То, что случилось в Москве в ночь с 8 на 9 февраля, вызывает раскол в общественном мнении по ошибке. Люди спорят не о том.

Александр Горбаруков, ИА REGNUM

Потому что в том, что случилось, есть два сюжета. Они — совсем разные.

Во-первых, это проблема ларьков, незаконных построек, облика Москвы, урбанистики, политического смысла происходящего и так далее. Вокруг этого ломаются копья — уродливые ларьки или полезные? Преступной была застройка или законной? Вообще — кому от этого польза, а кому вред? И тут — сплошной раздрай. Либералы вроде как в основном за снос ларьков, потому что это урбанизм. Но не все — некоторые против, потому что ларьки — символ прекрасных 90-х. Патриоты, с одной стороны — за снос ларьков, потому что они — символ лихих 90-х. Патриоты-народники, с другой стороны, равно как и либералы-за-конкуренцию, — категорически против, потому что это удар по простому, живому, человеческому, по малому бизнесу и действие в пользу паразитирующих на теле Москвы монополистов-сетевиков. И тут, и правда, спорить можно долго, бодро (или уныло) и без особых последствий.

Но это вот всё — несмотря на важность для многих — ничтожно на фоне второй проблемы. Проблемы властно-общественных отношений. Проблемы того, с каким лицом у нас здесь власть. И эта проблема — которая в ночь с 9 на 10 февраля стала самой главной, самой угрожающей и взрывоопасной — состоит в том, что московская власть окончательно предстала властью с нечеловеческим мурлом.

Ещё раз — по первому блоку проблем можно спорить много и долго. Как можно долго спорить о Лужкове и лужковщине. Найти согласие трудно — почти так же, как в спорах о Ельцине. Если даже не труднее. Но вот что можно сказать о Лужкове, отвлекаясь от всех обвинений (в коррупции, в волюнтаризме, в дурновкусии и так далее), — так это что власть при Лужкове была с человеческим лицом. Иногда нахальным. Иногда эйфорически весёлым. Иногда злобным — чего стоят бесконечные (и всегда выигрываемые) суды против любых выпадов против мэра в СМИ. Но в одном Лужкова и его команду невозможно обвинить — ему (и им) было не пофиг. Они слушали общественное мнение, они слышали его, они заигрывали с ним, они пытались ему понравиться, они могли игнорировать его — но они не воспринимали его как нечто не существующее в природе.

«Ночь длинных ковшей» — это воплощение мурла власти, лишённой каких-то органов чувств, позволяющих общаться с людьми. Не отчитываться на сайтах, не устраивать телекартинку на федеральных каналах, а просто испытывать к людям, к москвичам, живые человеческие чувства (не обязательно даже хорошие — но живые). Кстати, по слухам, в родных краях у нынешнего мэра был совсем другой имидж — там он успешно побеждал на конкурентных выборах, там у него была репутация «человека, которому не пофиг». Куда что делось? Не время и не место рассуждать об этом.

Но то, что произошло, — это апофеоз воинствующей бюрократической глупости. Какой-то спринтерский марафон по граблям. Ни один зубчик не избежал наступания, ни одно древко — точного попадания в лоб. И отношения с граблями сложились совершенно паритетные: репутация московского руководства лежит теперь в таких же уродливых и невосстановимых развалинах, как ларьки и павильоны.

Подставленными и дискредитированными оказались скопом просто все. Президент с его тщательно выстраиваемой политикой поддержки малого и среднего бизнеса и опоры на реальный учёт народного мнения. Премьер-министр (и его партия) с их декларациями о правовом характере взаимодействия государства и бизнеса. Администрация президента с её урбанистическими увлечениями. Борцы с уродством лужковского наследия. Владельцы и арендаторы всей этой многообразной и разноплановой коммерческой недвижимости, в одну ночь переставшей быть недвижимостью. Граждане, жители центра и спальных районов — и те, которым ларьки надоели, и те, кто ими активно и удобно пользовался. Любая однозначная позиция по первой группе проблем вызывает вспышку негодования, а точнее — самые разные вспышки разных негодований. В раздрае — все. В нарастающем раздражении — все. А самое главное, все — в дураках. И это именно тот случай, когда старинный вопрос Милюкова — «глупость или измена?» — утрачивает смысл: это такая глупость, которая сокрушительнее сотни шпионов, тысячи диверсантов и даже двух коллаборационистских агитационных рупоров — радиостанции и телеканала.

Власть бывает разной. Она бывает истеричной и флегматичной, иногда впадает в меланхолию, иногда сангвинически ехидной. Но власть-аутист — это недопустимо и смертельно опасно. Любые — сколь бы оправданными они ни были, сколько бы убедительных (хотя бы для кого-то) оснований для них не было — действия совершаются по известной программе аутичного поведения: сидит такой мрачный малыш, катает велосипедики часами, потом ломает, ломает, ломает ларьки, потом открывает, открывает, открывает развязки под камеры, а чуть что не так, падает на землю, трясёт ножками, царапает сам себя ручками и ужасно, отчаянно и обиженно вопит. Но аналогия только частичная. Потому что малыш не виноват — а ещё у него есть родители и врачи, которые обязаны заботиться о нём и любить его. А в столичной семье власть — это не просто «взрослый» и «старший», это авторитарный и ничем реально не ограниченный в своём произволе старший. Взявший на себя обязанности и ответственность по своей воле. И при этом аутист.

Делая хорошие, правильные и популярные дела (систему МФЦ, например), непопулярные дела (платные парковки), сомнительные дела (плиткопад), плохие и неправильные дела (оптимизация школ — ох, калинка-малинка моя!), необъяснимые вздорные дела (снос ларьков), московская власть бредёт, как сомнамбула в тумане, утратив зрение и слух и периодически отзываясь только на уханья собственного бюрократического подсознания. Даже разворачивая специальные механизмы (прогрессивные такие — через интернет!) для организации общественных дискуссий, они превращают эти дискуссии из способа разрядки напряжённости и достижения согласия в способ нагнетания недовольства всех участников дискуссии, навязывания неприемлемых компромиссов и усиления конфликта (как это было «блестяще» продемонстрировано на примере дискуссии о переименовании «Войковской»).

…Бывают разные моменты. Бывает, когда «слова не нужны, нужны дела». А бывает, когда всё наоборот.

Спорить о целесообразности-нецелесообразности совершенного, о причинах и поводах, о предстоящих компенсациях и, наоборот, расследованиях и наказаниях, — наверное, можно. И нужно.

Но пока что главное — другое. Главное — чудовищная психотравма, нанесённая общественному сознанию главного города России. Главное — бесчисленные баррели бензина, выплеснутые в давно уже разожжённые склады заготовленных «либералами» агитационно-пропагандистских автопокрышек. И это — не беда. Это — катастрофа. Требующая вмешательства не архитекторов, юристов и союзов предпринимателей, а спецбригад МЧС. И законы сейчас (временно) ни к чему — действует один-единственный кодекс: «Правила тайленола». Ему обучают пиарщиков. Считается, что корпорация Johnson & Johnson в 1982 г. идеально справилась с чудовищным кризисом — после того как в Чикаго шесть человек погибли, отравившись цианистым калием, оказавшимся внутри капсул тайленола, популярнейшего в то время лекарства от головной боли. Действия руководства были впоследствии изложены в формате трёх правил, которые должны быть выполнены не позднее чем в первые 24 часа после катастрофы. Первое — предъявить первое лицо (и обеспечить полную открытость и эмоциональную вовлечённость всего руководящего состава). Второе — принести извинения и взять на себя ответственность — даже при уверенности в собственной правоте. И третье — немедленно отозвать товар. В случае с тайленолом всё получилось — следуя этой схеме самым жёстким образом, корпорация сумела впоследствии доказать полное отсутствие своей вины (был установлен криминально-террористический характер случившегося), изменить упаковку (чтобы защитить лекарство от возможности повторения подобных терактов) и полностью вернуть себе и долю рынка, и (даже с повышением) репутацию.

Получится ли это с оскорблённой и морально изнасилованной Москвой? Какое «первое лицо» будет предъявлено москвичам и принесёт извинения за неуклюжие, бездумные и опасные действия мэрии? И если это будет не мэр — то что же будет отозвано в порядке следования третьему правилу? «Товар» — ночной погром со всеми его последствиями и возмещением ущерба в полном объёме? Или — если это уже невозможно — то те, кто сей «товар» произвели, вбрызнули туда цианид собственной некомпетентности и отравили Москву и москвичей?