Christos Vittoratos
Море

«Самый затруднительный вопрос, из предстоявших для решения тогдашней политике, — писал первый историк русско-турецкой войны 1828−1829 гг. Гельмут фон Мольтке, — было восстание греков против турецкого правительства. На основании принципов, открыто высказанных в Вероне, оно являлось, бесспорно, достойным порицания, и потому посланники ново-эллинов не были допущены к конгрессу. Согласно словам знаменитого государственного человека, благополучие будущего должно было выйти единственно из обеспечения существующего, и святость легитимизма была распространена также на наследника калифов. Между тем нельзя было отрицать, что восстание в Морее проявилось из совершенно иного источника, чем карбонаризм и демагогические происки. За алтарь и за родной очаг они выступили на бой, который должен был закончиться или их освобождением, или совершенной гибелью».

Отправляясь в Верону, Александр I7 сентября 1822 г. посетил Вену, где он задержался на несколько дней для предварительных переговоров с императором Францем и Меттернихом. Они не были особо успешными. Поддержки в греческом вопросе Александр I не получил и на Веронском конгрессе — Меттерних опасался того, что идея национального движения в случае успеха греков рано или поздно перекинется на земли Австрийской империи и требовал трактовать греческое движение как мятеж подданных против законного суверена. Активно поддержала султана и Англия, министр иностранных дел которой — лорд Кэслри опасался, что в случае победы восставших в районе Проливов вырастет влияние России. Русские представители предложили план восстановления русско-турецких отношений на основе умиротворения Греции, удаления турецких войск из Дунайских княжеств и отмены ограничений русского мореходства и торговли.

Он был бы возможен при активной поддержке союзников, но уполномоченные других держав ограничились общими обещаниями содействия. Александр I не хотел ставить под угрозу единение, мнимое или реальное, европейских держав. В разговоре с министром иностранных дел Франции Шатобрианом через несколько дней после окончания работы конгресса он заявил: «Я очень рад, что вы, побывав в Вероне, можете быть беспристрастным свидетелем наших действий. Неужели думали, как уверяют наши неприятели, что Священный Союз составлен в угоду властолюбию? Это могло бы случиться при прежнем порядке вещей; но в настоящее время станем ли мы заботиться о каких-либо частных выгодах, когда весь образованный мир подвергается опасности? Теперь уже не может быть более политики английской, французской, русской, прусской, австрийской; теперь — одна лишь политика общая, которая должна быть принята народами и государями для блага всех и каждого. Я должен первый пребыть верным тем началам, на коих я основал союз. Представилось испытание — восстание Греции. Ничего не могло быть более выгодного для меня и моего народа, более согласного с общественным мнением в России, как религиозная война против турок; но я видел в волнениях Пелопоннеса признаки революции и — удержался. Что не делали, чтоб разорвать союз? То внушали мне предубеждения, то старались уязвить мое самолюбие; то оскорбляли явно. Но меня очень плохо знали, если думали, что мои убеждения зависели от тщеславия, либо могли уступить желанию мщения. Нет! Никогда не оставлю я монархов, с которыми нахожусь в союзе».

Вскоре императора начали покидать его «союзники», разрыв произошел именно в греческом вопросе. Ситуация начала меняться с весны 1823 г., когда под влиянием общественного мнения и изменившихся взглядов на перспективы греческого вопроса свою позицию изменил Лондон. 11 августа 1822 Кэслри покончил жизнь самоубийством. Лорд Джордж Каннинг, возглавивший британский МИД после этого, придерживался решительно других взглядов, чем его предшественник. Он сформулировал их следующим образом: «Россия покидает свое передовое место на востоке. Англия должна воспользоваться этим и занять его."В инструкции английскому посольству в Турции от 14 февраля 1823 он заявил о новой политике: «Англия не могла равнодушно смотреть на участь христианского народа, в продолжении нескольких веков стенающего под игом варваров. Король желает, чтобы великобританский посол вступился за греков, как за христиан, потребовал от Порты немедленного исполнения обещаний, данных министрам союзных держав, и поставил на вид дивану, что в случае отказа исполнит их требование, Англия не может долее оставаться в дружественных отношениях с Портой.» 25 марта 1823 г. Каннинг официально заявил о признании Англией блокады морского побережья Греции от Эпира до Салоник, объявленной греческим революционным правительством за год до этого. Великому визирю осталось только поинтересоваться у британского посла, что сделала бы Англия, если бы США признали ирландских мятежников воюющей стороной.

Британскому флоту было приказано соблюдать строгий нейтралитет в отношении конфликтующих сторон. В апреле 1823 г. правление британской Левантийской кампании было уведомлено о том, что британские власти не будут добиваться возвращения владельцам грузов и судов, захваченных при попытке нарушения блокады. Фактически эти действия были признанием за греками права на ведение военных действий, т. е. это было признание Греции de facto. Вслед за этим британские власти на Ионических островах стали оказывать открытую поддержку повстанцам. «Английское правительство признало объявленную греками блокаду, — докладывал 28 апреля (10) мая 1823 г. русский посол в Австрии в Петербург, ‑ и восстановило обычное сообщение между Ионическими островами и Мореей; оно рекомендовало повстанцам обратиться к Порте с предложением преобразовать Морею в княжество по образцу Молдавии и Валахии, предоставив ей такие же привилегии, какими пользуются эти последние. Изменился и характер высказываний английского посла в Константинополе, когда он говорит о греках, что свидетельствует о полном пересмотре британской политики».

С 1823—1824 гг. Александр I предпринял ряд новых попыток вернуть инициативу в греческом вопросе. Этого требовали собственные интересы России. Турки постепенно переходили от принципа закрытия Проливов для русского торгового флага к запретам на русскую торговлю. Максимумом уступок, предложенных Портой весной 1823 г. после энергичных русских протестов, было предложение использовать Константинополь как порт перегрузки. По их предложению некоторым турецким судовладельцам могли быть предоставлены лицензии для торговли между черноморскими портами и своей столицей. В последней гавани товары должны были перепродаваться для дальнейшей торговли с Европой. Подобная «уступка» не могла привести ни к чему, кроме потерь для России и преимуществ посредника-монополиста для Турции, и поэтому была отвергнута Петербургом. Только торговые дома в Одессе понесли убытки в 2 млн. рублей, цены на такие традиционные для русского экспорта товары, как зерно и сало, понизились в русских портах и выросли в европейских. После отказа России от турецких предложений, турки начали задерживать и торговые суда под нейтральными (шведскими и генуэзскими) флагами и заставлять их владельцев продавать хлеб в Константинополе.

Эта практика приводила к сворачиванию черноморской торговли, что шло уже вразрез с собственно турецкими интересами, так как Константинополь нуждался в привозе русского зерна. «В результате всех чинимых ею препон, проволочек, произвола и притеснений, — докладывал императору в мае 1823 г. градоначальник Одессы, — Порта получает лишь весьма незначительные доходы для своей казны, и они достаются дорогой ценой, ибо она сама того не сознавая, несет еще и косвенные убытки. Поэтому причины подобного поведения можно усмотреть лишь в удовольствии, которое доставляет Порте возможность пользоваться безнаказанностью, испытывать долготерпение других и злоупотреблять им, основывать свои права ныне и впредь на вопиющих несправедливостях и вымогательстве.» Быстрое решение греческой проблемы становилось в порядок дня, и подобные действия турецких властей лишь подталкивали русскую дипломатию к отказу от прежней линии поведения. Изменения в отношении Англии к повстанцам также способствовало этому. 9(21) января 1824 г. Россия предложила совместное выступление Великих Держав с проектом широкой автономии материковой Греции и островов Архипелага по образцу Дунайских княжеств с выводом турецких войск и при гарантии европейских государств.

Этот план не устраивал ни одну из сторон конфликта, к тому же о совместных принудительных мерах по отношению к Турции на конференции послов, проходившей в Петербурге, договориться не удалось. Зато 31 мая 1824 г. парижская газета «Конститусьонель» опубликовала текст русского проекта решения греческой проблемы. Это произошло практически накануне созыва в Петербурге конференции уполномоченных России, Англии, Австрии, Франции и Пруссии, которая начала свою работу 5(17) июня. Русская программа была обсуждена и в основной своей части одобрена, однако на предложение Нессельроде направить дипломатическим представителям этих держав в Турции идентичные инструкции о совместном демарше перед Портой по греческому вопросу последовал отказ. Представители Европы сослались на отсутствие необходимых полномочий. Тем не менее активизация дипломатических усилий не прошла бесследно — в июне 1824 г. турки открыли Проливы для торгового судоходства. При этом проходившие суда обкладывались особым налогом, который должен был компенсировать потери, понесенные в результате восстания. Разумеется, что эта мера наносила ущерб интересам России, которая должна была расплачиваться интересами своей торговли за фискальную политику султана. Восстановления объемов русского торгового судоходства так и не последовало. Между тем, отчаявшись ждать поддержки от Европы или России, большинство руководителей повстанцев, которые отрицали идею автономии, обратились за поддержкой к Лондону.

«Всего опаснее для дипломатии было то, — отмечал Мольтке, — что вскоре нельзя было скрыть, что греки приобретут свободу и без помощи европейских кабинетов; как только же представилась возможность достижения этого результата, проявилось вместе с тем недоверие, чтобы какой-нибудь сосед, отказавшись от установленных принципов, не подал бы своевременно руку помощи новой выскочке в семье европейских государств, обеспечивая за собою прочное влияние и политический перевес. Старые завоевательные планы, религиозное родство и географическое положение России, при боевой готовности ее войск, побуждали признавать именно этого соседа за самого опасного».

В результате помощь повстанцам пришла не от близкого соседа, чего боялись во многих европейских столицах. В июле 1824 г. последовало предоставление грекам британского займа в 800 тыс. фунтов. «Прочное влияние и политический перевес» данное решение действительно обеспечило Лондону надолго: греческое королевство сумело погасить этот долг только в 1890 г. Получение солидной финансовой помощи способствовало созданию основ регулярной повстанческой армии, которая до этого была представлена исключительно ополчениями. Россия теряла инициативу в деле защиты православных подданных султана.

В ответ на решение султана вывести войска из Дунайских княжеств и открытие Проливов 15(27) августа 1824 г. Александр I принял решение о восстановлении разорванных в 1821 г. дипломатических отношений с Турцией и возвращении посла в Константинополь. На этот пост был назначен граф А.И. Рибопьер. Между тем положение на Балканах постоянно ухудшалось. В военных действиях возникла пауза. Греки не могли выйти за пределы Пелопоннеса, а турки — прорваться на полуостров. Турецкая армия состояла из устаревших ополчений, кавалерия формировалась из помещиков, не все из которых могли обеспечить содержание лошадей и покупку сбруи — некоторые являлись на службу на мулах, с веревочными стременами и т.п. Пехота была плохо вооружена, скверно дисциплинирована и почти не обучена, служба снабжения отсутствовала.

Среди лидеров ополчений повстанцев, ориентировавшихся на Россию, Англию и Францию началась борьба за власть, принявшая форму гражданской войны. Тем временем по просьбе султана на помощь к нему пришли войска его вассала — египетского паши Мехмеда-Али. Египтяне начали активные действия по подавлению греческого восстания. Египетская армия была обучена европейцами. Начало положили в 1815—1819 гг. выходцы из французской армии, обучившие первый батальон. На турецкий был переведен и французский Устав, ставший основой египетского военного строительства. Армия была построена на жестокой дисциплине, физические наказания вводились для всех, включая офицеров. Паша существенно укрепил Египет и его владения, ввел ряд государственных монополий (хлопок, конопля, индиго), что укрепило его казну и повысило возможности самостоятельных действий. Вскоре его армия уже имела хороший опыт военных действий — в 1818 г. египтяне закончили трудную войну на Аравийском полуострове, подавив сопротивление ваххабитов.

В 1802 г. они взяли Мекку, где разрушили почитаемые гробницы, ограбили мечети, казнили городского кади [1] и местных шейхов. Вскоре сдалась Медина. Восставшие прекратили движение караванов, вскоре они начали пиратствовать в Персидском заливе. Особенно активно нападали на британские торговые суда. Ваххабиты угрожали Сирии. Турецкие власти были бессильны. В 1815 г. в поход выступил Мехмед-Али. В одну кампанию ему удалось разбить основные силы ваххабитов и освободить от них побережье Красного моря, Мекку и Медину. В 1818 г. война была закончена. В плен к сыну египетского правителя Ибрагим-паше попал лидер повстанцев. Корабли для египетского флота строились на верфях Ливорно, Венеции, Марселя и Америки. В египетском флоте служили офицеры-французы, значительно поднявшие его боеспособность. Мехмед-Али хорошо понимал преимущества западного образования и с 1826 г. начал отправлять для обучения в Европу своих подданных. На построенных в Египте мануфактурах европейцы обучали египтян обращению с машинами.

Египтяне начали действовать против греков на море и островах. В 1822 г. в связи с активизацией повстанческого флота у Кипра контроль над островом был передан Мехмед-Али. 18 апреля здесь высадились египтяне и через два дня начали новую резню, жертвами которой стали уже и европейцы. Протесты консулов игнорировались. В результате разного рода преследований с 1821 по 1825 гг. Кипр покинуло от 20 до 25 тыс. греков — более четверти населения острова. За поддержку в действиях против греческих повстанцев Мехмеду-Али был обещан пашалык в Морее. Ибрагим-паша с 17-тысячным корпусом в 1825 г. полностью подавил сопротивление повстанцев на острове Крит, после чего, 24 февраля 1825 г. высадил 4 тыс. пехотинцев и 500 кавалеристов в Морее. Греческий флот не помешал этой перевозке.

Организация управления на освободившихся территориях вообще находилась на крайне низком уровне. Продолжалась вражда между отдельными группами повстанцев, их отряды изымали продовольствие и фураж у крестьян, что стало причиной массового недовольства. Законодательный корпус был избран военными лидерами и торговой верхушкой и никак не мог способствовать умиротворению. Группы депутатов ориентировались на своих покровителей. Суды практиковали нечто среднее между французскими и византийскими кодексами, а их решения мало кто выполнял. Повстанцы не отличались высокой дисциплиной, матросы флота потребовали выплаты задержанного на 1−2 месяца жалованья и временного отпуска кораблей с экипажами домой, на острова. Воспользовавшись этим, египтяне перевезли Ибрагиму еще 6 тыс. пехотинцев и 500 кавалеристов.

К этому времени регулярная, обученная французскими, итальянскими и английскими инструкторами греческая армия не превышала 4 тыс. чел., она значительно уступала по численности противнику. Ополчения повстанцев, достаточно эффективные в действиях партизанского толка, не могли с успехом противостоять более многочисленному и хорошо обученному противнику. Сказывалось и отсутствие единого командования, характерная черта такого рода отрядов. Кроме того, поначалу греки явно недооценивали египтян, считая их настолько же слабым противником, каким были турки.

Нессельроде весной 1825 г. считал победу греков опасной для будущей стабильности Европы, а поражение их недопустимым по последствиям, так как предвидел полное уничтожение всего греческого населения Турции. В качестве выхода из этого тупика он предпочитал рассматривать сотрудничество с Францией, Пруссией и Австрией, которого по сути дела не было. Целью этого сотрудничества было бы совместное выступление в защиту греков, и, в финале, автономия Греции. Ради восстановления мира на Балканах русский МИД советовал Милошу Обреновичу сохранять спокойствие и не поддаваться соблазну последовать примеру восставших. Все попытки Александра I и Нессельроде достичь общей позиции по греческому вопросу с континентальными союзниками оканчивались неудачей. «С одной стороны, — докладывал 8(20) июня 1815 г. министру русский поверенный в делах в Турции М.Я. Минчаки, — планы Порты ныне хорошо известны; с другой стороны, совещания в Санкт-Петербурге и Константинополе доказали, что союзники отнюдь не разделяют великодушных намерений нашего кабинета, а истребление греков между тем продолжается. Если бы записка нашего кабинета о дальнейших шагах в восточных делах была рассмотрена с доверием и непредвзято, то Европа увидела бы, что сделала Россия для спасения этой несчастной нации, увидела бы, с какой умеренностью и терпением эта держава добивалась, чтобы бедствиям войны был положен конец. Союзников можно обвинить в том, что эта разумная политика не принесла плодов, но легко было предвидеть, что из-за отсутствия единства взглядов, интересов и целей каждый из них станет проводить свою собственную политику».

Пока русская дипломатия пребывала в этом тупике, вооруженные и обученные по европейскому образцу ветераны Ибрагим-паши сразу же продемонстрировали свое преимущество. Египетская армия вскоре после высадки, уже в мае 1825 г. овладела Наварином (совр. Пилос) и устроила там резню населения. Вслед за этим была осаждена главная крепость повстанцев Миссолунги. 12 августа 1825 г. руководители восстания особым актом провозгласили переход Греции под покровительство Великобритании. Кризис восстания, который угрожал самому существованию греческого населения в Европе, кризис усилий организовать совместное с остальными Державами выступление в его защиту, все это привело к тому, что в последние месяцы жизни Александр I решил готовиться к самостоятельным действиями отбыл с инспекционной поездкой на юг России. Практически все надежды и расчеты монарха рушились на его глазах. Огромным ударом для императора было и личное горе. В январе 1824 г. умерла его незаконнорожденная и горячо любимая дочь — София Нарышкина. Смерть единственного пережившего детские годы ребенка глубоко потрясла Александра. «Я наказан за все свои увлечения», — сказал он.

«Недовольный настоящим, неуверенный в будущем, — вспоминал А.Х. Бенкендорф, — строгий к самому себе, он стал несчастливым, потерял вкус к жизни и к своему могуществу. Он умер в скорби о потерянных иллюзиях и в предвидении будущих бедствий». Это произошло 19 ноября 1825 года в Таганроге.

Преемник Александра I почти сразу же после восшествия на престол начал активные переговоры с Англией и Францией по греческому вопросу. Последнее не удивительно. Следствие над декабристами показало Николаю Павловичу, насколько непопулярной в широкой общественности была политика его старшего брата, в которой видели игнорирование во имя Священного Союза интересов славянских народов и православных греков. На самом деле политика Александра уже во многом подготовила переход к новому курсу в восточном вопросе. Уже 16(28) декабря 1825 г. Нессельроде предупреждал русского посла в Пруссии: «Система Его Императорского Величества не будет иметь другой цели, как благоденствие своего государства, другого руководящего начала, как несомненные интересы народов, вверенных ему Провидением.» Изменения последовали и в отношении к Священному Союзу. Николай видел в нем прежде всего инструмент в борьбе с революционным движением в Европе, не распространяя последнее понятие на Оттоманскую империю, и отказываясь трактовать греческих повстанцев как революционеров.

«Брат мой, — сразу же заявил император в разговоре с австрийским послом графом Людвигом фон Лебцельтерном, — завещал мне крайне важные дела, и самое важное изо всех: восточное дело. Он был готов покончить с ним, когда преждевременная смерть похитила у нас императора Александра. Я непременно должен положить конец этому делу, иначе оно станет для меня источником тяжких усложнений и ни в каком случае не должно оставаться у меня на плечах. Впрочем, не следует думать, что я примусь за его разрешение очертя голову. Я очень рад буду условиться со всеми моими союзниками в вопросе, важность коего я живо сознаю и для них, и для России. Но я не могу возвратиться к прежней системе аргументации. Все уже высказано с обеих сторон, предмет исчерпан. Если они не могут или не хотят действовать заодно со мной и сами меня к этому принудят, то мое поведение будет совсем иное, чем поведение императора Александра. Не обманывайте себя. Не с одним и не с двумя, а со всеми моими союзниками желал бы я привести его к окончанию. Я хочу мира на Востоке. Мир нужен мне. В этих видах, поймите меня, возвращение моего посланника в Константинополь должно быть действительным залогом искреннего примирения, а не сигналом новых ссор или войны. Повторяю, если мне изменит хотя один из моих союзников, то я вынужден буду действовать одиноко, и вы можете быть уверены, что это не затруднит меня».

К этому же призывал императора и бывший посол в Турции Г.А. Строганов, призывавший его к новой, активной и жесткой политике в греческом вопросе, к переходу от совместных с Европой протестов к требованиям, исходящим от России, то есть к ультиматумам. «Государь! По моему мнению, — писал он 18(30) января 1826 г., — действенность подобной меры зависит от того, насколько твердой будет наша позиция и решительным тон предъявленного нами ультимативного требования. Самый верный способ добиться почетного мира — это не бояться войны. Пусть же Порта, опьяненная кровью и сбитая с толку коварными наущениями, прозреет; пусть она согласится предварительно заключить перемирие с христианами, отважно борющимися со смертью, отвергающими отступничество и рабство; пусть Порта явится для переговоров на берега Прута и поспешит обрести те условия своего существования, которые Ваше Императорское Величество можете предоставить ей лишь в том случае, если будет обеспечено спасение миллионов христиан, бесславно ввергнутых в крайнее отчаяние. Почту также своим долгом напомнить Вашему Величеству, что никогда право России ввести свои войска в оба княжества не оспаривалось ни Великобританией, ни какой-либо другой из держав, завидующих нашей силе и нашему законному влиянию. Проводя, таким образом, истинно национальную и религиозную политику (разр. авт. — А.О.), Ваше Императорское Величество призваны совершить великое дело!»

[1] Кади — духовное лицо у мусульман, исправляющее обязанности судьи.