Блокада Ленинграда — как холокост для евреев. На этом строится идентичность

Известный историк, проректор Европейского университета в Санкт-Петербурге, профессор Никита Ломагин, профессионально занимающийся изучением блокады Ленинграда, рассказал в интервью ИА REGNUM о малоизвестных эпизодах героической эпопеи, объяснил причину скандалов, связанных с обращением к блокадной теме, и напомнил о мировом значении подвига и трагедии Ленинграда.

***

Никита Ломагин: Я бы этого делать не стал. В блокаде Ленинграда действительно принимали участие представители самых разных государств и народов, но организована блокада была войсками нацистской Германии и Финляндии. Здесь были добровольческие подразделения «голубой дивизии» из Испании, формирования из ряда других стран, но говорить, что здесь собралась вся Европа для того, чтобы душить Ленинград, — это просто нелепо. Хотя бы по той причине, что СССР противостоял нацистской Германии в составе антигитлеровской коалиции. И Великобритания, и США осенью 1941 года оказали достаточно большое дипломатическое давление на Финляндию с тем, чтобы она не пошла дальше старой границы с Советским Союзом (по состоянию перед началом Советско-финской войны 1939−1940, — ИА REGNUM ), в частности, под Ленинградом — чтобы она не двинулась дальше Сестрорецка.

Это было чрезвычайно важно для нас, потому что мы не знали направления дальнейшего удара, силы у нас под Ленинградом были крайне ограничены — у нас было всего 60 современных танков КВ. И где их держать — на Южном направлении, где немцы в любой момент могли начать своё наступление, или на Финском направлении, где фронт практически рухнул и финны быстро дошли до старой границы, — был большой вопрос.

Поэтому сейчас говорить о том, что Советский Союз в одиночку противостоял всей Европе, было бы неправильно. У нас была общая победа, мы из этой победы создали Организацию Объединенных Наций, получили в ней место постоянного члена Совета безопасности, наша страна вернулась в число великих держав и продолжает выступать в этом качестве и сегодня.

Следуя логике «СССР был один против всей Европы», мы должны забыть об антигитлеровской коалиции, союзнических отношениях — это было бы абсолютно контрпродуктивно и антиисторично.

Никита Ломагин: Этот скандал мы создаём на ровном месте. Достоверно известно о том, что снятие блокады в 1944 году в Ленинграде было отмечено салютом. Это был праздник, у нас есть огромное количество свидетельств, документов, где говорится о том, как люди к этому относились. Как известно, Ленинград, Петербург — город традиций, мы этим традициям следуем. Поэтому салют в этот день обязательно должен быть, он знаменует крупную военную победу, общее значение Ленинградской битвы в Великой Отечественной войне, которое до сих пор недооценено. В то же время этот день почти в каждой ленинградской семье — день памяти, день скорби, поскольку цена, которую мы заплатили за эту победу, была очень большой. Нужен ли военный парад в этот день? Я сомневаюсь, по крайней мере, я не вижу в этом необходимости. Нужно соблюдать баланс памяти и традиций.

Парад в современных условиях — это некий месседж, который мы направляем не только себе, но и, прежде всего, внешнему миру. Мы и так знаем, что Россию победить невозможно, что ленинградцы явили собой пример мужества, что Ленинград — город-герой. Дополнительно перегружать событиями этот день вряд ли нужно. Мы должны о многом задуматься в этот день. Например, о том, почему два с половиной года не могли снять блокаду Ленинграда.

Я понимаю и тех, кто выступает за парад. Вполне возможно, что раз в пять лет, в юбилейную дату, военный парад можно проводить. Но в целом я выступаю за те традиции для 27 января, которые у нас сложились в городе, — они на то и традиции, чтобы их соблюдать.

Никита Ломагин: Масштаб этого события позволяет легче всего получить отклик, позитивный или негативный, — а в современном медийном мире и то, и другое равнозначно. Но отвечу по порядку.

Вопрос, который прозвучал на «Дожде», свидетельствует о безграмотности журналистов, о недостатке образования. Историки в этом тоже виноваты. К сожалению, о планах нацистского руководства в отношении Ленинграда у нас не было своевременно опубликовано достаточного количества материалов. Сейчас эти документы у нас есть, и мы знаем, что с конца августа 1941 года нацисты исключали возможность принятия капитуляции Ленинграда. Они объясняли это разными аргументами, в том числе неспособностью и нежеланием кормить население города.

Ленинградское руководство, не зная об этих документах, в середине сентября 1941 года достаточно четко осознало и старалось донести до ленинградцев безальтернативность этой борьбы — «мы вместе побеждаем или вместе умираем».

Почему такие ляпы происходят с журналистами? Не только по причине пробелов в образовании. У нас с конца 1980-х — начала 1990-х годов были разрушены институты, занимающиеся исследованиями, направленными на сохранение национальной памяти. В Ленинграде, под эгидой Института истории КПСС, была целая группа ученых, которые занимались блокадной тематикой, они публиковали документы. А потом это стало уделом отдельных сотрудников, энтузиастов… В результате опубликованные архивные документы о планах нацистов в отношении Ленинграда не были должным образом донесены до широкой аудитории.

Безграмотность, невежество, отсутствие нормального любопытства — всё это приводит к подобного рода вопросам. Сейчас у нас есть возможность отослать интересующихся к документам, переведенным на русский язык, находящимся в общественном доступе.

Что касается памятной доски Маннергейму. Ленинградские историки в свое время довольно много сделали для выявления планов Финляндии в отношении Советского Союза в годы Второй мировой войны и планов конкретно самого Маннергейма. Он говорил, что вложит свой меч в ножны лишь тогда, когда удастся победить большевизм, а оплотом большевизма на Балтике был Ленинград, поэтому никаких «теплых чувств» Маннергейм в этом отношении не испытывал.

Никита Ломагин: У некоторых наших политиков, влиятельных людей наблюдается дискретность исторического сознания. Они помнят, что Маннергейм до 1917 года был офицером российской военной разведки. Как офицер разведки, который добыл для генерального штаба ценные сведения, он хороший. А то, что в годы Второй мировой войны он оказывал всяческое содействие немецкой разведке, — не помнят.

Если посмотреть сводки немецкой разведки, то оказывается: всё, что касалось радиоперехвата, Балтийского флота, агентурной разведки через лёд Финского залива, — всё поставляли финны. Всё, что можно было сделать, чтобы подорвать военный потенциал Ленинграда, — они делали в 1941—1943 годах. Об этом есть документы.

Поэтому вешать мемориальные доски Маннергейму в Ленинграде, где погибло как минимум 800 тыс. гражданского населения, — это кощунство. Помимо прочего, появление этой доски было нарушением законодательства Санкт-Петербурга, за что ее в итоге и сняли.

Никита Ломагин: Художник имеет право на осмысление любых проблем, и художники, наверное, даже раньше, чем историки, обращаются к каким-то запретным темам. Если ты считаешь, что основной причиной всех проблем блокадного Ленинграда было то, что кто-то «жировал» за счет других, если ты убежден, что ленинградское руководство спасало лишь свои семьи и не делало ничего для города или делало меньше, чем могло, — наверное, такая позиция имеет право на существование.

Фильм мы пока не видели, поэтому оценку ему как художественному произведению давать рано. Однако мы точно знаем, что для этого фильма режиссеру оказалось достаточно всего одного источника — дневника партработника Николая Рибковского. Это реальный персонаж — сначала он был сотрудником райкома в Выборге, потом переехал в Ленинград, работал в Смольном. Его дневник давно известен и еще в 1998 году был хорошо проанализирован доктором философских наук Наталией Козловой.

Она разбирает содержание этого дневника и доказывает, что части информации Рибковского мы можем верить, а другая часть — это фантазии. Всё, что режиссер Красовский воспринял в качестве факта, Козловой характеризуется как возможная фантазия.

Мы должны критически относиться к таким материалам, проверять, перепроверять. Заниматься блокадной тематикой — это как по минному полю идти. Блокада, особенно для людей старшего поколения, — это как холокост для евреев или геноцид армян. На этом строится идентичность. Поэтому, когда берешься за такую тему, нужно семь раз отмерить. А может быть, даже больше.

Конечно, у нас не хватает новых художественных фильмов, которые рассказывали бы о Ленинградской эпопее, о том, что являла собой битва за Ленинград. В этих условиях появление ленты, которая направлена на высмеивание пороков власти, на мой взгляд, — очень сомнительное событие. Нужно ли государству запрещать такой фильм? При наличии интернета это бессмысленно. К тому же любой запрет стимулирует интерес. Мне кажется, этот фильм должен подстегнуть Минкультуры, художников к тому, чтобы серьезно заняться блокадной темой.

У нас нет «Войны и мира» о ленинградской блокаде, у нас нет подобного уровня осмысления. Есть лубочные произведения, есть отрывочная кинодокументалистика и есть развесистая клюква, типа нескольких фильмов, снятых на «Первом канале», очень слабых с точки зрения исторической правды.

Никита Ломагин: Мы знаем, что была иерархия потребления. Мы точно знаем, что среди работников номенклатуры не было тех, кто погиб от голода, — как не было их среди тех, кто работал в торговле, в снабженческих организациях. Значит ли это, что ленинградское руководство «жировало»? Абсолютно нет.

Доказательством этому является, как ни парадоксально, послевоенное «ленинградское дело». Во многих грехах обвиняли Кузнецова, Попкова, Капустина и других, но их не обвиняли в злоупотреблениях, у них и их семей не было имущества, нажитого во время блокады, не было никаких доказательств того, что они «жировали» во время блокады.

К власти того времени можно предъявлять серьезные претензии, но нельзя упрекнуть ее в том, что она якобы не боролась с рвачеством в своей среде. У нее был определенный внутренний кодекс, в том числе был он среди чиновников Смольного. Тех, кто пытался заниматься спекуляцией, изгоняли из партии, с работы и предавали суду военного трибунала.

Была у руководителей Ленинграда и совестливость. Тот же Алексей Кузнецов неоднократно обращался к партактиву с призывом вести себя достойно в отношении горожан, говоря о том, что «мы должны быть отцами всех детей». Можно вспомнить усилия по созданию условий для осиротевших, беспризорных детей, по распределению поступавших в Ленинград подарков, выдаче продовольственной помощи, по организации эвакуации детей — всё это делало руководство города.

Наконец, Дорога жизни — кто ее придумал? Ее же не товарищ Сталин придумал, он не верил, что это возможно: «Под вашу ответственность». Попытки организовать полноценный воздушный мост в Ленинград, чтобы завозить высококалорийные продукты… Организация навигации по Ладоге в 1942 году, строительство бензопровода и так далее — огромное количество вещей, которые здесь делались, без власти были бы совершенно невозможны. Поэтому противопоставление на «мы и они» — оно абсолютно искусственно.

Никита Ломагин: Мы с вами не можем требовать от людей, чтобы они не включали свои фантазии, предрассудки, эмоции. Но у нас есть документы продовольственной комиссии военного совета, где регламентированы пайки в Ленинграде по литерам А, Б и так далее.

Согласно этим документам, в конце 1942 — начале 1943 года высшие руководители города, которых было не больше ста человек, могли получить, например, полкило мяса в месяц. С учетом того, что у многих не были эвакуированы семьи, этот паек делился на членов семьи. Фактически, это уровень обычного выживания. Да, руководители не голодали и получали необходимое количество калорий. Но не надо забывать, что они работали в условиях круглосуточного стресса и огромной личной ответственности. Случались среди них и самоубийства. Тот паёк, который им давали, надо было отрабатывать.

Еще раз повторю: серьезных оснований для противопоставления жителей и руководителей блокадного Ленинграда нет, задачу они решали общую, в условиях крайней ограниченности ресурсов.

Гораздо важнее обратить внимание на проблему выбора, которая стояла перед ленинградским и союзным руководством. Алексей Косыгин, отвечавший за эвакуацию в тыл промышленных предприятий, уже после войны, будучи главой Совмина СССР, рассказывал Даниилу Гранину, что самым сложным для него был вопрос о первоочередности эвакуации: что вывозить — оборудование, которое позволит победить, или людей.

Кроме того, в Ленинграде к началу войны были накоплены большие запасы цветных металлов. В середине января 1942 года Анастас Микоян пишет: «Весь транспорт сосредоточить на вывозе цветных металлов». Потому что без них невозможно было производить броню, снаряды и так далее. Ленинград составлял 10% оборонно-промышленного комплекса СССР, а по ресурсам здесь перед войной были запасы на 2−2,5 года, и, конечно, их надо было вывозить.

Не менее важно помнить и о том, что Ленинград бы не выжил без помощи союзного правительства, мобилизовавшего возможности всей страны. Недооценена роль в организации помощи городу Микояна, того же Косыгина, у которого в Смольном был, как сейчас бы сказали, офис, и целого ряда других руководителей.

Мы говорим про «ром-бабы» и Жданова, но ленинградская блокада — это десятки руководителей высокого уровня, которые доказали свою состоятельность и были востребованы на общесоюзном уровне. Это несколько десятков человек, которые смогли организовать эвакуацию и работу сотен предприятий в условиях блокады.

Вот они, критерии оценки: смогли остановить немцев, смогли организовать эвакуацию, смогли восстановить работу промышленности. Если мы пытаемся оценивать, давайте стараться быть объективными.

Никита Ломагин: Всё, что касается гражданской части блокадной истории — деятельности Совнаркома СССР, Ленгорисполкома, городских структур, — это доступно, это можно получить и посмотреть. У того, что связано с деятельностью наркомата обороны, службы тыла Ленинградского фронта, — до сих пор ограниченный доступ. Нам известны лишь фрагментарные вещи: переписка Хрулёва с Микояном или между руководителями фронта, — но тема в целом требует серьезного осмысления.

Реконструировать сюжеты, связанные со снабжением, с тем, как работала торговая сеть, как изменялись функции предприятий, сегодня уже гораздо проще. Мы можем проследить этот сюжет от макроуровня до домохозяйства. Но для этого нужно время и серьезные усилия исследователей.

Избежать политических спекуляций на этой теме можно только одним способом — публиковать максимально большой комплекс источников с соответствующими комментариями. Публиковать без купюр основные документы, касающиеся снабжения блокадного Ленинграда, всех решений, связанных с логистикой — воздушным мостом, навигацией по Ладоге, Дорогой жизни, другими мерами по спасению города. Нужно говорить, кто и что делал, к каким результатам привели те или иные решения.

Никита Ломагин: Как удалось спастись почти миллиону человек в условиях нечеловеческого голода? Как выживали эти люди, каковы были их стратегии выживания? Если мы всё сведем к минимальным нормам выдачи хлеба, мы не ответим на эти вопросы. Мы должны обратиться к довоенной практике, к традиции людей делать запасы, особенно у тех, кто был выходцем из сельской местности. Летом во время отпусков они запасались продовольствием. Это очень многое объясняет.

Слабо изучена тема товарообмена между военными и гражданскими. Мы говорим о нормах выдачи хлеба гражданскому населению, но ведь очень много ресурсов распределялось через военторги. Откуда, например, появлялось продовольствие на черном рынке? Размах этого рынка был настолько большой, что в середине ноября 1941 года власти даже рассматривали вопрос о его легализации, чтобы контролировать качество продуктов и взимать плату с его участников.

Представьте, люди приносили на черный рынок ценности, которые у них были: изделия из драгоценных металлов, драгоценные камни, произведения искусства, антиквариат — но им там не могли предложить за это больше, чем полбуханки хлеба. Потому что, если ты придешь с буханкой, тебя арестует милиция — буханку по карточкам ты получить никак не можешь. Получался неэквивалентный обмен.

К Андрею Жданову обращались с письмами ленинградцы, которые просили, чтобы государство выступило в качестве посредника, получая у населения ценности и выдавая соответствующие их стоимости талоны, которые можно было бы отоваривать в течение длительного времени. Фактически предлагалось восстановить довоенную систему торгсинов. И к августу 1942 года все необходимые документы для запуска такой системы были подготовлены, в том числе рассчитаны цены, по которым будут приниматься драгметаллы, бриллианты, иностранная валюта — хотя, казалось бы, откуда в блокадном городе валюта? Были определены даже места, где такие магазины будут работать. Но от этой идеи в конце концов отказались. Почему? Во-первых, к концу 1942 года значительная часть недееспособного населения была эвакуирована, острота проблемы снизилась, а продовольственные нормы для оставшихся существенно выросли. А с другой стороны, власти опасались социально-политического протеста при реализации этой идеи.

Еще одна важная тема, которая требует осмысления, — это известная по блокадным фотографиям высадка овощей, прежде всего капусты, на всех доступных городских землях. Засадили всё, что можно, капустой. А потом принимается решение, что население нужно эвакуировать. А капуста уже выросла — кому она теперь принадлежит? Тому, кто посадил? Ведь власти обещали: капуста ваша. Этот вопрос обсуждался на самом высоком уровне. Управлением юстиции предлагалось выдавать разрешение на эвакуацию только тем, кто сдаст свой «надел» государству вместе с капустой.

Однако секретарь Ленинградского горкома Яков Капустин отверг это предложение. Во-первых, напомнил он, мы обещали людям, что выращенные ими овощи достанутся только им. А во-вторых, ленинградцы уедут в эвакуацию и там расскажут, как у них власти отбирали последнее.

На этих двух примерах видно, что здесь, в чрезвычайно тяжелых условиях, не работали ни меры, условно говоря, НЭПа, ни меры военного коммунизма.

Еще один почти неизвестный пласт блокадной истории — доступ к рыбным ресурсам. Многие ленинградцы говорили: «Кругом вода, а рыбы нет». Власти пытались наладить добычу рыбы в городе, чтобы не зависеть от завоза рыбопродуктов с Большой земли, хватались за любое предложение, которое могло бы увеличить шансы людей на выживание. При горкоме партии была создана специальная комиссия, которая рассматривала, как мы сказали бы сейчас, инновационные предложения. Какая-то их часть даже была реализована.

…К сожалению, эта страница блокады Ленинграда плохо изучена. Общественное мнение сфокусировалось на «ромовых бабах», на иерархии потребления.

Никита Ломагин: Блокада Ленинграда — это крупнейшая в истории гуманитарная катастрофа; масштаб голода здесь был колоссальным. В Ленинграде от голода погибло людей больше, чем США потеряли за всю Вторую мировую войну. Многие люди, которые не занимались до войны никакой противоправной деятельностью, были вынуждены ради выживания преступать закон. Речь, прежде всего, о спекуляции, о хищениях.

Тем временем лучшие силы органов внутренних дел, партийно-комсомольский актив были мобилизованы на защиту города от врага с внешней стороны. А внутри города эти силы были существенно подорваны. Осенью и зимой 1941 года до 70% уголовных дел, связанных с хищением продовольствия, закрывались — просто не было физической возможности их расследовать. Безнаказанность порождала рост таких преступлений. Кроме того, борьба с экономической преступностью, особенно в первые месяцы, не была приоритетом для правоохранительных органов. За предприятия торговли, снабжения всерьез взялись только в 1942 году — и почти везде, куда приходили с проверками, были выявлены преступления.

Но в целом контроль над ситуацией в этой сфере удалось удержать. Власть смогла минимизировать количество звеньев, где могли происходить хищения. Чем меньше звеньев, где можно украсть, тем меньше вероятность преступления и вовлечения граждан в криминальную деятельность. А тех, кто все-таки совершал преступления, наказывали очень строго.

Что касается случаев каннибализма, то прокуратура Ленинграда, изучив этот вопрос, установила: подавляющее большинство тех, кто занимался трупоедством, были людьми, приехавшими в Ленинград из деревни в период индустриализации, с начальным образованием, с низкими моральными качествами. То есть каннибализм не был собственно ленинградским феноменом. К тому же, количество этих преступлений, в расчете на 2,5 млн человек, просто мизерно. Как правило, люди совершали эти преступления уже в состоянии аффекта, многие в итоге были признаны невменяемыми.

Никита Ломагин: Нужны блокадные уроки в школах, которые проводились бы в связанные с датами блокады дни. На этих уроках можно, например, читать блокадные дневники. У нас есть дневники ленинградцев разных возрастов, в том числе школьников. Через эти дневники молодые люди погружаются в то время, они задумываются о том, в каких условиях жили их сверстники, — и на первом этапе, может быть, этого вполне достаточно. Широкую панораму блокады они смогут узнать позже. Такие блокадные уроки, с личными историями людей, в значительной степени давали бы то базовое знание, которого сейчас очень не хватает.

Также следует отметить, что в нашем городе по-прежнему много ленинградских семей, которые хранят семейные альбомы, семейные фотографии, дневники. Их надо издавать, сделать общим достоянием. Может быть, использовать для этого «Ленинградский дневник». Публиковать фрагменты дневников в городских СМИ, распространять в электронном формате, через социальные сети. Это должно быть доступно. Мы должны использовать те информационные ресурсы, которыми пользуется молодежь. Надо думать не только о контенте, но и о том, как его донести.