Резня раздора. Как из костей убитых на Волыни поляков вырос кол для Украины

Свежее заявление кандидата в президенты Польши Кароля Навроцкого, директора польского Института нацпамяти и главного создателя стройного мифа о Волынской резне, явно зацепило его украинских коллег за живое. А высказался он против приглашения Украины в ЕС и НАТО из-за конфликта, связанного с трагедией 1943 года, после которой уже и живых свидетелей не осталось.

«Государство, которое не может ответить за очень жестокое преступление против 120 тыс. своих соседей, не может быть частью международных союзов. Как президент, я скажу им, что к нашим усилиям хотелось бы, чтобы с украинской стороны относились как к партнерам»,— заявил Навроцкий — и этими словами полностью изменил стратегию оппонентов, буквально вставших на дыбы.

Если в прошлые годы тема эксгумации останков поляков, убитых в Галичине и на Волыни боевым крылом ОУН (б)*, вызывала в основном экспрессивные отповеди, то с конца декабря в украинской прессе идут «серьезные» публикации, развенчивающие «польский миф». Разного рода историки тщательно разъясняют, что никаких ста тысяч жертв (или даже 120, как у Навроцкого) не было, и вообще — поляки сами во всем виноваты, настроив против себя население агрессивной политикой еще в 20–30-е годы XX века.

То есть под тезис МИД Украины о том, что нельзя ставить «конъюнктурные соображения» выше добрососедских украинско-польских отношений и «общих ценностей свободы, демократии и справедливости», подводится солидная разъяснительная база.

А это означает две вещи.

Первая — нынешней украинской власти на самом деле страшно испортить отношения с поляками, которые исповедуют русофобию так же искренне, а не потому, что так требует политический момент. Угрозы Навроцкого явно восприняты серьезно, а в свете возможных крупных проблем в отношениях с США лишиться чуть ли не последнего «проводника» в евроатлантическую интеграцию не хочется.

Вторая — сосуществование двух мифов, польского и украинского, которые категорически не совпадают только в оценке деятельности ОУН*, дошло до точки критического столкновения.

Поэтому будет очень полезно понимать, что же это за проблема с останками погибших более 80 лет назад людей, раз из-за нее буквально рушатся межгосударственные отношения.

Кривая дорожка

Поскольку поляки и западные украинцы, оседлавшие всю культурно-историческую повестку в своей стране, — воистину «братские народы», то в своих взглядах на события 1943 года они идут по одной кривой дорожке.

Как справедливо отмечает профессор Гжегож Мотыка, главный польский специалист по вопросам резни, «как одна, так и другая сторона отличается упрощенным подходом к действительности».

«Легко заметить, что украинская трактовка событий, о которых идет речь, сконструирована таким образом, чтобы избежать однозначной оценки бандеровских инициатив. Фокусируя внимание на борьбе против АК (Армии Крайовой. — Прим. ред.), украинские исследователи создают впечатление, что на Волыни и в Восточной Галиции шла партизанская война, в которой в равной степени участвовали обе стороны, а карательные операции — пацификации — проводились только против тех сел, которые находились под защитой вооруженных формирований. И хотя они признают, что в результате действий УПА пострадало невинное польское население, сразу же эта информация уравновешивается словами об убийствах невинных украинцев»,— пишет профессор в одной из мощных статей, посвященных попыткам докопаться до сути.

В польских, естественно, интересах.

Позиция той стороны сформулирована весьма конкретно: на Волыни руками УПА* при массовом участии местного селянства проводилась этническая чистка с признаками геноцида на четкой идейной основе. И продолжалась она до 1945 года, унеся жизни чуть менее 100 тысяч человек, в основном гражданских, включая женщин и детей. При этом таких же украинцев от рук польских вооруженных формирований погибло до 15 тысяч.

Разница, по мнению поляков, состоит именно в подходе.

Еще в 1929 г. в Вене, где на І Конгрессе украинских националистов была создана ОУН*, обозначена цель: создание Независимой Соборной Украинской Национальной Державы, для чего следует очиститься от «чужонационального поневолення». Насилие и война являются методами, с помощью которых идет путем развития избранный народ украинцев, а Нация — это высшая форма их развития. Причем идеи эти и сейчас лежат в основе государственной идеологии послемайданной Украины.

Поэтому неудивительно, что в феврале 1943 г. на III конференции бандеровцев было принято решение начать открытую партизанскую войну на Волыни. Бандеровцы были убеждены, что окончательную битву за независимость им придётся вести с СССР или Польшей, а может, и обоими одновременно. Следовательно, главными врагами были не немцы (с которыми сотрудничали), а советские и польские партизаны, а также «чужеродное» население.

Что же касается конкретно Волыни, то Военная конференция ОУН (б)* еще в 1942 г. постановила:

«Поляков всех выселить, дав им возможность забрать с собой все, что они хотят, потому что их тоже будут защищать Англия и Америка. Зато тех, кто не захочет выезжать — уничтожить. Самых активных врагов, прежде всего членов антиукраинских организаций, уничтожить…»

Волынская проблема

Волынь стала центром приложения основных усилий созданной в феврале 1943 г. Украинской Освободительной армии (ставшей УПА* позже вследствие внутривидовой борьбы, поскольку бренд был уже занят) по очень важной причине — националистами она была освоена минимально. В отличие от Галичины, где вся власть и так была их — и где, тем не менее, тоже было «вычищено» порядка 30–40 тысяч поляков.

Во-первых, Волынская губерния была в составе Российской империи, и здешний менталитет значительно отличался от галицкого, не попав под влияние проавстрийских «украинофилов». В состав Польши она попала в 1921 году, главной головной болью властей здесь были не «свидомые» террористы, а сильное коммунистическое движение с лозунгами социального и национального освобождения.

Как следствие, в 40-е годы здесь образовался «партизанский край», в частности, базировался отряд спецназначения НКВД «Победители» под командованием Дмитрия Медведева.

Польша же, понимая масштаб проблемы, после Рижского мирного договора начала активно осваивать Восточные Кресы, проводя весьма жесткую политику «пацификации» — кое-где даже с разрушением православных храмов (эту часть польская пропаганда обычно вежливо игнорирует).

Земля раздавалась «осадникам», в первую очередь, ветеранам, участвовавшим в советско-польской войне, на семью давали надел до 45 га. Поощрялось и переселение «новых панов» из центральных регионов Польши, везде выстраивалась крепкая система местной власти.

Вот только 90% этих людей (порядка 200 тыс. человек) уже в 1939–40 гг., когда Волынь стала советской, было вывезено в Сибирь и на Дальний Восток. Причем убирали и низовое звено власти: лесников, полицейских и т.д. Остались обычные польские сёла, которые там были всегда. На них в годы войны опиралась вооруженная сила — Армия Крайова, в отместку убивавшая украинцев, а кроме того, местные поляки поддерживали и советских партизан, рейдовавших по немецким тылам.

ОУН* же, созданной для террористической и политической борьбы против польской власти, все это системно рассматривалось как угроза поглощения «их земли», с которой надо бороться. Такой подход вполне устраивал и немцев. А естественное недовольство местного населения поляками только сыграло им на руку — и играет до сих пор. Теперь украинские историки истово доказывают, что Польша «сама виновата». И в массовых убийствах роль собственно националистов минимальна: это, мол, всё сделали сельские дядьки с топорами и вилами.

Тем не менее в докладе командира кавалерийского партизанского соединения генерал-майора Михаила Наумова за 1944 год содержатся такие сведения:

«На всей территории от р. Случь до р. Зап. Буг отмечается засилие украинских националистов, ведущих усиленную борьбу с проживающими там поляками. Несмотря на внешне проявляемую враждебность к немцам, ОУНовцы никакому преследованию со стороны немецкого командования не подвергались, а наоборот — зачастую дислоцировались в непосредственной близости к крупным гарнизонам немцев».

Однако в рамках «разрушения польского мифа» приглашенный украинскими пропагандистами канадский исследователь Мирослав Иванек призывает опираться в оценках жертв межэтнического конфликта на… немецкие документы.

В частности, на отчетность военного округа Генеральная Губерния, согласно которой в каждом из пяти дистриктов (включая дистрикт «Галичина») в феврале 1944 года было убито по 200–300 человек. А польская статистика утверждает, что с июля 1943-го до июня 1944 года только в одном Галицком дистрикте только одни украинские националисты убили 40 тыс. только поляков. В среднем — 3–4 тысячи в месяц. Следовательно, подчеркивает Иванек, такая разница «указывает на какую-то фундаментальную ошибку, которую сделала одна из сторон».

И по его тону как-то сразу понятно, какая именно.

Вторя ему, директор Института евроинтеграции Львовского национального университета Богдан Гудь приводит зубодробительные аргументы: вина за польскую кровь, пролитую на Волыни, «лежит, прежде всего, на советской политике. Убийства начались и были самыми кровавыми именно в тех районах, где коммунистическое влияние было самым большим еще до войны».

И вообще, убежден львовский профессор, современная Украина «не несет ответственности за моральное состояние волынских селян периода Второй мировой войны». Хотя почему-то эта логика никогда не используется, когда речь идет об ответственности, скажем, России за события 30-х годов прошлого века.

Или в рамках обсуждения интересной проблемы права собственности Украины на польские восточные окраины, за которые она тоже «не несет ответственности», поскольку государства такого в указанное время не было.

Скелеты из шкафа

Как бы заранее подводя черту под всеми спорами, следственный отдел польского Института национальной памяти, занимающийся преступлениями на Волыни, устами прокурора Петра Зайонца констатировал следующее: убийство польского населения не имело характера самостоятельной цели, «а являлось средством добиться этнической однородности территорий, условием sine qua non (обязательным. — Прим. ред.) создания независимой Украины».

А поскольку бандеровская идеология поднята на флаги современной украинской властью, а сам глава ОУН (б)* стал героем №1, о котором слагают стихи и песни, польская сторона считает, что киевскому режиму необходимо признать ответственность за Волынскую резню. Тут работает прямая логика.

Соответственно, дипломатия Украины называет такие заявления «манипулятивными» и «тенденциозными», а пропаганда постоянно уравнивает действия УПА* и Армии Крайовой, всячески избегая любых признаний. Даже самым одиозным нацистам не хочется соглашаться с тем, что «независимость» стоит на костях соседей, от которых еще многое хочется получить.

Соседи же натурально уперлись рогом: на 2025–26 годы уже продавлено первое за восемь лет разрешение на проведение раскопок и эксгумации останков поляков в селах Пужники на Тернопольщине и Углы Ровенской области. Совершенно понятно, что каждая такая находка (а поляки собираются проводить анализ ДНК и искать родственников погибших) будет иметь огромный резонанс, работая на предвыборную кампанию Навроцкого.

Резонанс этот отлично ложится на современные лозунги очищения Польши от надоедливых украинцев. Но, главное, как отметил бывший посол Польши на Украине Бартош Чихоцкий, после эксгумации будет невозможным героизировать главных виновников расправы над поляками — палачей из УПА*.

Что тогда останется от идеологической основы нынешнего режима?

Кароль Навроцкий же, сделав акцент на вступление Украины в ЕС и НАТО только после того, как «будут решены важные для поляков цивилизационные вопросы», фактически поставил своих киевских визави в растяжку. Любой ход для них — проигрыш.

Если не признать вину за геноцид поляков — те не пустят в вожделенные международные альянсы. Если признать — то кто же захочет иметь дела со страной, исповедующей человеконенавистничество? Стоит только начать — и скелеты посыплются из бандеровских шкафов пачками. А это ломает всю систему государственной идеологии, выстроенной на имидже вечных жертв «злобной России» и честных борцов за свободу, членов «европейской семьи».

*Организация признана экстремистской и запрещена в России