые формальности (просто потому, что им не хватало персонала и автоматизации), оказались в проигрыше. Для оценки рисков применялись такие статистические методы, которые устанавливали минимальные требования к обеспечению обязательств на самом пике роста (перед падением) и затрудняли течение средств после краха. Тем самым лишь усиливая колебания, затрудняя восстановление после кризиса.

Подобно Бьёргу, авторы считают источником порока системы «частные деньги». Проще говоря, финансовая сфера должна заниматься перераспределением имеющихся ресурсов (как это обычно и представляется неспециалисту), а не создавать новые богатства из воздуха. Однако Мюллер и Макмиллан отвергают вариант национализации финансов. Во-первых, это привело бы к расцвету коррупции — государство бы определяло, кому и сколько дать кредитов. Авторы считают, что это уже происходит с ФРС, активно скупающей частные кредиты и гособлигации, а потому ставшей объектом лоббизма. Во-вторых, экономисты не верят в эффективность даже благонамеренной плановой экономики — она потребует расширения бюрократии, станет менее гибкой.

Авторы настаивают на разграничении денег и кредита. По сути, они предлагают решить задачу перераспределения ресурсов и проведения платежей с помощью интернет-технологий: деньги, выпущенные государством, поступают человеку на специальную карту и сразу же задействуются как инвестиции — вкладываются в широкий портфель ценных бумаг в обход банков. Некий аналог центробанка получает возможность регулировать общее количество денежных средств: равномерно ликвидируя их на всех счетах («плата за ликвидность») или начисляя на все счета равную сумму (эмиссия как безусловный доход). Это должно увеличить прозрачность системы, со всеми вытекающими плюсами и минусами: номинальное количество денег на счёте будет постоянно изменяться вслед за колебаниями рынка, однако разрушится иллюзия сохранности средств (на деле съедаемых инфляцией) и люди получат больший контроль над вложениями. Потенциально — и над бюджетом, поскольку кредитование государства осуществляется в рамках той же системы.

И всё же авторы обращаются к более традиционной регуляции, «правилу системной платёжеспособности», предположительно становящейся эффективной: ни одно юридическое лицо, включая правительство, не должно выдавать кредитов и брать обязательств больше, чем стоимость его реальных активов (как материальных, так и нематериальных вроде патентов) в наихудшем финансовом состоянии.

Очевидно, что предложенная схема предполагает важную роль посредников. Как технических — информационные платформы, проводящие операции; так и «политических» — консультантов по инвестициям. Потенциально их можно заменить государством, но тогда мы де-факто возвращаемся к национализации финансовой сферы. Видно, что авторы недооценивают проблемы «капитализма платформ», как и злоупотреблений, связанных с нематериальными товарами (упомянутые в начале данные о пользователях, реклама). Книга адресует к весьма ограниченному опыту платформ прямого кредитования, где оценки риска адекватно работали даже в разгар кризиса 2007−2008 годов. Принципиально аргумент сводится к тому, что в условиях прозрачности операций и финансовых отчётов, достигаемых интернет-технологиями, рынок отсортирует хороших консультантов и хороших поставщиков инфраструктурных решений (по всей видимости, через агрегацию рейтингов и отзывов клиентов). Раздутие финансовой системы из-за обилия «частных денег» нарушало функционирование цен, порождало схемы ухода от государственного надзора, скрывавшие информацию и от всех других заинтересованных лиц. В худшем случае, добавляют авторы, стоит ввести минимальные технические ограничения — вроде запрета вкладывать все деньги клиента в одну-единственную компанию. Но по факту оценка рисков, в том числе зависимости одних ценных бумаг от других, во многом зависит от живых людей, движимых собственными интересами и возможностью сговора.

Не ясно также, как столь гибкая схема должна соотноситься с юрисдикциями национальных государств. Обязаны ли, например, граждане России пользоваться только отечественными платформами? Пойдут ли их инвестиции «автоматически» исключительно российским производителям — или, наоборот, из соображений прибыли полностью распределятся между Китаем, Европой, США? Должна ли монетарная политика России касаться всех счетов в рублях, а Японии — в йенах? Что тогда делать с долларами и евро? Как это вообще будет работать, если все деньги — технически вообще не деньги, а ценные бумаги? Наконец, можно ли теперь игнорировать угрозу отключения граждан одной страны от системы? То есть от платежей и сбережений! Чтобы предложение авторов не превратилось в высасывание денег из одних стран ради инвестирования в другие, требуется даже не мировое правительство, а какой-то нереалистичный уровень мобильности людей и предприятий. Либо, правда, идеальный (а потому жестокий: приспосабливайся или умирай) свободный рынок, не подверженный никаким политическим влияниям.

Авторы заверяют, что описанная ими схема ничего не повлияет со стороны рядового пользователя (те же «банковские» карты, те же платежи, те же проценты по «вкладам»), меняя лишь внутреннюю логику системы (платежи — не перевод денег, а смена собственности на инвестиции, и т.п.). Вроде бы сегодня существуют и все сопутствующие риски: банки гарантируют лишь видимость стабильности, на деле «играя» деньгами своих вкладчиков, — при этом не факт, что их инвестиции придерживаются рациональной стратегии «диверсифицированных портфелей», а не авантюр и спекуляций. Учитывая, что не только в России предприятия «реального сектора» с трудом получают кредит, логично предположить, что банки направляют деньги на что-то другое, более прибыльное (а значит, и более рискованное). Однако предложение авторов не может избежать столкновения граждан с необходимостью серьёзно задуматься о судьбе своих сбережений. Куда именно их вложить? Не мошенничает ли консультант? Так ли хорошо развивается национальная экономика?

Вероятно, подобные вопросы всё равно следует рано или поздно поставить перед всеми гражданами. Многие экономисты и активисты уже борются за большую осознанность в личных финансовых стратегиях (выделять часть зарплаты на инвестиции, контролировать, куда идут пенсионные накопления). Идея, что перераспределение «свободных» средств в мире современных информационных технологий можно наладить без лишних посредников, заинтересованных в сокрытии сути своих действий, также заслуживает внимания. Возможно, государству и правда следует подталкивать людей в сторону прямых инвестиций — не как полной замены существующих банков, а как привлекательной альтернативы. Не исключено, что эти альтернативные платформы стоит более жёстко привязать к вливанию средств в реальную экономику, а не непрозрачные финансовые инструменты. С другой стороны, это не снимает проблему крупных компаний, пускающих свои прибыли (и перенаправляющих бизнес-модели) на спекуляции. В этом плане «правило системной платёжеспособности» или прямые требования вкладывать часть доходов в развитие предприятия, к которым подходит Маццукато, кажутся более адекватными.

Желание авторов оставить за скобками вопросы «переходного процесса» понятно, но неверно думать, будто они никак не влияют на предлагаемый в книге идеал. Учитывая интересы властей и капиталистов, существование национальных государств и т.п. — можно ли ориентироваться на чисто технологическое решение всех проблем? Или же превозносимые в книге технологии следует задействовать для чего-то более проблематичного, менее устойчивого, но опирающегося на наличную реальность?.. Так или иначе, авторы дают ёмкую и понятную критику существующей финансовой системы; их скептицизм по поводу простого расширения традиционных подходов к регулированию выглядит обоснованным. К конкретной схеме «прямого и осознанного» кредитования, конечно, возникают вопросы. Но само направление мысли кажется многообещающим, особенно в контексте общего поворота общественной теории к прозрачности и массовому участию.