Государство намекает Церкви на важность идти путем милосердия

Президент России Владимир Путин впервые вручил Государственные премии за выдающиеся достижения в области благотворительности и правозащитной деятельности. В этом году лауреатом в области правозащитной деятельности стала исполнительный директор Международной общественной организации «Справедливая помощь» Елизавета Петровна Глинка («Доктор Лиза»). А первым в стране лауреатом за выдающиеся достижения в области благотворительной деятельности — основатель первого в России детского хосписа протоиерей Александр Ткаченко.

«Сегодня ценности гуманизма, сострадания, милосердия находят все больший отклик, объединяют наших граждан. Это еще одно свидетельство позитивного, созидательного развития и гражданской зрелости нашего общества», — подчеркнул президент на церемонии вручения премий в Кремле.

То, что первым премию в области благотворительности получил священник, во многом говорит о том, чего верховная власть в России ждет в первую очередь от Церкви. И в этом следует видеть, надо полагать, огромный аванс доверия. Неслучайно, вероятно, в программе митрополита Илариона «Церковь и мир» от 30 ноября, собеседниками была высказана мысль, что «фигурой президента» среди прочего «обеспечивается высокий нравственный авторитет, которым обладает Церковь».

В каком-то смысле это и признание того, что своего авторитета Церкви пока недостает. И вручение такой премии священнику Русской православной церкви следует понимать как указание на путь, идя по которому Церковь этот авторитет сполна заработает, и он будет держаться не на каких-то древних заслугах, к которым сейчас за малым имением прочего приходится апеллировать, а на реальных делах, которых ждет общество от религиозных деятелей.

«Отец Александр опекает детские хосписы, вкладывает в эту работу свои силы, саму жизнь, свою веру — в помощь тяжелобольным детям. Рассчитываю, что к его инициативам присоединятся и органы власти, структуры гражданского общества, представители религиозных организаций во всех регионах нашей страны», — было отмечено главой государства.

От всех религиозных общин общество ждет дел исполнения своей веры. Причем не подтверждения, ибо веру не надо подтверждать, а именно исполнения. Любое живое существо тянется к добру и милосердию, которые понятны без слов, являются универсальным языком общения, и здоровым социальный организм будет только на этих и никаких иных началах. Все прочее ценное и полезное прирастает к этому.

Едва началось «церковное возрождение», то есть на официальном уровне государство от Церкви почти отстало, перестав считать ее идеологически чуждым институтом, люди потянулись в Церковь в надежде на то, что здесь они могут обрести тот здоровый социум, который в стране в 1990-ые годы был как-то сразу и быстро потерян. Однако начитавшиеся аскетической литературы (имевшей на тот момент ореол некоторой «подпольности», что автоматически присваивало ей скрываемую некогда властями особую правдивость) младо-духовники стали ориентировать прихожан на то, чтобы от социума держаться подальше, сосредоточиться на своих грехах и спасать свою душу.

Многие люди с удивлением стали замечать, что духовническая практика в Православной церкви превратила некоторые приходы буквально, совсем не в переносном смысле, в секты. Православные устраивали целые акции для «борьбы с сатанинским числом», требовали непонятно от кого прихода православного царя, взывали к массовому покаянию, ходили крестными ходами, вычерчивая на теле планеты какие-то магические звезды, которые, как им казалось, должны привлечь внимание высших сил, многие «уходили на подвиг» и не возвращались из него. То есть было ощущение, что Церковь понесло куда-то не туда.

Церковь все больше замыкалась в себе, создав собственную виртуальную вселенную, где, как многим там внутри нее находящимся, считалось, что они борются с заговорами против той высокой духовности, которую они всеми силами отстаивают, и которой одни они являются носителями. И заговоры эти цвели и разрастались в их головах в геометрической прогрессии, все это активно подпитывалось старцами, одно время казалось, конца этому уже не будет. Другой род деятельности получил название «возвращение святынь», где спешка и нахрапистый тон, с которым это «возвращение» в иных населенных пунктах проводилось, никак не способствовали тому, что авторитет Церкви укреплялся. Напротив, он постоянно снижался.

По большому счету, власти уж точно не следует быть тем авторитетом, которым она демонстрирует, что от Церкви может быть серьезная социальная отдача. И хорошо, что эта отдача наступает благодаря инициативным верующим, понимающим, что смысл Благой Вести заключен в том, чтобы творить дела милосердия, и что такой род занятий и следует считать подлинным народным искуплением, не требующим никаких покаяний в виде акций, настаивающих на непонятно каком, перед кем — и, главное, зачем — публичном проведении этого показного мероприятия или целого их ряда, и заканчивающихся обычно воздвижением разных памятных знаков, часовенок, крестов и прочих сооружений, намекающих на присутствие тут повсюду, куда глаз ни упадет, культа.

Часовен и крестов уже наставили достаточно. Можно уже начать делами показывать — ради чего.