Русский Север на историческом перепутье XX века

Монография доктора исторических наук Владислава Голдина затрагивает историю Русского Севера — региона, который едва ли можно назвать притягивающим сильное внимание исследователей. Скорее уж приходится констатировать, что на протяжении веков он не пользовался тем вниманием, которого заслуживал, причем не только со стороны историков, но и со стороны власть имущих. И если до XVIII столетия Север имел для России особое значение, поскольку фактически главным портом России, ее северными воротами во внешний мир являлся Архангельск, то воздвигнутый Петром Санкт-Петербург в считанные десятилетия перехватил эту роль, и Северный край быстро начал превращаться в захолустье.

И как отмечает Голдин, ко второй половине XIX века Русский Север находился в сложном положении, а Архангельск откровенно захирел. Ряд приводимых автором фактов наводит на мысль, что в центре империи многие причастные к развитию государства люди просто рассматривали этот край как пресловутый чемодан без ручки. И потому вынесенная в заглавие третьей главы книги цитата из одного из номеров газеты «Архангельские губернские ведомости» за март 1881 года: «Север не пасынок России. Это древнерусское достояние» — читается как крик души.

При этом автор показывает, что, разумеется, ситуация не была столь однозначной — так, назначенный в 1881 году Архангельским гражданским губернатором генерал-лейтенант Николай Баранов всерьез намеревался пробудить Север для новой жизни, и учрежденная им Комиссия для обсуждения насущных нужд Севера и для изыскания мер и средств к их удовлетворению подготовила 43 проекта, затрагивавших самые разные вопросы развития — строительство коммуникаций, прежде всего железных и грунтовых дорог, поддержку морских промыслов, обустройство городов и сельской местности. И Баранову даже удалось пробить в Петербурге осуществление кое-каких из этих проектов. Позднее возрождению Архангельского портал отдал немало времени и сил другой Архангельский губернатор, князь Николай Голицын. На уровне общегосударственной власти интерес к Северу проявлял Сергей Витте, доказывавший военно-стратегическое и геополитическое значение Мурмана, необходимость строительства там торгового и военного порта.

Но увы, все же в имперском центре предпочитали смотреть в другие стороны, а внимание к Северу выражать губернаторским калейдоскопом — за 1890−1914 годы в Архангельской и Вологодской губерниях сменилось соответственно 14 и 15 губернаторов. На этом фоне третья губерния Русского Севера, Олонецкая, с ее пятью губернаторами выглядит образцом кадровой стабильности. И, может, эту сменяемость, которой позавидуют иные буржуазные демократии, можно было бы и не считать какой-то проблемой, если бы назначаемые губернаторы в большинстве проявляли бы такое же внимание к вверенным областям, как Баранов и Голицын, но как показывает Голдин, многим из них назначение в эти суровые земли виделось как не самая почетная ссылка, из которой желательно поскорее выбраться. Впрочем, даже и заинтересованные работать в этом краю не всегда задерживались — того же Баранова перевели в военные губернаторы Нижнего Новгорода.

На этом фоне особо примечательно, что ни в глазах самих северян, ни в плане социальных процессов Русский Север не был каким-то отрезанным ломтем, чем-то отдельным от России. Даже при относительно слабой связанности с другими частями страны этот край испытал на себе те же процессы, которые охватили всю Россию при переходе от традиционного аграрного к раннеиндустриальному обществу. Конечно, местное своеобразие оказывало свое влияние на эти процессы. Так, подавляющее большинство населения Севера, как и тогдашней России в общем, проживало в сельской местности, однако суровые для земледелия условия подталкивали крестьян Русского Севера активно заниматься промыслами и отходничеством, что, как отмечает автор, обуславливало знакомство и даже вовлеченность в городскую жизнь. С другой стороны, северные города оставались весьма небольшими и современная промышленность в них еще не получила того развития, а потому жизненный уклад в них еще не отличался столь разительно от сельского, как в крупных городах.

Север не обошли стороной не только социально-экономические, но и политические процессы русской жизни рубежа XIX—XX столетий. И хотя из-за меньшей по сравнению с центром страны развитости социально-классовой структуры общества классовые противоречия и вообще социальная конфликтность были здесь не так остры, они существовали — и Голдин хорошо это показывает на событиях Революции 1905−1907 годов. И, может, состоявшаяся в мае 1905 года политическая демонстрация в Архангельске численностью шесть тысяч человек на фоне всей России не слишком впечатляет, но вот по меркам Архангельска, чье население в 1897 году насчитывало около 20 тысяч человек (хотя оно бурно росло и к 1914 году превысило 43 тысячи) ее уже не назвать незначительной.

Местная специфика сказалась и на революционных процессах. Во-первых, автор отмечает, что на Севере они имели несколько иной ритм — так, когда после декабрьского восстания 1905 года в Москве во многих областях наметился спад выступлений, то как раз на Севере скорее обозначилась тенденция к их усилению. Другой северной особенностью революционных событий 1905−1907 годов стало возбуждение карельского этнического движения, поддерживаемого из Финляндии — как видим, этот сюжет будущей Гражданской войны, как и многие другие, проглядывал уже тогда.

Но в полной мере Русский Север был выведен из тени истории уже в годы Первой Мировой войны, раскрывшей стратегическое значение этого региона для России на деле. В условиях войны с Германией и Турцией стабильное сообщение с союзниками по Антанте через Балтийское и Черное моря сделалось невозможным, и по сути единственным европейским русским портом, способным принимать союзные корабли с грузами, оказался Архангельск. Голдин последовательно рассматривает процесс возрождения этого древнего русского порта от периода первой военной навигации, когда только за сентябрь-октябрь 1914 года было принято 540 тысяч тонн грузов, до конца 1916 года. Уделяет автор внимание и возникновению в 1916 году и нового крупного северного портового города — Романова-на-Мурмане (ныне Мурманск).

В целом же влияние Первой мировой войны на социально-экономический облик Русского Севера Голдин оценивает как противоречивое. С одной стороны, военная необходимость подстегнула развитие портов, дорожной сети, ряда отраслей промышленности, способствовала возникновению многих проектов — например, Беломоро-Балтийского канала и Онего-Беломорского водного пути. В целом возросла как социально-экономическая, так и политическая активность местного населения, особенно интеллигенции. С другой стороны, многие промыслы и кустарные производства, животноводство, не говоря уж про земледелие, начали приходить в упадок — прежде всего из-за мобилизации примерно половины трудоспособного мужского населения. Обострились старые и возникли новые социально-экономические неурядицы: так, на фоне проблем с продовольственным обеспечением и дефицита товаров первой необходимости расцвела спекуляция. Росту напряженности способствовали и рост в регионе числа военнослужащих, и наплыв беженцев и мигрантов, и накапливавшиеся военнопленные и интернированные. Автор обращает внимание на начавшуюся ломку былой локальной северной солидарности, перемены в менталитете и образе жизни северян. И хотя общий тон донесений губернаторов и начальников жандармских управлений северных губерний долгое время оставался довольно спокойным по сравнению со многими другими частями России, все же и в нем были нотки тревоги.

Особо Голдин останавливается на вопросе о нараставшем в течение войны британском военном присутствии, связанном со слабостью русских военно-морских сил в регионе (а в начале войны они практически отсутствовали) при необходимости защиты морских сообщений между Россией и другими странами Антанты. Он характеризует действия британцев в северных водах с 1915 года как предтечу интервенции.

Затрагивая разные аспекты истории Русского Севера, Голдин показывает внятную и цельную картину предпосылок тех событий, которым посвящена большая часть книги — революционных бурь 1917 года и начала Гражданской войны и интервенции.

В многосложных социально-политических процессах, развернувшихся между Февралем и Октябрем 1917 года, на Севере, как и в остальной России, обращают внимание две набиравшие силу в общественном сознании тенденции. Первая тенденция состояла в весьма быстрой утрате надежд на обновление страны, которые многие питали в связи с Февральской революцией. А вторая заключалась в укрепляющемся авторитете среди масс социалистических идей, их идеализация, при все более остром скепсисе по отношению к буржуазно-демократическому устройству и либеральным ценностям.

Говоря о росте популярности социалистических идей, автор обозначает еще две весьма примечательные черты: с одной стороны, социалистическое понимание справедливости, свободы, равенства, братства перекликалось с христианскими представлениями, которые сохраняли большое значение для значительной части русских людей, а с другой, именно Церковь как институт быстро утрачивала свой авторитет.

Установление Советской власти в конце 1917 — начале 1918 годов, по оценке Голдина, проходило на Севере пусть и с некоторыми эксцессами, но в общем мирно, что он связывает не в последнюю очередь с особенностями менталитета северян, одной из которых называется стремление к мирному улаживанию вопросов.

В завершающей части монографии Голдин рассматривает сложную динамику развития ситуации на Русском Севере уже в условиях фактически начинающейся Гражданской войны, когда замыслы использования региона для борьбы против установившейся в результате Октябрьской революции власти стали вынашивать ее противники как внутренние, так и внешние. Впрочем, в условиях распада прежней государственности разграничение этих сил на внутренние и внешние порой вызывает вопросы — в частности, к какой категории отнести Финляндию, еще недавно входившую в состав Российской Империи, а затем тесно связавшуюся с Германией?

В общем Голдин в своей монографии с разных сторон показывает, как вихри истории вырвали Русский Север из летаргического сна в тени Петербурга и превратили в арену многоплановой и запутанной борьбы множества сил самого разного масштаба, от местных сепаратистских движений до мировых держав, сил, находившихся в крайне непростых отношениях друг с другом, имевших порой самые неожиданные точки соприкосновения и противоречия. Не на все возникающие у читателя вопроса книга дает ответы, но связано это с тем, что, как пишет сам автор, дальнейший ход военно-политического противоборства на Русском Севере предполагается рассмотреть в следующих работах. Но именно предпосылки этого противоборства, цели и интересы его участников, причины, по которым они сошлись в борьбе за Русский Север, Голдин обозначает обстоятельно.

При прочтении не отступает вроде бы тривиальная, но от того не менее тяжелая мысль, что данная работа — отнюдь не только про историю. Те потрясения, которые Европейский Север России пережил в начале XX века, вполне могут повториться в том или ином виде, поскольку увы, на мировой арене существуют более чем пристально приглядывающиеся к нему силы. И не только приглядывающиеся (не будем сейчас углубляться в ту же проблему конструирования поморского «этноса»). И если в современной России допустят то же невнимание к Северу, которое длительное время демонстрировалось при Романовых, то последствия этой ошибки могут оказаться непоправимыми.