Звери в городе: как зоозащитники готовят экологическую катастрофу

Зверская политика

В России, как и в других странах, действуют многочисленные природоохранные и зоозащитные организации — в диапазоне от вполне респектабельных до откровенно экстремистских. Среди них — представительство Международного фонда защиты животных (IFAW), Центр охраны дикой природы, Партия защиты живой природы, Союз охраны птиц России, Российское общество защиты животных «Фауна», Всероссийское общество защиты животных, Российская экологическая партия «Зеленые», Альянс защитников животных и другие.

Наиболее одиозные из них настаивают на наделении животных правами, аналогичными правам человека, полном запрете зоопарков, цирков и зверинцев, а также ликвидации как индустрии всего животноводства, включая молочное, не говоря уже о мясном, и даже пчеловодства. Конечно, поддержка столь радикальных движений в массах довольно слаба: если без ношения натуральных мехов готовы обойтись многие, то отказаться от кожаной обуви — уже куда меньше, а численность веганов, согласных обходиться без мясной и рыбной пищи, и вовсе исчезающе мала.

Однако менее радикальные движения имеют немало сторонников в народе, ведь каждый человек искренне считает себя хорошим и добрым, а заботу о зверушках, таких симпатичных и милых, — делом вполне богоугодным. Не следует недооценивать потенциал этих идей, под давлением зооактивистов в России уже были запрещены станции обучения охотничьих собак, контактные зоопарки и котокафе, а недавно принятый закон обязал владельцев престарелых и больных животных либо содержать их до наступления естественной смерти, либо сдавать в приюты.

Гуманизм под одеялом

Непредвзятый взгляд на деятельность зоозащитников показывает определенную противоречивость, если не сказать шизофреничность их идей. Так, запрещенные новым законом котокафе не только прививают любовь к животным, но и являются своеобразными приютами, благодаря которым многие ранее бездомные кошки находят новых хозяев, и было бы правильнее не запрещать их вовсе, а сформулировать требования к обеспечению комфортных условий содержания. При ряде тяжелых заболеваний животное постоянно испытывает сильные боли, и зачастую было бы гуманнее прекратить его мучения одной безболезненной инъекцией, нежели продлевать их на долгие месяцы (отметим, что нередко те же самые люди выступают за право на эвтаназию). А численность содержащихся в неволе исчезающих видов, таких, как амурские тигры и дальневосточные леопарды, заметно превышает их популяцию в дикой природе. Так что тотальный запрет зоопарков, если он произойдет, поставит под угрозу само их существование. Однако большинство сторонников «прав животных» руководствуется не логикой, а эмоциями, чем активно пользуются кукловоды движухи.

Тема же, в которой сходится абсолютное большинство из них, — от внешне респектабельных до откровенно оголтелых — это требование максимального ограничения, а впоследствии и полного запрета охоты. Сторонников этой идеи немало — к сегодняшнему дню размещенная на сайте www.change.org петиция с соответствующим требованием набрала 39 тыс. подписей.

Аргументируется это двумя причинами.

Во-первых, по их мнению, охота культивирует в человеке жестокость и ненависть, ведь только откровенный психопат будет убивать дикое животное вместо того, чтобы купить мясо в магазине. То, что предлагаемое на прилавках мясо тоже не на деревьях выросло, и животное с фермы хочет жить ничуть не меньше, чем дикое, а у свиньи, которую ведут на бойню, в отличие от дикого кабана, нет ни малейшего шанса, — их совершенно не беспокоит. «Но ведь это же совсем другое дело», — говорят они, с чистой совестью оплачивая покупку на кассе после того, как кто-то сделал за них всю грязную работу.

Во-вторых, они полагают, будто охота приводит к снижению численности животных, а многих из них ставит на грань вымирания, и если ее полностью запретить, то леса наполнятся зверьем, а небо — птицами, природное равновесие фениксом воспрянет из пепла, и настанет полнейшая идиллия.

Причиной подобных взглядов является полнейшее невежество и безграмотность «поколения ЕГЭ», в котором желание «бороться за все хорошее против всего плохого» волшебным образом сочетается с отсутствием хотя бы базовых экологических знаний.

Вороны и лисицы

Восстановление естественного равновесия, сопровождаемое всеобщим увеличением численности животных, действительно возможно, но только там, где не ступает нога человека, например, в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС. В населенных же регионах единственный способ сделать так, чтобы равновесие восстановилось «само», — убить всех людей. Именно хозяйственная деятельность человека — вырубка лесов, распашка полей, строительство дорог и плотин — во многом привела к нынешней ситуации. Но главное и самое страшное, что делает человек, — это создание неограниченной кормовой базы для некоторых видов.

Например, привычная всем серая ворона не имеет в городах никаких врагов и не испытывает недостатка в пище, кормясь на помойках. И даже несмотря на обилие доступной еды, инстинкты никуда не деваются. На Лефортовских прудах из десятка только-только вылупившихся утят выводка до периода линьки доживает обычно два или три — спасибо воронам.

Беспрепятственно размножившись, их стаи разлетаются по окрестным полям и лесам, где у них тоже есть возможность перекусить в деревне или СНТ, но основа меню — уже совсем другая.

Птенцы серой вороны вылупляются раньше, чем у всех остальных птиц, и это не случайно. Ворона — единственная в наших краях птица, целенаправленно разоряющая чужие гнезда, воруя яйца и птенцов и обеспечивая этим белковую пищу своему потомству. За гнездовой сезон пара ворон уничтожает таким образом около сотни особей других видов — от уток до соловьев — создавая вокруг себя настоящую пустыню.

Сегодня видом крякв на городских прудах и реках никого не удивишь, наряду с голубями утки стали привычной деталью урбанистического пейзажа. Однако еще совсем недавно они были в подмосковных лесах чудовищной редкостью. На реке Яузе, в черте Мытищ, кряквы впервые появились зимой 1979 г., через некоторое время после того, как охотхозяйства стали выплачивать за каждую пару вороньих лапок по 32 копейки, в тогдашних ценах это соответствовало обеду в недорогой столовой. Сейчас отстрел ворон никак финансово не стимулируется, однако охотники постоянно им занимаются, потому что иначе угодья вновь опустеют, и охотиться будет не на кого.

Аналогичная ситуация наблюдается и с рыжей лисицей. Умный и хитрый зверь круглый год подкармливается на помойках в деревнях и дачных поселках, — нередко лис можно заметить средь бела дня в довольно людных местах. Но этим дело не ограничивается, и хотя основу рациона лисы в природе составляют дикие мыши, с ростом ее численности довольно сильно снизились популяции зайцев. Сегодня в путевку охотника, собирающегося на осенне-зимнюю охоту, лису вписывают бесплатно без ограничения нормы отстрела. Только благодаря этому удается хоть как-то сдерживать взрывной рост ее численности, ведь естественных врагов в подмосковном лесу у нее не осталось. А страдают от нее не только зайцы, всего в лисий рацион входит почти 400 видов зверей и птиц. А отдельная проблема состоит в том, что около 60% лисьей популяции являются носителями вируса бешенства.

«Убил бобра — спас дерево!»

Осенью прошлого года под Екатеринбургом должны были пройти международные соревнования по добыче бобра. Это известие вызвало в стане зоозащитников настоящую истерику, еще бы, ведь бобрики такие милые душки, умные, трудолюбивые и симпатичные. Помимо сбора подписей под петициями за отмену соревнований, в соцсетях началась настоящая травля их организаторов и участников, вплоть до личных угроз и пожеланий смерти. Было предпринято несколько безуспешных попыток возбуждения уголовных дел; скандал дошел до губернатора области и Государственной думы. В результате такого давления было принято решение отказаться от проведения мероприятия.

Меж тем ситуация с бобром в России близка к катастрофической. В течение многих лет в советское еще время из-за ценного меха он варварски истреблялся браконьерами, в результате чего оказался под угрозой исчезновения и был занесен в Красную книгу. Долгие годы охраны принесли свои плоды, вдобавок, спрос на меха упал, а навыки добычи этого зверя молодыми охотниками оказались утрачены. И несколько лет назад, несмотря на то, что охота была уже разрешена, численность популяции рванула вверх.

Да, бобр не хищник, но бед от него не меньше. Пруды, образованные бобровыми плотинами, затапливают сельскохозяйственные земли и подмывают строения. Сваленные бобрами деревья периодически рвут линии электропередачи, обесточивая целые поселки. Но материальные потери — еще полбеды, в конце концов, в ряде случаев человек готов платить за охрану природы.

Однако затапливаемые бобрами луга являются местом гнездовий множества видов луговых птиц, численность которых сейчас из-за этого стремительно сокращается. Огромные участки и без того поредевших лесов превращаются в болота, затопленные деревья гниют и погибают. Чтобы оценить масштаб бедствия, достаточно заглянуть на старые торфяные карьеры в Орехово-Зуевском или Шатурском районах Подмосковья — бобровые норы располагаются там через каждые 40—50 метров берега. Каждый год подросшее молодое потомство отправляется искать место для собственного дома, иногда проходя для этого десятки километров, и осваивает все новые и новые территории. И эта ситуация характерна для всей России.

Буквально за прошедшие три года нормы добычи бобра были увеличены с двух особей на охотника за целый сезон до трех в день, но должного эффекта достичь не удалось, популяция продолжает расти. Сейчас обсуждается вопрос об увеличении сроков охотничьего сезона. Если и это не поможет, вместо охотников-любителей, которые в ходе отмененного мероприятия сократили бы поголовье на несколько десятков особей, через несколько лет за счет бюджета придется нанимать уже профессионалов, чтобы уничтожать бобра в совсем уже других количествах. Причем в этом случае ни шкуры, ни мясо даже не будут использоваться, а просто тушки сбросят бульдозерами в ямы, наполненные хлорной известью, — неужели так будет лучше?

И этот сценарий совершенно не является фантастикой, подобное мы уже сегодня наблюдаем в Аргентине, куда бобров завезли из Канады около 70 лет назад, рассчитывая, что они станут ценными промысловыми животными. Однако, не имея естественных врагов среди местной фауны, они в итоге расплодились в таких количествах, что поставили на грань полного уничтожения леса провинции Огненная Земля. И в конце 2016 г. правительство страны приняло решение об уничтожении 100 тыс. особей, причем данный экоцид, претендующий на звание самого масштабного в новейшей истории, уже получил одобрение ООН и международных экологических организаций. Кстати, ирония судьбы состоит в том, что катастрофический взрывной рост популяций бобра и лисицы был вызван главным образом именно действиями зоозащитников. Именно их пропаганда отказа от натуральных мехов снизила спрос и обрушила цены, благодаря чему охота на эти виды потеряла экономическую привлекательность.

«Хотели как лучше, а получилось как всегда»

Почему прекрасные душевные порывы зооактивистов и сочувствующих им народных масс, если только дойдет до их практической реализации, приведут к неминуемой катастрофе? Увы, причина в чудовищном уровне безграмотности и невежества, характерном для всего современного общества в целом. Люди, то и дело употребляющие слово «экология», даже понятия не имеют, что это — целый раздел биологии, изучающий биоценозы и взаимодействие различных биологических видов. Для них «плохая экология» — это когда помойку около дома подожгли.

Еще меньше повезло охотоведению, которое без преувеличения можно назвать «практической экологией». Зоозащитники искренне веруют, будто охотники убивают все живое, до которого только смогут дотянуться, «потому что можно», — а стоит им это запретить, как настанет благодать.

На же самом деле охота как институт выполняет крайне важную миссию — поддерживать экологическое равновесие «в ручном режиме», коль скоро уж само по себе оно давно и необратимо нарушено самим существованием и деятельностью человека. Охотоведы, а это отдельная профессия, по которой готовят специалистов в вузах, проводят научные исследования и защищают диссертации, осуществляют учет численности животных, исходя из результатов которого определяются нормы добычи. Если численность сокращается, нормы снижаются, или вид вовсе выводится из охотничьего оборота в данной местности. Если популяцию требуется сократить — нормы увеличиваются, а иногда и продлеваются сроки охотничьих сезонов.

При этом сроки и разрешенные способы охоты тоже брались не «от фонаря». Например, в ходе весеннего сезона на пернатую дичь, за полный запрет которого яростно выступают «экоактивисты», объектами охоты выступают самцы полигамных видов, не принимающие участия в заботе о потомстве, — речь идет о вальдшнепе на тяге, охоте на селезня с подсадной, глухаря и тетерева на току (единственное исключение — гусь). Самки при этом не страдают, их оплодотворяют другие самцы, и никакого вреда для воспроизводства популяции не происходит.

Около 40% молодняка диких копытных — кабанов, лосей, оленей, косуль — в естественных условиях гибнет в первую же зиму. Чтобы этого не происходило, требуется проведение биотехнических мероприятий, — оборудование солонцов, подкормка и т. п. Все это производится за счет членских взносов со стороны участников охотобществ и средств, которые ими платятся за путевки на добычу зверя. Как ни странно, в хозяйствах, где на этих животных осуществляется активная охота, их популяция намного выше, чем в «бесхозных», т. н. угодьях общего пользования. А в ряде охотхозяйств обязательным является не только финансовая поддержка, а и непосредственное личное физическое участие охотника в заготовке кормов, обустройстве солонцов и подкормочных площадок.

Настоящий, а не карикатурно-воображаемый, охотник относится к угодьям, в которых охотится, как к своей делянке относится садовод, который вносит удобрения и борется с вредителями, а не спиливает яблоню ради того, чтобы быстрее и удобнее собрать яблоки. И те же лоси и кабаны, о которых так любят вспоминать «зоозащитники», их, по сути, тоже «специально разводят» для добычи, только не под крышей фермы, а на вольном выпасе.

Эта ситуация особо ярко проявляется в отношении к браконьерам, которых «активисты» чохом причисляют к числу охотников, а реальные охотники ненавидят. Теоретически борьбой с браконьерами занимаются и государственная охотинспекция, и правоохранительные органы. Однако большинство охотников ни разу в жизни не сталкивалось в угодьях ни с охотинспектором, ни с полицейским, — те, как правило, выезжают по конкретным вызовам уже постфактум. Сегодня единственной реальной силой, которая борется с браконьерством, являются егеря охотничьих хозяйств, чья зарплата формируется из охотничьих взносов и платы за путевки. В случае полного запрета охоты ни охотников, платящих взносы, ни охотхозяйств, ни егерей не будет. А браконьеры останутся. Их деятельность и сейчас запрещена кучей законов, еще один запрет уж совершенно точно не заставит их переквалифицироваться в управдомы. А бороться с ними станет уже некому.

Эпилог

Как будет выглядеть средняя полоса России, если «зоозащитники», опираясь на толпы обитателей соцсетей, мимимирующих над фотографиями котегов, добьются, наконец, полного законодательного запрета охоты?

Вместо соловьиных трелей, утиного кряканья и теньканья синиц — только воронье карканье. Вместо зеленого леса — поднимающиеся из болота голые скелеты мертвых деревьев. Наглые лисы, средь бела дня оккупировавшие помойки, — даже подойти к которым будут бояться, чтобы не получить укус или царапину от переносчика бешенства. Зайцев практически не останется. Уток тоже — как не было их до конца семидесятых, когда начали, наконец, массово отстреливать ворон. А немногих сильно поредевших лосей и кабанов выбьют браконьеры — и их не будет тоже. Вы — лично вы — хотите жить в такой реальности?..