Гениев редко ценят при жизни: они видят в настоящем ростки далёкого будущего, тогда как общественное сознание не успевает увидеть даже то, что уже существует. Это особенно актуально для наших дней: стремительно развивается наука и технологии, растут коммуникации, лихорадочно меняется мир, и теперь можно по-новому взглянуть на те идеи, что сотню лет назад казались «утопичными» или вовсе безумными.

«Анархия, ее философия, ее идеал». Пётр Кропоткин

Как бы ни боялись власть имущие прогресса, как бы ни старались они ввергнуть развивающиеся страны в пучину хаоса и приватизировать все технологические достижения, перемены, по сравнению с каким-нибудь началом ХХ века, очевидны. Во многом благодаря народной борьбе и конкуренции капиталистических держав с Советским Союзом, миллионы людей получили доступ к образованию, к достижениям техники и коммуникаций. Им дали право (по крайней мере, формальное) объединяться и законно отстаивать свои интересы, они отвоевали для этого свободное время (8-часовой рабочий день) и получили средства (вроде интернета).

Рядовые граждане в большинстве стран больше не та «необразованная чернь», которую пропасть отделяла от «выдающейся» аристократии. Напротив, хороший инженер сегодня гораздо умнее среднего капиталиста, обогатившегося за счёт коррупции или получившего богатства в наследство. Однако по инерции у нас сохраняется образ мышления какого-нибудь XIX века: будто мы — тёмные крестьяне, а где-то там, над нами, есть «лучшие люди», аристократы: профессиональные политики, управленцы, богачи. И только они могут править, а не «какие-то там» мы.

Именно эту коллизию предвидел анархо-коммунист Пётр Кропоткин, чьи сочинения выпустило издательство «Азбука» в сборнике «Анархия, ее философия, ее идеал». В него вошли основные статьи (и главы из книг), написанные в 1880-е и 1890-е годы, а также письма 1914−1917 годов, посвящённые Первой мировой войне и переходу Февральской революции в Октябрьскую.

Кропоткин — певец народной самоорганизации. Всю историю он рассматривает как борьбу двух тенденций: растущего объединения людей в союзы, братства, товарищества, поддерживающего в людях стремление к самостоятельности, свободе, справедливости. И, с другой стороны, стремления узких групп навязать своё господство остальному обществу, разрушить горизонтальные, низовые организации и замкнуть всю человеческую деятельность на жёсткую иерархию.

Оноре Домье. Рабочие

Основу своих идей Кропоткин видел в самой природе: уже у животных, начиная с какого-то уровня эволюции, начинают проявляться общественные инстинкты. Они начинают действовать уже не из личных интересов, а исходя из общего блага. И дело тут не в принуждении со стороны кого-то, а в идущем изнутри порыве.

Такой же порыв Кропоткин находит и в примитивных обществах. На его основе развивается организация, продвигающая вперёд и нравственность. Собственно, этика у него состоит из трёх частей: природного инстинкта, разума (идеи справедливости) и «чувства, одобряемого разумом» (внутреннего удовлетворения, возникающего от борьбы за общие интересы).

Внешнее управление же (олицетворяемое для Кропоткина государством) убивает в человеке это естественное движение, отнимает у него самостоятельность и передаёт её чиновникам, а на самом деле — узкой группе правителей. Так, люди перестают сами бороться с происходящими вокруг них преступлениями или несправедливостью, потому что в государстве этим должны заниматься только полицейские. Но, лишаясь самостоятельности, человек лишается и нравственности — развивающейся в «правильном», справедливом направлении только через эту самостоятельность. Нравы в обществе ухудшаются, но загнивает и господствующая верхушка: ведь она тоже отказывается от естественных человеческих стремлений, которые подменяются желанием удержать господство, подавить ближних, а не развиваться вместе с ними.

Народ, свыкшийся с системой господства и не представляющий для себя иной жизни, оказывается в западне. Даже если он совершит революцию, чтобы улучшить условия своей жизни — ему придётся снова и снова искать «знающих людей», «умеющих» управлять государством. Но исторически такими людьми являются только представители господствующих классов: аристократия или буржуазия. Они, как единственно «способные управлять», снова приходят к власти и заново подчиняют себе общество. Разорвать этот круг, по Кропоткину, можно, только передав власть в руки широкой самоорганизации.

Учение о природной нравственности нужно анархисту, по большому счёту, не для того, чтобы сказать: «Спите спокойно, история сама всё сделает». Нет, оно нужно, чтобы оправдать притязания рядового гражданина на власть. Доказать, что народная самоорганизация — такой же (и даже более) естественный и реальный порядок вещей, как и господство «элит».

Эдвард Мунк. Рабочие на пути домой. 1913 — 1915

«Как можно проповедовать равенство, пока признавалось, что с массами следует поступать, как со скотом, который бьют бичами и загоняют в хлев?»

Впрочем, из описаний Кропоткина это «всё само сделается» постоянно напрашивается. Анархист слишком большое значение придавал положительным тенденциям, которые находил и в истории (вроде бума свободных городов X—XII веков), и в современной ему действительности. Описаниям успехов самоорганизации в той или иной точке мира посвящена значительная часть его статей. Признавая «борьбу» с господством номинально, по факту Кропоткин считал, что она уже выиграна.

Анархист часто упрекал социалистических лидеров в соглашательстве, попытке компромисса, неверии в народные силы. Он довольно справедливо указывал, что реальность уже ушла гораздо дальше господствующих среди социалистов представлений. Реальные успехи низовой организации — больше, чем кажется; народ настроен более радикально, чем думают левые идеологи.

Однако к Первой мировой войне Кропоткин сам превратился в критикуемого им социалиста-«консерватора». Он почему-то считал, что движение европейских держав к социализму — дело уже решённое, и последним препятствием на этом пути является архаичный германский империализм. Соответственно, Кропоткин призывал всех социалистов поддержать вступление их стран в мировую войну, ведь, якобы, она станет последней войной в европейской истории.

Анархист упорно отрицал то, что признавали даже буржуазные экономисты (как это показано в «Империализме» Ленина): вступившие в войну страны сами давно были империалистическими, и были не менее заинтересованы в мировой бойне, чем Германия. Каждая из них старалась отхватить свой кусок мирового пирога, и возглавить мировую капиталистическую систему. История показала, что с поражением Германии империализм не закончился — а только начался. Кропоткин же в те годы дошёл до того, что отрицал даже существование тайных соглашений между элитами воюющих держав, стараясь показать, что война ведётся не за выгоды узких правящих кругов стран-участниц.

Открытка времен Первой мировой войны

Парадоксально, но одновременно с этим анархист отрицал силу Интернационала, социалистов и низовой самоорганизации в воюющих странах. Он не верил, что народ в них готов к революции, и не считал нужным бороться за неё сейчас, в противовес империалистической войне. Напротив, Кропоткин призывал к единению с правительствами в попытке остановить страшного «хищника» — Германию.

В итоге, идеолог анархизма пришёл к банальному «реформизму»: мол, капитализм не обязательно должен развиться в империализм; в Европе он почему-то сам, постепенно перейдёт в социализм — нужно только дать ему такую возможность, защитив от одного-единственного злодея. Иронично, что за 70 лет до этого Маркс критиковал за соглашательство и попытку мирно «исправить» капитализм другого известнейшего анархиста — Прудона.

С этой недооценкой «антисоциалистической» тенденции связана и другая проблема Кропоткина: он слишком верил в единый порыв всего «народа» к объединению, без различия в нём классов, чьи интересы не так уж совпадают. В нескольких местах анархист, правда, указывает, что не все представители «народа» одинаково стремятся в нужном ему направлении, и даже предупреждает, что они могут помешать движению революции. Однако глубокого рассмотрения этот вопрос не получает.

В историческом анализе Кропоткин видит, что горожане (рабочие) первые пришли к чему-то, напоминающему социалистическое устройство (союзы вольных городов). Анархист говорит даже, что их главная ошибка — в том, что они не «дотянули» до этого уровня окружающие их деревни, — попавшие в результате под влияние господствующего класса. Однако Кропоткин не примеряет этот принцип на современную ему революцию: для него (в явном виде) нет «передового класса» и «авангарда» этого класса, чьи интересы наиболее соответствуют социалистическому движению (что важно для коммунистов).

Кузьма Петров-Водкин. Рабочие. 1926

Анархист просто заявляет: Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов недостаточны, нужен прилив «обывательских» сил и «пробуждение» провинции. Он уповает на то, что можно просто мобилизовать сразу всё общество без разбору и опереться на «живое творчество масс», которое чудесным образом породит нужный результат. Но история показала, что те же крестьяне были обуреваемы отнюдь не социалистическими, а частнособственническими настроениями. Потребовались годы, раздача каждому маленького клочка земли, массовое разорение и появление кулаков и ростовщиков, чтобы крестьянство приняло (не без тёрок) идею коллективного хозяйствования.

Хотя низовая самоорганизация — основа коммунизма не в меньшей степени, чем анархизма, лидеры Октября (против которых выступил Кропоткин) не недооценивали силу противоположных тенденций в существующем обществе. Поддержка любых низовых движений важна, необходима, но недостаточна. В деле построения нового общества нужна воля и чёткое понимание, какие тенденции надо подавлять, в том числе и силой, а на какие — опираться.

Кропоткин правильно описывал «коммунистические» начала в капиталистическом обществе, но слишком верил в «общинность» крестьянина и благонамеренность мелкой буржуазии. Анализ Ленина оказался в этом плане точнее, хотя и ему не удалось реализовать свои идеи в полной мере: иначе бы мы сейчас не жили снова при капитализме.

Впрочем, сегодняшнее общество — уже совсем не такое, каким оно было в начале ХХ века. Многие старые вопросы уже решены — благодаря прогрессу и политическим достижениям социализма.

Ошибки Кропоткина нужно анализировать и учитывать. Но, в каком-то смысле, его учение может оказаться сейчас ближе к реальности, чем оно было в ХХ веке. Мир сегодня гораздо более подготовлен к «прямой демократии», чем он был в те годы. А вот сознание людей отброшено далеко назад; и чтение раннего Кропоткина будет ему чрезвычайно полезно.