Бог и семья: что общего между Отцом и отцами?

Несмотря на довольно строгие рекомендации, издаваемые Церковью самой себе (то есть своей пастве), не воображать Бога никак, человеческое сознание всегда так или иначе пытается это делать. Причем не столько «воображать» пытаются люди обычно, а соотносить с чем-то понятным, точнее, находить Ему место в окружающем пространстве или за его пределами. При этом, конечно, сами эти пределы приходится так или иначе «воображать». Не находя Бога на грешной земле, люди издавна определили Ему место на «небе». Но где это? И достаточно ли указания «места» для соотнесения Бога с чем-то узнаваемым?

На древнееврейском языке нет различия между «небом» и «пространством». «Пространство» это вообще всё вокруг, емкость, в которую помещается мир. В том числе и Земля. В русском и других европейских языках «небо» больше ассоциируется с околоземной атмосферой, но это в новое время, а в старину разные версии были, в основном про нечто синего цвета, если в хорошую погоду, с летающими по всему этому облаками. Солнце со звездами тоже какое-то время пребывали «на небе» как некой цельной «тверди». В книге Бытия Бог создает по очереди два «неба»: одно — то самое пространство и в самом начале («В начале сотворил Бог небо и землю»), а потом после создания вокруг Земли некой «тверди» и саму эту «твердь» опять называет «небом» («И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом»). То есть атмосфера, окружающая Землю, тоже и в первую даже очередь в человеческом сознании стала «пространством», но лишь более «твердым». Пространство же за «небом», за «твердью» каким было, никто не знал, только вот автор книги Бытия, очевидно, догадывался, что «твердью» всё это не кончается.

Поэтому помещение Бога «на небо» изначально страдало двусмысленностью. Так же «трансцендентность», запредельность Бога по отношению к нашему существованию может иметь множество смыслов, и уже в давних античных и средневековых определениях оно таковым было. Молиться, то есть обращаться к Богу, Христос учил, относясь к Нему как к Отцу. Который «на небе». На тот момент это значило, что «везде», повсюду. Однако мы сейчас оставим на время теологическую проблему «нахождения Бога» в том самом «пространстве» или «запредельности» и остановимся на именовании Бога «Отцом». Христос не только Себя называл Сыном Божиим, но и своих слушателей призывал к тому, чтобы они относились к Богу как к Отцу. Что значит это Отцовство, да и всякое отцовство для Христа, что Он использует для «воображения» (см. начало), соотнесения с понятным, близким и доступным для понимания человеческим сознанием именно это слово?

В наше время понятие отцовства сильно дискредитировано. Большей частью извращенной человеческой природой и тем законодательством, которое она издает. Христианское богословие по этой причине тоже очень плохо переварило для себя этот призыв к сыновству с опорой на Божие Отцовство человечества. Прежде это слово соотносилось («воображалось») со строгостью, требовательностью, даже некоторым самодурством, которыми по большей части обладали человеческие физические отцы в античности и в средневековье. В новое время в связи с некоторым смягчением нравов вошло уже более размытое «воображение» Бога как Отца: «нежный и любящий». Было оно больше надуманным, поскольку «нежных» мужчин и в то время было немного по причинам, что их многих вечно отправляли куда-то воевать, а «нежными» с войн они возвращались редко, да и вообще мир устроен так, что если мужчина будет направо-налево демонстрировать нежность, то долго не проживет. В любом случае ясно, что в инстинктах мужчин и, следовательно, отцов, нежность если и проявляется, то довольно нечасто.

Во всех этих разнообразных «воображениях» Бога, то есть соотнесения Его с предложенным Христом образом Отца, ставка привычно делалась на характер, на излияние чувств. Характеры, между тем, мужчин-отцов имеют весьма широкий диапазон, подобрать какой-то один «типичный» христианскому богословию так, чтобы он выглядел удовлетворительным в глазах паствы, оказалось не под силу. Строгий, требовательный по «Домострою», надо признать, подходил лучше, да по той причине дольше и продержался. Сейчас же если мужчина, отец станет демонстрировать по полной строгость, то во многих странах его мигом лишат отцовства. Но что имел в виду (раз уж мы поняли, что не «характер») Христос, предлагая относиться к Богу как Отцу, и каким в этой связи должны бы выглядеть отцы, по крайней мере — в традиционных семьях?

Мы уже прежде не раз говорили, что слово «любовь» давно стало выражать комплекс различных чувственных излияний. В христианстве непринципиальным отличием от такого понимания любви является лишь то, что данные чувства, демонстрирующие любовь, должны быть какими-то неземными, особенными. В Новом Завете любовь (по-гречески в русской транскрипции — агапе) есть установленные братские отношения, узы которых крепнут от осознания, что нужда других равна и выше твоей личной нужды. То есть любовь — это во вторую, третью даже очередь сопровождающие человеческую психическую деятельность чувства, а в первую является сознательной работой по устранению зла во вверенном тебе пространстве в меру твоей ответственности. Отец же в традиционной семье — это не тот, кто любит чувствами, нежными или еще какими неземными, по крайней мере, не только этим занят, а тот, кто постоянно выявляет нужду своих близких, правильно диагностирует возникшую проблему и находит ей решение.

Традиционность здесь не значит, что наводятся средневековые порядки и все должны ходить на цыпочках перед отцом. А именно уровень ответственности, которую берет на себя отец и то как воспринимают и осознают ее близкие. Наказание, как говорил апостол Павел, тоже входит в методы устранения зла, и, следовательно, тоже есть проявление любви. Естественно, речь тут у Павла шла не столько о «справедливости» наказания, сколько о профилактике купирования зла. Отец, таким образом, не только тот, кто берет на себя чисто умозрительную ответственность гадательного свойства («если буду не прав — отвечу перед партией!»), а правота которого складывается из понимания самого порядка вещей. В эпоху Христа отец это не только родитель, но и «руководитель предприятия». От его решений зависит обеспечение всех домочадцев питанием, отдыхом, организацией безопасности. Любовь которого не поток нежных неземных чувств, а непрестанное внимание и забота.

«Традиционность» же христианской — православной в частности — семьи нередко воспринимается по умозрительным лекалам «Домостроя», где по причине невозможности все это сейчас устроить за православным отцом, если такой имеется, остается единственная понятная функция: организовывать посещении всей семьей храма и изредка планировать совместные молитвы дома. Но нынче такие семьи совсем редкость, отцы если и православны, то, можно сказать, «условно», то есть не очень усердно притираются к православности жены, которая задает обычно тон и следит за всем возможным по обстоятельствам религиозным укладом в доме. И это довольно наглядно демонстрирует, насколько смысл и понимание отцовства утрачены в наше время, начиная с «традиционных» даже, казалось бы, отношений. Как несовременно это ни прозвучит в эпоху бурлящей гендерной «революции» (не революция никакая), но традиционное (по Христу, не по «Домострою») отношение к отцу как главе семьи является естественным строем человеческих семейных отношений.

Слово «естественность», впрочем, не нравится ни многим верующим, ни гендерным революционерам. Одни считают, что им сверху накидали божественных распоряжений, сверхъестественных, безусловно, по этой причине непосильных, и надо их, активно симулируя деятельность, исполнять каждое, хотя на деле наковыривают для себя горсть тех распоряжений, которые понравились, игнорируя прочие. Другие считают понятие «естественность» в социальных отношениях устаревшим, патриархальным. Никому не угодишь, рассказывая о естественном. Между тем «естественное» — это очевидный порядок вещей, отклонение от которого очевидно же вызывает деформацию. Ошибку. Как игнорирование аксиом, постулатов в математике, физике, приведет к ошибке в расчетах и выводах.

Иным образом такая ошибка называется «грехом», к исправлению которого христиане призваны. От них изначально-то и немного требовалось. Жить, не совершая очевидных ошибок. При совершении их — исправлять (на религиозном языке — каяться). Исправил, навел отладку социального организма, дальше уже ошибок не совершаешь, так как получил опыт. И так расширяешь социальное пространство, оставляя ошибкам (грехам) всё меньше и меньше места. Всё это и называется миссией в мире. В мире жить не так, как живет мир. Являть пример такой жизни, в которой ложь, предательство, обман, подлость и прочие грехи общества будут видеться как деформация, которую всем сообща нужно срочно исправить. И отцовство человеческое в таком порядке вещей находится на второй ступени после единого сыновства всего человечества перед Богом. И христианам уж точно в первую очередь необходимо восстанавливать традиционные семейные отношения. Опять же, по Христу, а не по «Домострою».

В социальных отношениях нынче очень сложно отделить естественное от неестественного. Особенно при той терминологической путанице и чехарде, которая устроена последнее время на тему семьи, брака, воспитания детей. Поэтому естественные отношения важно показывать, являть миру, что изначально и требовалось.