Современность без будущего: что выросло в «Парнике Матюшина»?

Поисками истины человечество занимается с давних времен, над этим бьются мистики и физики, историки и археологи. Правду-истину всегда стремились найти и художники. Одни искали ее на пути верности форме и цвету, другие докапывались до подноготной иначе («Там груши треугольные, ищу в них души голые…»). В какой-то момент изрядная часть их, утомившись, объявила объективную истину отсутствующей, заменив ее плюрализмом субъективных правд, — и выдохнула.

Примерно такой взгляд на вещи сформулировала куратор XIV международного фестиваля «Современное искусство в традиционном музее» Катрин Беккер, один из руководителей берлинского центра современного искусства NBK, комментируя избранную в этом году для фестиваля тему — «Факты и вымыслы»:

«Даже естественные науки теперь с определенной дистанции относятся к такому понятию, как правда. Они понимают, что все это всегда зависит от перспективы того, кто говорит, что это правда. И мне кажется, что как раз художники, они как сейсмографы, они имеют такое качество — с критическим началом посмотреть на наш мир и нам передать, где может быть какое-то слабое место… Я считаю, что существует истина человека, истина в смысле аутентичности какого-то произведения, но мне кажется, что какая-то глобальная истина, которая существует для всех, — этого нет».

Какие же факты и вымыслы представляют посетителям 12 творческих проектов, вошедших в программу фестиваля? У меня создалось впечатление, что главным фактом, который здесь подвергается критическому «сейсмографированию», является само существование такого явления, как «актуальное искусство». Факт оно или фантом?

Сначала о проектах, о которых можно сказать, что они «скорее живые», то есть содержат в себе некое внятное послание и способны донести его до зрителя. Прежде всего, это фотовыставка «Связующие нити» в Потерне Петропавловской крепости, посвященная музеям Петроградской стороны, которые принимают у себя фестиваль. По замыслу авторов выставки, выпускников нью-йоркской школы дизайна Парсонс, «связующие нити» — это люди, которые работают в музеях, именно они соединяют прошлое и настоящее. В самом деле, среди фотографий немало портретных, на них присутствуют и человек, и музей, и в оба эти лика хочется вглядываться. Есть и фото, которые являются каналами связи с самими музеями, они интригующе показывают какой-то уголок, кусочек — ножку рояля, краешек лестницы, какую-нибудь небольшую вещь из экспозиции, так что возникает желание увидеть и целое.

Еще один проект, содержащий явственное послание и способный вызывать сильные эмоции минимальными средствами, — инсталляция «Туннель» московского художника Ростана Товасиева. Игрушечные мишки в пионерских галстуках как бы выехали по рельсам из одной раскрытой книги и теперь въезжают в другую. Мирная картинка на тему о пользе чтения, которая могла бы украсить вестибюль какой-нибудь детской библиотеки… это — если не поинтересоваться книгами. А если поинтересоваться, то окажется, что мишки-пионеры выехали из сборника произведений Аркадия Гайдара, посвященных Гражданской войне. А пункт назначения — книга маршала Баграмяна о первых днях Великой Отечественной. Из одной военной беды в другую, с наивной верой во все хорошее. С этим трагическим (или саркастическим? или то и другое?) взглядом на вещи можно соглашаться или спорить, но высказывание, несомненно, состоялось, и оно вызывает эмоциональный отклик.

Послание содержится и в инсталляции «Картография судеб» Веры Шавровой, живущей в Ирландии. Гобелены с вытканными на них копиями старинных семейных фотографий и драпировки из черных нитей могли бы показаться всего лишь украшениями интерьера, но проект ими не исчерпывается. На мониторе — завораживающие движения рук художницы, вручную ткущей историю своей семьи, звучат строки из писем и поэтические тексты. Грусть об утраченном, о том, как непрочны нити семейных преданий и нити человеческих судеб, которые могут быть так легко оборваны историческими катаклизмами, трогает душу.

Вполне прочитывается и довольно спорное послание коллективного проекта выпускников «Школы молодого художника фонда «ПРО АРТЕ» «Настоящая небыль», на разные лады и разными средствами утверждающего реальность вымысла и иллюзорность факта, как бы говоря: «Да какая, в сущности, разница? Все равно, как бы ты ни пыжился и ни тужился, приобретая богатство или штурмуя вершины власти, создавая фальшивки или разоблачая их, а все равно из земли ты вышел и в землю вернешься (инсталляция «Отчий дом»). Все прочее наваждение, майя, так что просто забей, бро!»

Но стоит сделать послание слишком явным, и для искусства не остается места, оно превратится в разновидность публицистики. Проект «Улица Кирова» (авторы Мария Андрющенко, Анна Кондратьева и Нигина Шаропова из Москвы) состоит из каталожных ящиков, где сложены имитации старых карточек с историей именования улиц, ныне носящих имя Кирова, толстых старинных фотоальбомов и витрин с мелкими артефактами прошлого. В пояснениях авторы избегают четкой позиции в щекотливом вопросе о советских топонимах, но под сомнение необходимость такого количества одноименных улиц они явно ставят. Проект похож на заметку в блоге. Актуальность налицо, но вот искусство ли это?

Вполне современны и проекты «Космический беженец» Халила Алтындере из Турции, и «Быстрые движения глаз» петербургской художницы Марины Алексеевой. Оба они были бы невозможны без сложного технического оснащения. Сам по себе ролик о колонизации Марса весьма незатейлив, а к арт-объектам можно скорее отнести самих пользователей (иначе и не назвать), вертящих головой в виртуальных очках и увлеченно разглядывающих что-то, видимое им одним.

Темой проекта Марины Алексеевой являются фантазмы бессознаельнго. Проникнутая фрейдистскими мотивами изменчивая виртуальность анимационных роликов крутится и извивается вокруг условно реальных экспонатов Музея сновидений Зигмунда Фрейда. Зритель подчинен технике, он должен стоять на обозначенном месте и смотреть в четко определенную точку. Но дело даже не в технических рамках (рамки тут надо понимать в буквальном смысле), а в том, что и здесь искусство уступает место аттракциону. Наблюдение за виртуальными чудесами доставляет интеллектуальный кайф, питает любопытство и щекочет нервы, однако эмоции покуривают в сторонке, а вроде бы именно к ним адресуется искусство?

Но самым удивительным моментом фестиваля являются не проекты, строящие свою актуальность на технологиях XXI века, а те, где сам художник превращается во что-то вроде промышленного робота, штампующего сотые копии с чего-то, что когда-то было гениальной новизной. Это тоже своего рода высказывание — о категорическом нежелании или неспособности что-то сказать от себя.

Например, 108 распечатанных на фотобумаге кадров из великого фильма «Броненосец «Потемкин» и на каждом оттиске от руки покрашен красным флаг («Флаг/Реконструкция» Анны Ермолаевой). Когда-то Сергей Эйзенштейн раскрасил флаг на кадрах пленки, и это имело очевидный прикладной и художественный смысл, но раскрашенные фото, занимающие три стены, которые никогда не сложатся в фильм, не породят движения, обжигают каким-то замогильным холодом.

Или ползущие друг за другом на плохоньком мониторе прямоугольники чистых цветов и теплица, в которой в землю воткнуты мертвые коряги и выпиленные лобзиком деревянные орнаменты — то и другое «навеяно» цветовыми теориями «будетлянина» Михаила Матюшина и его же «корневыми скульптурами» из природных материалов. Или стеклянные пятилитровые банки, граненые стаканы и графины, на которых с истовостью молящегося богам дикаря или педантичностью кладбищенского камнереза выгравированы фамилии основоположников российского авангарда. Но ведь знаменитый «Черный квадрат», который с легкостью повторит любой ребенок, теряет всякий смысл при повторении, как и имена Кандинского или Малевича ценны в подписях под их прорывными произведениями, а не нацарапанные где попало и кем попало!

Своеобразным самообвинением выглядит то, что одни из самых бессмысленных и антиэстетических, на мой взгляд, проектов так или иначе используют грандиозные фигуры начала прошлого века. Эти люди планировали переворот в искусстве как некую вселенскую революцию, они ощущали себя титанами, пророками и богами. То течение, которое клянется их именами теперь, слишком часто вызывает в памяти определение «обезьяна Бога». Впрочем, даже до мефистофельского ядовитого изящества эти странные фантазмы недотягивают, слишком уж они тоскливы и чахоточны, слишком жалки рядом с оригиналом. «Мне скучно, бес…»

Так что же такое «современное», «актуальное» искусство, представленное на фестивале, — факт или вымысел? Это как посмотреть. Если считать необходимым наличие некоего послания и способности задевать эмоциональные струны, то искусство среди фестивальных проектов все же витает. Но даже в лучших проектах нет обращения к будущему и устремления к нему, это либо тоска по прошлому, либо цитирование прошлого, либо насмешка над тем, что в прошлом мечтало о будущем, либо успокоенность наблюдателя в настоящем. Можно, конечно, произнести модное слово «постмодернизм» и тем облегчить душу. Но звучный диагноз на латыни вовсе не исчерпывает неприглядного факта болезни…