Если бы не стойкость Ленинграда, Петербурга бы не было

Одним из главных событий наступившей недели станет 75-я годовщина полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады, которая будет широко отмечаться 27 января 2019 года. Пережившая ребенком блокаду Флора Геращенко, ныне жительница Мурманска, рассказала ИА REGNUM о том, чем стала блокада для нее и ее семьи, как удалось выжить, как спасали друг друга жители города, не сдавшегося врагу. Известная своей личной борьбой против позорной доски Маннергейму блокадница не молчит, когда сталкивается с оскорбительными для ленинградцев действиями и словами. Однако для сохранения памяти о блокаде усилий переживших ее людей уже не хватит — они уходят, а с ними уходит правда, говорит Флора Геращенко.

Флора Геращенко: Моя мама родилась в 1904 году. Вместе с родителями она приехала в Ленинград с Украины в 1926 году. В 1938 году моя бабушка умерла, мама осталась со своим отцом, моим дедушкой. Я была у мамы поздним ребенком, родилась в октябре 1940 года, за несколько месяцев до начала войны.

Мама перед войной работала на заводе, а дедушка был уже старый, он 1870-х годов рождения, был на пенсии и сидел дома со мной. Жили мы в коммунальной квартире на 6-й Красноармейской улице, недалеко от Измайловского сада.

Когда началась война, завод, где работала мама, какое-то время продолжал работать на оборону, и поэтому в эвакуацию мы не поехали, остались в Ленинграде.

Флора Геращенко: Сначала мама еще работала, на заводе получала карточки. Но через несколько месяцев, примерно в январе 1942-го, завод остановился — тогда многие заводы и фабрики в блокадном Ленинграде закрывались, и люди оставались без работы.

Я знаю, что голодали мы очень сильно. Чем меня мама спасала? Она сдавала всеми правдами и неправдами свою кровь. У нее была кровь нулевой группы, которая может вливаться людям не только с этой, но и с другими группами, поэтому ее кровь всегда была нужна. По возможности она сдавала больше, чем надо. Из-за этого еле таскала ноги. Но за сдачу крови ее кормили в столовой. Что-то домой приносила.

Но этого, конечно, всё равно не хватало. И однажды мама решила приготовить оладьи из найденной где-то муки, с которой был смешан крысиный яд — для приманки и травления крыс. Это увидела наша соседка по коммуналке, тетя Женя, всё поняла и вывалила эту ядовитую смесь за окно. Они тогда даже подрались, мама кричала: «А чем мне кормить ребенка?»

Но это было уже после смерти дедушки — он умер в конце декабря или начале января 1942 года. Это случилось, когда мама была на работе. Когда она пришла, дед уже был мёртвый, а я ползала по нему и собирала крошки хлеба. Я думаю, он меня тоже спасал, какие-то крошечки находил и давал, раз я потом собирала их… Я в то время еще не разговаривала, знала только одно слово — «дай».

После того, как дедушка умер, мама уже не смогла уходить из дома, потому что оставить меня было не с кем. Мы еще несколько месяцев вдвоем как-то протянули, правда, весной стали немножко прибавлять нормы хлеба.

…Я вам скажу, что блокадники обо всем пережитом в те годы долгое время говорить вообще не хотели. Я из своей мамы вытащила эти подробности, когда она была уже совсем старенькая. Могла забыть, куда что-то положила, что сегодня ела — но то, что было в блокаду, она помнила очень хорошо. И всегда плакала, когда говорила об этом.

В 1942 году, в мае или июне, не знаю точно, нас по Ладоге эвакуировали из Ленинграда. Я к тому времени была уже полуживая, у меня была страшная степень дистрофии и кровавый понос. Мама рассказывала, что, когда мы ехали в поезде, я кричала диким криком от боли, нас даже хотели снять с поезда, но потом сжалились и заставили маму перейти в туалет. Так и доехали.

Привезли нас в город Кашин Калининской области. Там уже было ленинградское «землячество» эвакуированных, выходила газета, маму туда приняли на работу. А меня, едва сняв с поезда, сразу положили в военный госпиталь, где лечили наравне с солдатами — и вытащили с того света. Я только в четыре года начала ходить и говорить.

Флора Геращенко: В Ленинграде еще жила мамина младшая сестра, тетя Катя, ее муж работал на заводе «Большевик». Когда их вывезли в эвакуацию вместе с заводским оборудованием, он впервые за долгие месяцы досыта наелся, чего сразу делать было категорически нельзя, и умер, как тогда говорили, от разрыва желудка. Фактически же от голода. Такое происходило со многими ленинградцами. Его брат проработал на оборонном заводе в Ленинграде всю войну — он был хорошим мастером, и у него была бронь от отправки на фронт. Старший брат мамы был эвакуирован и остался жив. Как и мы с мамой. А дедушка умер.

Флора Геращенко: А мы не знаем. Мама на санках повезла его на пункт, где складывали трупы. Когда привезла, выбилась из сил и упала там в голодный обморок. Ее спасли две девочки, лет по шестнадцать — мама говорила, что запомнила их лица, но не помнит имён. Они ее подняли с земли, привели в чувство, похлопав по щекам, дали ей кусочек сухаря и привели ее домой. Спасли ее — и этим спасли меня.

…Почему я всё время повторяю: сейчас очень много говорят о преступлениях во время блокады, о людоедстве и прочем, но не говорят о том, как люди тогда помогали друг другу.

Флора Геращенко: Я войну помню на подсознательном уровне. Когда происходит в жизни какой-то стресс, у меня в памяти начинают всплывать холод и голод, снятся тяжелые сны. Во время гайдаровской реформы я себя поймала на том, что стала прятать хлеб под подушку. Такого со мной раньше не было никогда. Так же было во время теракта в Беслане. Я ходила к невропатологу — он спросил меня, что со мной было в детстве, я рассказала. «Это с вами останется навсегда. Вы не помните, но помнит ваша голова», — сказал он. Наверное, в том числе поэтому я всегда чутко реагирую на любые инсинуации относительно блокады.

Вернулись в Ленинград из эвакуации мы с мамой в 1946 году. Хорошо помню, что в раннем детстве я всегда хотела есть и впервые наелась только в 1952 году, в 12 лет, когда уже отменили карточки.

Перенесенный в детстве голод, конечно, не прошел без последствий. У моего внука — врожденная дисплазия костных тканей. Я читала, что детей блокады врачи сравнивают с детьми из нацистских концлагерей. У них на клеточном уровне сказался недостаток кальция, и последствия этого передаются вплоть до пятого поколения.

У меня тоже проблема с костями, при этом сама я никогда не пила и не курила, всегда вела здоровый образ жизни. Самое обидное, что эти блокадные проблемы мы по наследству передаем…

Читайте подробнее об этом: Эксперт: Блокадный голод Ленинграда бьет через поколение

Что касается послевоенной жизни в Ленинграде, то могу сказать, что все жили очень бедно, плохо. Больше половины детей — безотцовщина. Трудно жили — но как-то дружно! Меня, например, в школу, которая была далеко от дома, водили соседские дети.

Потом я окончила в Ленинграде школу, техникум, вышла замуж, родила сына.

Флора Геращенко: Мы приехали с мужем и сыном в 1966 году. Поехали на север зарабатывать деньги на квартиру — здесь неплохо платили. Ну, вот так и прижились. Более 25 лет я проработала на предприятии Северные электрические сети. Муж умер в 1993 году, через два года после мамы, которая всю послевоенную жизнь прожила в Ленинграде, и только за несколько лет до смерти я забрала ее в Мурманск. Сама же я прикипела к северу всей душой.

Флора Геращенко: Они не знают так, как хотелось бы. Мы, блокадники, стараемся просвещать, стараемся говорить об этом. Но мы стареем, мы болеем. А внукам и правнукам, к сожалению, не до этого. Хотя как только появляются разные лживые вбросы насчет блокады, люди всё-таки реагируют на них, как это было недавно с фильмом «Праздник». Но это в основном в интернете, а на федеральных телеканалах об этом мало говорят.

Еще когда был опрос «Дождя» по блокаде (скандальный опрос на сайте телеканала 27 января 2014 года, — прим. ред.), тогда больше было живых блокадников, и шум был на всю Россию. А уже с доской Маннергейму (появление в Петербурге в 2016 году памятной доски финскому союзнику Гитлера, — прим. ред.) было гораздо хуже. А о фильме «Праздник» знает только тот, кто в интернете.

Читайте также: Блокадница готова подать в суд на создателей «комедии» про Ленинград

…Когда в соцсетях пошла дискуссия насчет проведения в Петербурге парада в День снятия блокады Ленинграда, я прочитала мнение одной женщины, она рассказала, что с каждым годом всё меньше и меньше приходит людей на Пискаревское мемориальное кладбище. Так это не блокадники виноваты, а историки и те, кто не преподает знания о блокаде в школах! Прежде всего, в самом Петербурге надо больше об этом говорить. А уже отсюда, как волна, это пойдет по всей стране. Если в Питере об этом мало говорят, то чего ждать от остальной России?

Читайте также: Парад в день ленинградской победы не может никого оскорбить — блокадница

Флора Геращенко: Нас всё меньше и меньше — осталось чуть больше сорока человек, из них человек десять уже не выходят из дома. Власти нам помещение предоставляют, дают билеты на выставки и концерты, спонсоры оплачивают нам стол в праздничные дни, раз в год к нам приходят представители властей, общественности, депутаты, приглашают нас выступать перед молодежью.

Флора Геращенко: Есть такое место — у «Алёши» (мемориал «Защитникам Советского Заполярья в годы Великой Отечественной войны», — прим. ред.). Вокруг него — аллея памятных плит городов-героев, там есть и стела Ленинграда. Туда приносят цветы — как минимум в День Победы. У блокадников не так много сил и средств, чтобы делать это чаще.

Флора Геращенко: Мы собираемся в этот день в ДК им. Кирова. Мы каждый год встречаемся в этот день. Или чуть позже, если председатель нашей организации, Галина Михайловна Бонина, уезжает в этот день на торжества в Санкт-Петербург, а без нее мы не собираемся. Но последние два года она оставалась в Мурманске: ездить далеко нам уже тяжело.

Флора Геращенко: Почаще говорить о том, что город выстоял благодаря мужеству людей, которые в нём жили и которые его защищали. Рассказывать об ученых, работавших в Ленинграде, о Дороге жизни, о том, что за две недели построили мост через Неву после прорыва блокады… Нужно говорить об этом школьникам, преподавать эту историю в школах, всё начинается там. Рассчитывать на силы блокадников уже не приходится — их всё меньше и меньше, люди уходят, и правда уходит с ними.

Хорошо, что в Петербурге, как я знаю, проходят такие акции, как «Свеча памяти» — на них приходят люди с детьми, внуками. Петербуржцам надо гордиться городом-героем Ленинградом. Если бы не стойкость Ленинграда, Петербурга бы не было.

Читайте также: Блокада Ленинграда — как холокост для евреев. На этом строится идентичность

А пока, как показала история с доской Маннергейму, в Петербурге находятся люди, которые защищают врага, державшего город в блокаде. Он, может, меньше стрелял, но это не имеет значения: он не впускал в город хлеб, он не выпускал из Ленинграда людей, детей. Его войска стояли до последнего дня!

…Еще хочу сказать, что мне не нравится нынешнее название праздника 27 января. Я за то, как называли его раньше — день полного снятия блокады Ленинграда. Почему поменяли название? Зачем всё только на немцев скинули? Так же нельзя!

Читайте также: «Надо объяснять, почему война началась. И о Маннергейме рассказывать тоже»

Беседовал Владислав Краев