На реке Онеге, и у всех, кому небезразличны деревянные храмы Русского Севера, радость! Волонтерская организация «Общее дело» взялась за большую погибающую церковь — Владимирской иконы Божией Матери в Подпорожье — на левом берегу Онеги. Организация, спасающая деревянные храмы Русского Севера, давно обратила на нее внимание, в церковной книге есть записи «Общего дела», датированные еще 2011 годом. Что помечено в памяти, к тому возвращаются…

Онега была главной дорогой новгородской колонизации Заволочья — побережья Белого моря и Двины. Пристань в Новгороде — река Волхов — Ладожское озеро — река Свирь — Онежское озеро — река Водла — Кенский волок — река Онега. Далее на Белое море за солью и морским зверем, или с Онеги через 1,5 километровый волок — где сейчас деревня Пустынька — в реку Емца и оттуда в Северную Двину — за пушниной. На главной дороге-реке была проблема — порог в 16 километрах от устья, где приходилось выгружать товары и тащить через камни суда — место опасное. Выше порога и под порогом поселились люди, готовые пособить купцам, тащить бечеву, дать приют, поберечь товар. Сёла назвали Порог и Подпорожье. В 1137 году новгородский князь Святослав Ольгович расписал пушную десятину в пользу Святой Софии так:

«…а тъем лет пискуп за десятину от вир. в Онеге на Волдутове погосте два сорочка… у Порогопустьць полсорочка,. на Волоци у Моши два,. у Тудора сорочек».

«Порогопустьць» — это и есть Порог и Подпорожье.

Основным грузом, шедшим в Новгород через порог, была соль и соленая рыба. Объем грузов на Онеге резко вырос, когда Новгород вошел в Великое Княжество Московское, и для соли и соленой рыбы открылся российский рынок. Подпорожцы на глазах богатели — к соли онежский порог давал еще нежнейшую семгу! Мужики и жены молили Бога и просили еще. И талантливо искали применение силам — ремонт лодей, да карбасов, битых о порожистые валуны, превратился в верфи, да еще какие! С XIV века верфь Соловецкого монастыря, в 1496 году здесь строили корабли для посольства Григория Истомы в Данию. Грузопоток на Онеге вырос, когда в 1536 году малолетний Иван Васильевич, будущий Грозный, даровал Каргополю монополию на торговлю солью:

«А кто к ним ездят на Онегу, к морю, по соль, Белозерцы и Вологжане, пускать не велел, а велел есми торговать с ними в Каргополе».

Ручейки мешков с солью слились в один поток — с моря вверх по Онеге. А где погрузка-перегрузка, там и российская беда — соль воровали. Главной площадкой для сортировки грузов был Турчасовский посад, но и здесь этим кормились людишки. Шли в церковь, каялись в грехах и снова грешили.

По чисто русской традиции, их стали пугать указами и распоряжениями. Иван Васильевич, в несвойственной будущему правлению манере, мягко уговаривал:

«да купив у моря соль у поморцев, да возят ее в Турчасово и на Порозе ту соль кардеху (известь) пуда по два и по три и больше в рогозину, возят ее в Каргополь. продают ее Белозерцам и Вологжанам. а кардехи деи и не сказывают, а продают за чисто».

И накладывал штраф в 2 рубля — стоимость 65 пудов соли. Но строгость наказания обратно пропорциональна количеству похищенного.

Там, где деньги, там и плата за богатство — грехи отцов вернулись детям и внукам. Слава зажиточного края встала поперек горла в Великую Смуту начала XVII века. С 1613 по 1619 годы рассыпались по краю десятки банд — обломки армий Лжедмитриев и польских гетманов — с примкнувшими местными лихими людьми. Онежан пытали, жгли в поисках золота и всего ценного. «На Онеге насчитали 2326 трупов замученных людей, и некому было похоронить их, множество было изуродованных, многие жители разбежались по лесам и замерзли». «По всему краю, по рекам Ваге и Онеге церкви божии поруганы, скот выбит, деревни выжжены», «у иных разбойников было обычною забавою набивать людям рот, уши и нос порохом и зажигать». Не было такого времени в Подпорожье, когда к небесам взывали так часто и искренне — моля за жизнь — помиловал бы Господь, отвратил врага.

О напастях времен Петра-реформатора пишут гораздо меньше, но онежане строили Новодвинскую крепость, Олонецкие заводы, Санкт-Петербург, Кроншлот и верфи. Не возвращались, уходили в бега, помирали на великих стройках. И снова зажигались свечи, снова проникновенно смотрели мужики и бабы в молчаливые лики святых. Когда часто зажигаются свечи — горят деревянные церкви. В 1724 году в Подпорожье сгорела церковь, на ее месте поставили высокую и вычурную Троицкую — чтобы Святая Троица слышала молитвы подпорожцев. Высокую и еще более богатую и дорогую церковь Владимирской иконы Божией матери поставили на средства местного крестьянина Степана Попова уже при Елизавете Петровне — как бы готовясь отмаливать следующие испытания.

Ими для жителей поонежья стала дарованная в 1752 году Елизаветой Петровной монополия на онежские леса П.И. Шувалову, которую он переуступил англичанину Джингли Гому. Лес стали рубить сплошняком, не считаясь с местными жителями. Подпорожцы сработали на построенной здесь в 1760 году Джингли Гомом верфи 27 судов для перевозки леса в Англию, но работа сотням лишила тысячи мужиков лесного промысла. Боролись как могли, то бревна у Гома унесет из-за крепежа, то пожар лесной случится, то рабочие на работу не выйдут, то еще что. Тихо бунтовали, к Богу обращались за советом, как быть, и традиционно — о прощении грехов и отвращении напастей. В итоге Гом разорился, но лес повырубили, много его сгнило в штабелях — что красочно описал путешествующий по Северу академик И.И. Лепехин.

В конце XIX века пик достатка — в Подпорожском приходе на 7 селений 1232 души мужского и женского пола, две церкви с колокольней, воскресная школа на 40 мальчиков и 7 девочек в новом доме, крестьяне щедро жертвуют — как покойный Петр Таразанов, завещавший приходу 5650 рублей. Но началась Первая мировая война, и хотя войн на памяти подпорожцев было много, но эта стала концом прежней жизни. В Петербурге кто-то сильно захотел власти, а кто-то не удержал имеющуюся, и страна пошла вразнос. Удивительные люди 1917 года, свобода — как веселящий газ — проникла даже в соседний с Подпорожьем Кожеозерский монастырь, где монахи свергли настоятеля и потребовали его выборов!

Завоеванная свобода оплачивается войной с теми, за чей счет она получена. Подпорожье вынесло на свет потоком истории в Гражданскую войну, когда сформированный из онежан 5-й Северный полк белых восстал в селе Чекуево, перебил офицеров и перешел к красным. Зачинщиками называли мужиков с Порога и Подпорожья. Видимо, они изменили 500-летнему правилу и не посоветовались с ликами в церквях. Полк в РККА был переименован в 156-й стрелковый и отбыл в 1920 году на польско-советский фронт, где почти полностью сложил головы — кто в боях, кто в плену у поляков, кто интернированным у немцев.

Советские времена в Подпорожье как у всех — коммуна, раскулачивание, колхоз, план по сдаче зерновых и молока, лесоповал, голод в войну. На фронт в Великую Отечественную из Онежского района ушли 8529 человек, погибли 4422 — больше половины. Оставшиеся в тылу голодали. Дневник онежского служащего Ф.Н. Паршинского:

«400 граммов хлеба за 30 ноября. Этот хлеб я съел с горячим бульоном из кошачьих голов… Я голоден уже третий день… 1 декабря я хлеба вовсе не ел… В магазинах нет хлеба. Задавил свою кошку…».

Автор арестован за антисоветские разговоры, приговорен к 10 годам лагерей.

Владимирская церковь закрылась и стала клубом, а Троицкую и колокольню разобрали на дрова в 1947 году. Молитв в войну стало много, но молились шепотом, в одиночку в укромных местах — до 1943 года это была «контрреволюционная агитация». Молитвы вполголоса, как считали верующие, приносили половинную защиту и помощь.1960−1970-е годы казались стабильными и зажиточными, но за 10 лет из онежских сел уехали в город 30 000 человек. 1992 год — власть разрешила выходить из колхозов, получая пай деньгами или имуществом, — стал крахом совхозам-колхозам, а с ними исчезла и работа с деревенскими жителями. В сердце Подпорожья, деревне Медведевской, в 2012 году проживали 8 пожилых жителей.

Какие явные циклы — подъем в гору, достаток и покой, беда… преодоление беды, достаток и покой, снова беда, то забвение церкви на реке, то молитвы и внимание!

Проезжающие по дороге Онега — Плесецк видят на том берегу фигурную, как из сказки, церковь. К ней через остров на реке вела, как дорога к храму, протока — прокопанная по преданию еще кожезерскими монахами. Немного времени было отпущено этой красоте — пара куполов упала, крыша зияла дырами. Лет 20 и ее не станет. Жаль, еще одна…

Но радость пришла неожиданно. У «Общего дела» своих денег на ремонт церкви нет, даже работая за копейку, на противоаварийку нужно 1,2 миллиона рублей. Половина уже собрана на сайте «Общего дела», вторую половину надо собрать. До XX века подпорожцы могли отремонтировать церковь сами, да и собрать деньги могли. Сейчас — не могут ни того, ни другого.

Да им ли восстанавливает Владимирскую церковь «Общее дело»? Не напоминает ли подпорожская черезполосица «труд-достаток и покой-беда» кругов, по которым движется вся страна, все мы? Не будем ли мы сами счастливы, проезжая по берегу Онеги, переправиться в Каменихе на лодке за реку со своими сомнениями и обратиться к ликам — оставшимся на «небесах» во Владимирской церкви.