Где закон, защищающий защитников Родины?

— В семье Космодемьянских было два героя. У Зои был брат Александр — танкист, который под Кёнигсбергом горел в самоходке и, будучи раненым, продолжил атаку со строевыми частями, уже с пехотинцами, был тяжело ранен и погиб. Народное движение «Бессмертный полк России» не хочет ждать, когда и этого человека тоже ошельмуют и, возможно, обвинят в чём-то похожем. Мы подали заявление в Генеральную прокуратуру, и нам очень бы хотелось, чтобы определение, вынесенное прокуратурой, было недвусмысленным.

На защиту чести и достоинства Героя Советского Союза встали самые разные силы нашего общества. Бильжо принёс публичные извинения. Казалось бы, инцидент исчерпан. Но…

9 января Александр Невзоров опубликовал свои размышления по поводу этой навязанной обществу дискуссии. Назвал ярко и без прикрас — «Развесистая Зоя». Как «развесистая клюква» — про всю историю Советского Союза…

Утро понедельника началось с вопроса от многих: ты читала? Не читала и не собиралась — очередная потасовка вокруг несчастной девушки, умершей мучительной смертью, для меня некрасива, неправомерна и неэтична. Жирная точка на этом вопросе.

Когда читаешь заявления, подобные написанному Бильжо и Невзоровым, кажется, что единственно верный способ — проигнорировать. Но игнорировать не получается. Как за Бильжо появился Невзоров, так за Невзоровым обязательно кто-нибудь продолжит… Да и мне — как члену штаба Липецкого отделения Общероссийского общественного движения «Бессмертный полк России» — было бы стыдно промолчать, потому что Зоя Космодемьянская — это только начало, за ней последует «обличение» и других героев Великой Отечественной. И Невзоров уже сделал шаг в эту сторону.

По большому счету, он и не писал про Зою Космодемьянскую. Для него это лишь повод поговорить о главном — о том, что такое Родина. Вопрос был поставлен в «Панфиловцах». Понятно, не в них одних, но уж как-то, наверное, цепляюще для многих. Думаю, ответ на этот вопрос мы будем получать ещё долгое время с разных сторон и под разным словесным соусом.

Ответ от Невзорова был неожиданным, вызвал чувство брезгливости. Никогда не думала, что люди такого уровня опустятся до «развесистой клюквы», которую вроде бы сами не очень приветствуют. Разочарована. Обидно, когда разочаровываешься. Другая позиция никогда не может обидеть. Всегда интересно слышать, как по-другому и что думает человек. Обидно вместо этого читать «развесистую клюкву».

Вообще о понимании Родины, как о понимании Бога, говорить неприлично, но очень хочется. Потому как — а что ещё может быть основополагающим в жизни. И мне представляется, что мы очень интересный народ, так как Родину делим на временные периоды. Здесь — люблю, здесь — не люблю… Но так Родину не полосуют. В одном периоде удобоваримая, «правильная родина», в другом — «людоедский режим, где общественной нормой была деградация, доносы и смерть» и «доминантой государственного пейзажа были штабеля промёрзлых трупов ГУЛАГа». Жутко. Поэтому на такой родине никого не жалко: ни себя, ни других — кажется, в сухом остатке, такова историческая логика Невзорова. И такую Родину не жалко — вывод.

Из истории помнится: с такой логикой русская интеллигенция довела страну сначала до Февральской, потом до Октябрьской революции 1917-го. Когда грянула Гражданская война и красный террор, либеральная публика припустила из страны. За родину ожесточённо остались биться те, для кого она оставалась Родиной под любым именем власти. Как у Булгакова? И белые, и красные предстанут перед Богом. А кто отрицательный герой? — бежавший Тальберг.

Слава Богу, Россия — это не Николай II, Петр I, Екатерина Великая, Сталин и Путин. Это всего лишь наша траектория, где мы должны сделать свой выбор. Как у Юрия Левитанского — «каждый выбирает по себе». Чувство Родины тоже каждый выбирает по себе. В этом отношении для меня пример — известный российский лингвист, доктор педагогических наук, заслуженный деятель науки РФ Ефим Израилевич Пассов. Мне не повезло учиться у этого человека, но повезло всё-таки с ним встретиться. Вот уж кто потерпел многое от советской власти с его «пятым пунктом». На мой вопрос про Родину он мне ответил очень просто: «Мы ни мать, ни Родину не выбираем. Порядочные люди ни с матерью, ни с Родиной счёты не сводят».

К сожалению, в наше словоблудское время слово «порядочность» малоупотребимо. А «порядочность», если по Ожегову, — это «неспособность к антиобщественным поступкам»; если по всезнающей «Википедии» — «моральное качество человека, который не наносит умышленного вреда окружающим» — умышленного — ключевое слово.

В риторике Невзорова кроется опасность, возможно, большая, чем во всех обвинениях против Зои. «Вывеска «Россия» была сбита с фасада страны. Под словом «родина» подразумевались расстрельные рвы, голод и одержимость бредом всемирного коммунизма». Эта ремарка Невзорова направлена не нам, учившимся в советских школах, получившим образование в постсоветских вузах, выжившим в 90-е и прошедшим нулевые. Мы такому описанию нашей Родины уже не поверим. Только усмехнёмся и повертим пальцем у виска. Я бы даже не стала опускаться до диалога в стиле такой риторики.

Но моя 14-летняя дочь если не поверить, то прислушаться может — не хватает опыта критического восприятия действительности. Им, молодым и бунтующим, нужна отправная точка. Как сказал Бенджамин Дизраэли: «Если в 16 лет Вы не были либералом — у Вас нет сердца. Но если к сорока Вы не стали консерватором — у Вас нет мозгов».

Так что траектория незамысловатой риторики Невзорова понятна — тинейджеры в школе впервые из интернета узнали о Зое Космодемьянской и свою Родину впервые увидели такой.

Только мне, сорокалетней, непонятно, зачем это человеку, которому без малого уж скоро 60. Зачем это человеку с хорошим образованием, большим жизненным опытом — мне непонятно. Но ведь не умышленно?

Моя дочь многое знает о коллективизации — я из семьи раскулаченных крестьян. Моего прапрадеда расстреляли во дворе собственного дома, моих прадеда и прабабку сослали в Сибирь, мою бабушку спрятали, не сдали в детский дом и воспитали в обычной русской деревне — вот такая моя Родина. И по жизни мне везло с людьми, которые были вокруг меня, — это мне позволяет говорить, что у нас великая страна и Родина, которая даёт нам шанс стать порядочными людьми. Но стать или не стать, это тоже только наш выбор.

С возрастом, думается, человек должен бережнее относиться к своим словам, так как слова материальны и в итоге оказываются сильнее всякого оружия, так как разрушают единственное, что нас делает людьми — душу.

Есть сакральные табу, которые не позволяют нам потерять человеческий облик. Есть законы человеческие, которые не позволяют нам превратиться в озверевшую стаю. И есть боль, которая проходит через сердце каждого русского человека — какими законами и табу можно оградить её? Наша русская история прошлась по всем нам калёным железом и острым ножом — нам ещё долго переваривать опыт последних ста лет, чтобы понять, что с нами всё-таки случилось, раз уж история нас не учит и Смутное время ничего не подсказало.

Но, наверное, должны быть такие моменты в истории, которые станут неприкосновенными, чтобы мы в таком лёгком и безнаказанном словоблудстве окончательно не потеряли себя и свою русскость.

Как легко русские мужчины на просторах интернета распяли русскую девушку — Зою, как легко полетели в неё, которую уже некому из родных защитить, словесные комья просто животной, физиологической ненависти. А если бы был кто-то жив из её близких, вы бы так легко и безнаказанно могли жонглировать словами и медицинскими терминами? А каково будет вашим родным, если кто-то опустится по отношению к вам до подобного?

И если уж обычная человеческая порядочность в данном случае является устаревшим понятием, то, думается, должен быть закон, который оградит навеки замолчавших от наших плевков. Как оградили в Израиле и ряде стран Европы Холокост. Холокост — это такой ежечасный ужас, становящийся обыденным, отчего вызывает ещё больший ужас, такой, что любые слова причиняют боль. Само отрицание Холокоста — это уже уголовно наказуемое преступление. И оскорбление памяти о героях Великой Отечественной войны в нашей стране также должно стать уголовно наказуемым.

Великая Отечественная война для нас — это до сих пор свежая рана. Весь ужас и вся боль той войны для меня уместились в словах одного моего деда, которому в 1941-м было 16 лет: «Елец так горел, что у нас в домах ночью светло было». Он жил километрах в 70 от Ельца, который немцы взяли в декабре 1941-го, смогли взять только на четыре дня. И в его словах, словах 80-летнего человека, слышались боль, бессилие и ожесточённость на собственное бессилие — 16-летнего подростка, у которого повреждена нога, который ходит с трудом и ничего не может сделать.

И если, обсуждая какие-то моменты нашей истории, мы не можем не загрызть друг друга насмерть, может, пора остановиться нам, пока мы ещё напоминаем людей и не стали совсем «толерантными» (читай, равнодушными) к своему человеческому облику.