Поражение США в Холодной войне и конец мирового развития: Валлерстайн

Иммануил Валлерстайн. После либерализма. М.: URSS, 2018

Развитие разочаровывает. В мире, сотканном из противоречий и противоречивых интересов, оно никогда не идёт «как надо». Потому немудрено, что развитие всегда вызывало бурю гнева и пессимизма. Иногда оно воспринимается как отпадение от предвечного идеала и «природы»; иногда оно обесценивается, когда критикуется его недостаточность и однобокость или указывается на его издержки и побочные эффекты. Каждый раз эти сетования отражают позицию определённой группы, не получившей всего того, что ей хотелось. Порою такое хаотичное и разочаровывающее движение повергает мир в апатию — и только насущная потребность в переменах, в улучшении жизни заставляет человека идти вперёд.

Пожалуй, важнейшим достижением классической марксистской философии было то, что она научилась работать с данной проблемой (хотя мало кому хватило терпения для применения метода Маркса на практике). Она соединила исторический оптимизм утопизма и прагматичное ограничение этого оптимизма исследованием существующих условий. Иными словами, марксизм был методом поиска и развития новизны в настоящем, со всеми присущими ей противоречиями.

Современный мир потерял новизну. Не стоит понимать это буквально, как конец истории: скорее, изменения, произошедшие со времён революций начала ХХ века (и под их воздействием) до сих пор не получили должного осмысления. Прогнозы, данные тогда коммунистами, рухнули вместе с СССР (хотя Китай заявляет о продолжении той же линии), а сопоставимой замены пока что не найдено. Это не значит, что попытки не предпринимаются. Сборник американского социолога Иммануила Валлерстайна «После либерализма», написанный в начале 90-х годов, явно претендовал на решение именно этой задачи.

Автор обладал хорошим чутьём; он умело схватывал общие тренды, и потому читать его интересно. Валлерстайн остроумно критикует возможность неограниченного и всеобщего развития при капитализме. К сожалению, его исследования грешат бросающейся в глаза нечистоплотностью, грубыми обобщениями. Подобно тому, как теория тоталитаризма отождествляла коммунизм и фашизм на основании очень условных, абстрагированных от многих особенностей сходств, так Валлерстайн приходит к уравниванию Владимира Ленина и президента США Вудро Вильсона, сталинизма и либерализма. Показательно неоднократное обращение автора к многозначности слов, из которой он выводит отсутствие в этих словах конкретного содержания.

Большая часть книги, посвящённая истории «трёх главных идеологий» (консерватизма, либерализма и социализма) переполнена анахронизмами, приравниванием фактического итога к первоначальной цели (раз СССР стал авторитарным — значит, весь марксизм к этому и стремился), безразличием к развитию той или иной идеи в зависимости от времени и обстоятельств, игнорированием внутренних противоречий описываемых процессов. В книге человека, претендовавшего на создание нового метода, миросистемного анализа, — это даже не смешно.

В целом, у Валлерстайна получается, что и СССР, и США были реформистскими капиталистическими государствами, одинаково верящими в то, что технический прогресс принесёт всеобщее благосостояние и примирение. Более того, они даже прямо договорились о том, что Советский Союз станет младшим партнёром Соединённых Штатов, задача которого — поддерживать порядок на половине мира, на которую у США не хватило бы ресурсов.

Характерно, что Горбачёв для Валлерстайна оказывается фигурой чуть ли не героической, пытавшейся освободить СССР от ненужных, не оправдавших себя обременений, вроде союзных республик. С другой стороны, крах Советского Союза трактуется автором как провал политики и экономики США, в рамках которых существовал СССР. Окончание Холодной войны, таким образом, было не чьей-то победой, а обрушением взаимовыгодной игры, театральной системы, контролировавшей мир в интересах Соединённых Штатов.

Как ни странно, эта картина — отнюдь не нова. Она является более-менее связным изложением взглядов, которых придерживались немногочисленные леваки во времена студенческих волнений 1968 года. В несколько ироничной форме они показаны у Жана-Люка Годара в «Китаянке». Собственно, Валлерстайн постоянно подчёркивает значение 1968 года и оплакивает безвременную кончину маоистских кружков, так и не ставших заметным политическим движением, но чудесным путём оказавших большее воздействие на историю идеологий (читай: на точку зрения автора), чем большевизм.

Можно возразить: «Но в целом-то он прав!» Вульгарная версия Валлерстайна что-то высвечивает. Действительно, многое говорит за то, что Сталин рассчитывал на мирное сосуществование с рузвельтовскими США в рамках двухполярного мира. Двусмысленная политика СССР в отношении социалистических революций и компартий в других странах, конечно, настроила радикалов по всему миру резко антисоветски. Необходимость обосновывать Марксом совсем не коммунистически организованную власть в Советском Союзе исказила марксизм. Наконец, перерождение советских элит стало трагедией и для мирового левого движения, и для народов бывшего СССР. Стоит ли вообще «воскрешать» всю эту коммунистическую традицию, окончившуюся так бесславно? Не проще ли, как Валлерстайн, просто начать всё с чистого листа?

Проблема этого подхода становится ясной, когда автор (во второй половине сборника) отбрасывает свой публицистический запал и внезапно проговаривается, что Маркс и Ленин не сводятся к описанной им идеологии «социализма». Более того: в ту эпоху «трансформация» коммунистического движения, по мнению самого Валлерстайна, была неизбежной! Стоит отметить описание социальной базы «старых левых», причины выбора которой, правда, особо не раскрывается:

В итоге автор формулирует задачи, стоящие перед современным левым движением — и они оказываются пугающе схожи с теми задачами, что когда-то ставил перед большевиками Ленин! Власть низовой самоорганизации, отмирание государства… С единственной поправкой — на то, что единую партию, следующую демократическому централизму, Валлерстайн предлагает заменить на сеть из самых разных организаций в защиту прав меньшинств (от малых народов — до ЛГБТ). Касательно того, как должно всё это пёстрое разнообразие сорганизовываться, если не вокруг единства классовой борьбы — автор только констатирует отсутствие какой-либо организации.

Валлерстайн благодаря историческим манипуляциям избегает главного вопроса: если Ленин всё-таки не следовал доктрине Вильсона, а требовал власти Советов, то каким образом эта позиция перешла в сталинизм? Если марксисты предполагали отмирание государства, почему же они стали так или иначе его укреплять? Иными словами, почему начавший «начисто» Валлерстайн не придёт по тому же пути к тем же результатам, что и революционеры начала ХХ века?

Особо иронично, что даже идея организаций меньшинств — не нова. Закроем глаза на дискуссии по поводу участия разных классов, национальностей и т. д. в революции, начавшиеся ещё при Марксе. В Южной Америке организацией меньшинств занимался Паулу Фрейре, в США — Сол Алинский. Более того, похоже, что последнему буквально обязаны своим существованием многие движения, на которые возлагал надежды Валлерстайн. В ХХ веке этот путь не показал ничего принципиально нового, в частности, в плане взаимоотношений с государством.

Читайте также: Современная американская революция: как меньшинства захватили власть?

Если прибавить сюда неверный прогноз по поводу борьбы единой Европы и Японии за лидерство, а также вторичной роли Китая, — что вообще остаётся от теорий автора?

Валлерстайн схватывает заострившиеся противоречия глобального капитализма: с одной стороны, прогресс технологий и экономики, сближение мира посредством транспорта и коммуникаций, концентрация капитала вокруг государств; с другой — урезание социальных и политических прав, резкий рост неравенства, давление государства на граждан в пользу крупного капитала. Автор считает, что, поскольку либерально-социальная политика в ХХ веке была связана с укреплением власти проводивших её государств, то теперь, после её «провала», люди должны восстать против государства как такового и перейти к прямой демократии. Например, организуя социальную взаимопомощь в своей расовой, половой и т. д. группе.

Эти заявления интересны, но нуждаются в доказательствах. Например, предположение, что развитие, обещанное либерализмом ХХ века, не принесло странам ожидаемых дивидендов — напрямую опровергается Китаем, сегодня вполне догнавшим передовые страны Запада и претендующим на мировое лидерство. Развитие там до сих пор оправдывает очень многое, — хотя то ли это «развитие», что и в либерально-капиталистической теории, — вопрос отдельный.

Отмена «социалки» при усилении полицейщины порождает разочарование — но относится ли оно к конкретным фигурам во власти или к самому институту государства? Нет ли сейчас, наоборот, массового ожидания авторитарного развития? Созрели ли где-нибудь объективные условия для прямой демократии? Если, как говорит Валлерстайн, классовая борьба всё ещё важна — о каких классах идёт речь и как с ними соотносятся меньшинства?

«Всякий, кто желает опровергнуть Маркса, обязан поставить себя на тот же уровень анализа», — справедливо заявляет автор. Однако сам он с этой задачей явно не справляется. По крайней мере некоторые большевики сознавали всю противоречивость и ограниченность Октября 1917 года, но пошли на революцию, поскольку она была наиболее прогрессивным актом в тех условиях и на тот момент. Валлерстайн же не видит никаких ограничений: он наивно обвиняет коммунистов в том, что они не смогли сломить капитализм в целом. Вероятно, просто потому, что не хотели?..

Автор пытается преуменьшить значение революции и для России, избежавшей участи страны третьего мира, и для других стран, чья политика отныне определялась «красной угрозой». Всё, что не ломает капитализм одним прыжком — не считается Валлерстайном прогрессивным. Марксисткий метод он заменяет призывами к утопическому мышлению, надеждами на хаос, обрушение системы, точки бифуркации и т. д.

В результате, хоть сколько-то методичный поиск новизны эпохи, опоры для неё, путей её развития — заменяется простым предчувствием, принятием всех тенденций за истинные и непротиворечивые. Хочется думать, что намеченный Валерстайном «в общем» поворот влево не безоснователен; но метод автора не даёт установить его с необходимой сегодня конкретностью.