Стратегическое партнерство России и Китая: взгляд из Пекина

С 5 по 7 июня в Россию с государственным визитом прибывает Председатель КНР Си Цзиньпин, который также является Генеральным секретарем ЦК правящей Коммунистической партии Китая (КПК) и возглавляет Центральный военный совет (ЦВС) КНР — высший орган по руководству Вооруженными силами страны. В рамки визита китайского партийного, государственного и военного лидера включено его участие в 23-м Петербургском экономическом форуме (ПЭФ).

Ожидается, что Владимир Путин и Си Цзиньпин примут участие в мероприятиях II Российско-китайского энергетического бизнес-форума, который вплетен в программу первого дня ПЭФ — 6 июня. Первый такой форум прошел в Пекине в конце ноября 2018 года.

В преддверии визита лидера КНР, пресс-конференцию провел заместитель главы МИД Китая Чжан Ханьхуэй, раскрывший ряд его деталей, из которых выстраивается общая тематика предстоящих переговоров. По ней можно судить о приоритетах расширяющегося российско-китайского взаимодействия, а также о том, чем, какими процессами в мире, вокруг и внутри наших стран они обусловлены.

Первый тезис пекинской пресс-конференции: «В настоящее время международная обстановка претерпевает беспрецедентные за последние сто лет изменения. Набирает обороты унилатерализм, который оказывает серьезное влияние на основные принципы международных отношений. Усугубляются горячие региональные проблемы. Нарастают общие угрозы и вызовы, стоящие перед человечеством».

Сто лет назад закончилась Первая мировая война, почти устранившая путем разрушения трех европейских, а также Османской империй препятствия на пути полноценной глобализации. По этим ее итогам в мире должен был воцариться «новый мировой порядок», исключающий империалистическое многоцентрие. И устанавливающий монополию наиболее сильного англосаксонского империализма, представленного осью Лондон-Вашингтон и связью этого центра с проектной полуколониальной и колониальной периферией (Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка, Индия).

Однако «новый мировой порядок» рухнул, так и не установившись, и произошло это вследствие победы в России Великой Октябрьской социалистической революции. «Лакмусовых бумажек» того, что он рухнул, так и не состоявшись, несколько. Одна — не вхождение США в ими же и созданную Лигу Наций, которая тем самым превратилась в мертворожденную, промежуточную инстанцию, неспособную сыграть роль «мирового правительства».

Другая «лакмусовая бумажка» — послевоенное перераспределение сфер военно-морского влияния. Знаменитые «14 принципов» президента США Вудро Вильсона, которые устанавливали «свободу морской торговли», дополнялись решениями Вашингтонской морской конференции (1921−1922 гг.), которые брали эту «свободу» под англосаксонский контроль, устанавливая его гегемонию в бассейне Тихого океана. Третий «лакмус» — формирование структур крайнего право-реакционного течения — фашизма.

В 1919 году в Италии и Германии сложились его протоструктуры — Итальянский союз борьбы (FIC) и Немецкая рабочая партия (DAP), которые также синхронно, в 1921 году, были преобразованы в Национальную фашистскую партию (PNF) и Немецкую национал-социалистскую рабочую партию (NSDAP), которые возглавили Муссолини и Гитлер. Четвертая, пятая и шестая взаимосвязанные «лакмусовые бумажки» объединены резко возросшей тогда активностью олигархических кланов.

В тех же 1919−1921 годах в Лондоне и Вашингтоне появились взаимосвязанные концептуальные проектные центры — Chatham House и Совет по международным отношениям (СМО). Решение же о разделении этих центров принималось в Париже на обеде у Эдмона де Ротшильда, а кадровый состав СМО формировался на базе ряда олигархических структур, близких к ФРС. Кроме того, в мае 1920 года, на секретной встрече учредителей Федрезерва под председательством главы Минфина США Эндрю Меллона, была резко снижена ключевая ставка Федрезерва и созданы предпосылки для экономического бума.

Завершится он в феврале 1929 года, на такой же встрече, под председательством того же Меллона и президента Банка Англии Монтегью Нормана, таким же резким подъемом ключевой ставки, который и спровоцировал «Великую депрессию». Еще следует вспомнить Декларацию главы МИД Британии Артура Бальфура, адресованную Уолтеру Ротшильду, — о создании в Палестине под британским мандатом еврейского государства (2 ноября 1917 г., на фоне установления в России советской власти).

Суммируем: Великий Октябрь, обнулив победу Запада и его достижения в Первой мировой войне, побудил англосаксонские концептуальные центры, подконтрольные олигархам, взяться за подготовку новой мировой войны. Для этого:

— в Европе был заложен фашистский плацдарм,

— подводилась база под будущий исход еврейского населения в Палестину, то есть под Холокост,

— устанавливалась глобальная англо-американская военно-морская гегемония, исключавшая выход будущего нацизма из-под западного контроля с целью направления его против Советской России,

— закладывался бикфордов шнур ведущего к войне глобального экономического кризиса.

И если на пресс-конференции в китайском МИД проводится параллель именно с событиями столетней давности, а, скажем, не с распадом СССР или кануном Второй мировой войны, значит, ситуация как минимум очень похожа. Да мы и сами видим эту похожесть: неудачу, вслед за первой, терпит вторая попытка установления «нового мирового порядка», и в западных интеллектуальных штабах зреют планы, как переломить эту негативную для них тенденцию. Причём любой ценой, а отнюдь не только «мирными» средствами. А Чжан Ханьхуэй тем временем еще и уточняет, в чем эти попытки проявляются:

— «униталатерализм» — это практика односторонних подходов, свойственная однополярному миру; следовательно, в архив сдается даже та пародия на многополярность, что заимствована у Збигнева Бжезинского и представлена нам в виде соответствующей одноименной концепции в «Великой шахматной доске»;

— оказавшиеся под угрозой «принципы международных отношений» — это ни что иное, как односторонний пересмотр в соответствующих интересах Устава ООН, прописанных в нем «Целей и принципов»;

— «нарастание региональных проблем» видно невооруженным глазом; причём с запуском венесуэльского кризиса, где Россия и Китай занимают схожие позиции, англосаксонский Запад впервые даже не с 80-х, а с ранних 60-х годов сталкивается со «встречным» противостоянием в «подбрюшье» своих границ за пределами североатлантического региона;

— «общей угрозой и вызовом» человечеству со всей очевидностью является стремление концептуальных элит Запада сохранить монополию на потребление на порядок больше всей остальной планеты, из чего и проистекает проблема локальных загрязнений окружающей среды, которой пытаются придать видимость «глобальных климатических изменений», лицемерно возлагая эту ответственность на человека.

Второй тезис пекинской пресс-конференции вытекает из первого. У укрепляющейся «зрелости» российско-китайских отношений два подтекста — историческая память, основанная на общности судеб в XX столетии. И в России, и в Китае: революционный крах многовековой государственности, отчаянная борьба за выживание с внешними и внутренними врагами, иностранное вторжение, которое нанесло непоправимый ущерб, самые беспрецедентные в мире потери в борьбе с этим вторжением, большая часть которых — гражданские лица, жертвы военных преступлений агрессора. И — историческая смелость двинуться непроторенным путем, без сомнения спасшая на самых крутых поворотах исторической судьбы.

Другой подтекст — очевидное совпадение геополитических интересов. Совместное противодействие силам, которые, не имея отношения к Евразии, пытаются ею управлять с помощи стратегии хаоса, которую они насаждают по периметру сухопутных границ России и КНР. У каждой из сторон «главный фронт» свой: у российской — на атлантическом направлении, у китайской — на тихоокеанском. И каждая для другой в этом внешнем противостоянии — стратегический тыл. В любые времена, а в нынешние особенно, наличие такого тыла — уникальное преимущество, и в экономической конкуренции, и в «холодной или даже «горячей» конфронтации.

Третий тезис Чжан Ханьхуэя — о формах российско-китайского сотрудничества. Очень важно, что оно не исчерпывается экономикой и торговлей, рост которой динамичен и измеряется впечатляющими цифрами рекордного товарооборота. От взаимодействия экономических субъектов и, шире, двух государств, прочерчивается и широкий гуманитарный вектор, который укрепляет межгосударственное сближение расширением контактов между людьми, то есть той самой народной дипломатией, которая на уровне человеческих контактов способна достичь и уже достигает результатов, не подвластных никакому официозу. И важнейшим показателем позитивной динамики в российско-китайских отношениях как раз и является то, что совпадают, дополняя друг друга, оба этих вектора — официальный и общественный.

Показателен еще один важный момент. После повторного избрания Си Цзиньпина на высший государственный пост в марте 2018 года минуло уже более года, но визит со статусом государственного для китайского лидера, тем не менее, — первый. Это наглядная демонстрация приоритетов внешней политики КНР, приуроченная не только к 70-летию дипломатических отношений, но и, главное, к 70-летию создания Китайской Народной Республики, которое будет отмечаться 1 октября 2019 года.

Для исторической памяти китайского народа — это двойная дата. Не только основание нынешней государственности, доказавшей свою жизнеспособность мощным раскрытием национального потенциала, но и прекращение военного кошмара, продолжавшегося — только официально — с 1931 года. А фактически — с 1927 года, когда будущие потрясения в полный рост предъявили себя в трагических шанхайских событиях.

В ходе пресс-конференции замминистра китайского МИД особо подчеркнул, что Владимир Путин и Си Цзиньпин «всесторонне обобщат опыт прошедших 70 лет в двусторонних отношениях и разработают стратегический план дальнейшего развития связей» между двумя странами. Никакие изменения международной обстановки — на этом был сделан особый акцент — не должны повлиять на характер этих отношений.

Ибо, добавим, строятся они не на сиюминутной тактической основе и отнюдь не с целью только лишь противостоять американской экспансии, а с задачей создать естественно-исторический и столь же естественный пространственный центр Евразии, способный стать оплотом стабильности всего континента. На пресс-конференции этот вопрос не детализировался, но вполне понятно, что речь идет о поэтапном сопряжении сфер исторической ответственности России и Китая — от постсоветского пространства до Юго-Восточной Азии.

Совместный формат ШОС скрепляется, с одной стороны, проектом «Пояса и пути», а с другой — проектом Большого Евроазиатского партнерства. По сути, формируется единое экономическое и геополитическое пространство, в котором рецидивы любого негативного внешнего воздействия из-за пределов Евразии надежно блокируются совместными усилиями двух главных евразийских держав.

Именно поэтому, рассуждая об ожиданиях от визита Си Цзиньпина в Россию, замглавы МИД КНР и употребил формулировку, говорящую о «вступлении российско-китайских отношений в новую эпоху, их значительном вкладе в развитие и возрождение наших двух стран, а также в поддержание мира и стабильности во всем мире».

И это закономерно: мир в Евразии равен миру во всем мире, ибо периферийные противоречия и конфликты всегда раздуваются затем, чтобы, разжигая пожар, плавно «экспортировать» его в центры глобальной политики. И в этом смысле стратегическое партнерство Москвы и Пекина становится важнейшим инструментом предотвращения такого пожара, что соответствует объективным жизненным интересам всех народов нашего и других континентов.