Пергамент вечности, или Краеугольный текст современной литературы

В феврале прошлого года Юрию Иосифовичу Ковалю исполнилось бы 80 лет. Этот юбилей прошел менее заметно, чем многие куда более громкие культурные события. Собственно, его заметили лишь те, кто помнит Коваля, — но и таких немало: писатели, поэты, музыканты. Те, кто помнил о Ковале и при жизни, те, кто хранят его память и после кончины. А между тем именно Юрию Иосифовичу мы, по большому счету, обязаны тем, что у нас существует современная литература. И вот почему.

Казалось бы, Коваль всегда проходил по разряду «детских писателей» — «Недопесок», «Чистый дор», «Алый». Все эти книжки в обязательном порядке входили в школьную программу еще с 80-х годов — вот только не обязательного, а дополнительного чтения. Того, что следует почитать на каникулах. Того, что может оторвать тебя от игр с друзьями, от велосипеда и купания, от беготни и шалостей. И, как вишенка на торте, — трилогия о Васе Куролесове: самый настоящий детектив, который запоем проглатывали и взрослые, и дети.

Коваль, как и многие его соратники и ровесники, спрятался в жанре детской прозы и поэзии, где сквозь пальцы смотрели на любые аллюзии и вольнодумства, но где литературное мастерство могло развернуться с невероятным апломбом. И Коваль разворачивал всю свою художественную палитру: «Так, любя колбасу вареную и баранки, они шли через лес и забот не знали. Как вдруг заботы дали о себе знать», — и в этих двух предложениях из «Промаха гражданина Лошакова» — весь Коваль, с его парадоксальным мышлением, отчаянным весельем и виртуозным владением слогом.

Может, все дело в том, что он был фантастически музыкально одарен: прекрасно играл на гитаре, писал песни — даже массовый читатель, вернее, зритель узнал его сперва как актера: в фильме «Улица Ньютона, дом 1» он на пару с Юлием Кимом весело распевал студенческие зонги. И это чувство ритма, чувство мелодики стиха и дало ему ту самую невероятную власть над текстом, которой он щедро делился с читателем.

То, что Коваль пишет большой роман, все знали с конца 70-х, и кому-то даже повезло — на дружеских посиделках, которые постоянно образовывались вокруг писателя, он читал какие-то фрагменты, избранные листки будущего произведения. Все эти фрагменты были парадоксальны, пронизаны узнаваемым ковалевским стилем — и удивительно смешны.

Он успел сложить их воедино — в общий цельный текст, который назвал «Суер-Выер» — по имени одного из главных героев, и снабдил его жанровым подзаголовком «пергамент». Это было почти по-гоголевски, как «Мертвые души» именовались «поэмой», так и Коваль своего «Суера» назвал «пергаментом», сразу окунув читателя в полудетскую романтику и относительную фантастичность предлагаемого текста.

Описать сюжет «Суера» сложно, хотя и возможно: мы следим за путешествием фрегата «Лавр Георгиевич», ведомого капитаном Суером-Выером и его неунывающей командой — боцманом Чугайло, лоцманом Кацманом, впередсмотрящим Ящиковым (есть еще и назадсмотрящий, но у него нет фамилии). Фрегат бороздит моря и океаны в поисках острова Истины — именно этот остров ищут все морские путешественники, ведь тот, кто найдет его первым, тот сразу же познает истину, а те, кто опоздает к нахождению, этой истины не узнают никогда. Впрочем, эти условия только подстегивают в исканиях отважных мореплавателей — тем более что в поисках Острова им попадается куча других островов, которых неуемная фантазия Коваля разбросала по страницам романа.

Тут есть и остров Валерьян Борисычей (даже не спрашивайте, какими характеристиками обладают жители этого клочка земли), и остров Посланных На (куда, в принципе, с легкостью может попасть любой из нас) — и самый удивительный из всех островов, остров Теплых Щенков, населенных самыми милыми существами на свете, созданных только с единой целью — чтобы заходящие на остров моряки их постоянно трепали (и потому только опытный мореплаватель может не расчувствоваться и навеки не остаться на этом острове)…

«Суер-Выер» пропитан наследием классической литературы — это, конечно, насквозь раблезианский текст, и путешествие к острову Истины, конечно, напоминает поиск Оракула Божественной Бутылки. Вместе с тем «Суер», конечно, плод своего времени — острая и едкая сатира Коваля, та «фига в кармане», которую он даже не пытается особо прятать — ну, в самом деле: и фрегат не просто так именуется «Лавр Георгиевич» (мы знаем хоть одного другого Лавра Георгиевича, кроме оболганного в советском историческом дискурсе адмирала Корнилова?), да и рассудительный Суер-Выер, постоянно курящий трубку и затянутый в военную морскую форму тоже вызывает у читателя вполне понятные аллюзии… Добавьте сюда еще и откровенно смешной, порой абсурдистский сюжет — и мы получим совершенно революционный, ни на что не похожий текст.

Поскольку к моменту выхода «Суера» о нем знала и говорила практически вся литературная Москва, Коваль, конечно, подготовил почву для успеха романа. Но и без этого текст бы точно не прошел незамеченным — слишком он был ярок, необычен, лих и провокативен. К сожалению, до первой книжной публикации своего главного детища Коваль не дожил — он умер относительно молодым человеком, подвело сердце — но увидеть «Суера» в журнальной публикации Коваль все-таки успел.

А мы — получили текст, который во многом перевернул современную русскую литературу, да что уж — явился ее краеугольным камнем. Теперь, после выхода «Суера», нельзя было просто так подступаться к большому и многоплановому тексту — и «Суера» все читали, и по «Суеру» меряли собственные тексты, и следы ковалевской прозы есть во всех больших писателях современности, даже если они и сами не хотят этого признавать. Абсурдизм Пелевина и Сорокина, поэтичность Иванова, текстовая цепкость Петрушевской, многоплановость Улицкой — все это так или иначе несет на себе отпечаток плавания команды «Лавра Георгиевича». Похоже, Коваль действительно отыскал тот самый остров литературной истины, нашел то самое зерно новой прозы, из которого и выросло богато плодоносящее дерево современной литературы.

Во всяком случае, «Суер-Выер» точно переламывает историю отечественной литературы ХХ века — вот, была проза до «Суера», а вот — после него, после текста, с которым просто нельзя не считаться. И жалко, что долгое время «Суер» был труднодоступен для массового читателя: нет, его регулярно переиздавали, публиковали, но ссылаться на него, тем более — напрямую цитировать, было несколько странно: мы же не ссылаемся в своих разговорах на собственных родителей, верно ведь?

И сегодня, когда после юбилея Коваля у нас есть вполне обоснованный и вполне оправданный повод поговорить о «Суере» как о главном тексте литературы 90-х (и, возможно, всей современной литературы вообще), — это еще и повод вернуть Коваля массовому читателю, окончательно вывести его из лукавого образа детского писателя и показать всю мощь его фантастического литературного и поэтического дара. Просто вспомним фразу, которой начинается (и заканчивается) роман — и от которой у любого читателя учащенно забьется сердце, а по лицу начнет блуждать улыбка, предвещающая грядущее наслаждение повествованием:

«Темный крепдешин ночи окутал жидкое тело океана».

И после этого вы точно начнете собирать вещи, чтобы подняться на борт фрегата «Лавр Георгиевич» — и останетесь навеки частью его команды. Впрочем, для этого надо просто открыть книгу.

Об авторе. Юрий Иосифович Коваль родился 9 февраля 1938 года в Москве. Ушёл из жизни 2 августа 1995 года. Один из самых известных и любимых детских писателей СССР и России, его книги многократно переиздавались и переиздаются. За свои произведения он был удостоен премии Всесоюзного конкурса на лучшее произведение для детей (1971), почётного диплома им. А. П. Гайдара (1983), «Андерсеновского диплома» — почётного диплома Международного совета по детской и юношеской литературе (1986), премии Всесоюзного конкурса на лучшую детскую книгу (1987), премии «Странник» Международного конгресса писателей-фантастов (1996, посмертно). Книги Юрия Коваля переведены на несколько европейских языков, на китайский и японский. По многим его произведениям сняты и продолжают сниматься художественные фильмы и мультфильмы.