Если Россия признает Косово, сербы превратятся в «балканских поляков»
Анализируя причины, по которым Россия теряет влияние в Венесуэле, Евгений Примаков в начале 2019 года сказал: «Мы опять и опять, с упорством жадного до корма идиота, занимались подкупом элит, не обращая внимания на то, что они могут исчезнуть/смениться/поменять ориентацию… Каковы бы ни были элиты — они могут обеспечить контракты, и в этом смысле даже подкуп элит может быть полезен, но концентрация на такой политике не может снизить критические риски в случае больших потрясений. Такие риски может снизить позитивная репутация, которая формируется в массовой среде, на улице. Это не «подрывная работа» и не «поддержка оппозиции» — ни в коем случае, раз такой цели нет, это страховка».
Несмотря на то, что Сербия и сербский народ в целом принадлежат к европейской цивилизации, и поэтому сербские политические, экономические и общественные условия отличаются от латиноамериканских, эту оценку российского образа действий за границей из уст действующего директора «Россотрудничества» в основном можно применить и к Сербии. Влияние России в сербском обществе минимально, так как российское государство выбрало поддерживать коммуникацию только с правящими политическими элитами и деловыми верхушками на государственных предприятиях.
При этом Россия упрямо игнорирует тот простой факт, что политическая и деловая элита бывшей Югославии с 1948 года, а потом и самостоятельной Сербии (сначала скрытно, а с 2000 года и открыто) формировалась под прямым и косвенным влиянием Запада. И несмотря на такие невыгодные карты в руках, российское государство все ставки делает на эту элиту, чью «игру» не может эффективно контролировать. И поэтому рано или поздно ей придется обанкротиться в этой балканской партии покера.
С другой стороны, Россия уже три десятилетия почти полностью игнорирует «дар свыше», который неожиданно дал ей шанс быстро и без усилий восполнить свое почти вековое отсутствие в жизни сербского общества. Политическая и военная конфронтация всего сербского народа, проживающего на пространстве бывшей Югославии (Сербия, Черногория, Республика Сербская и бывшая Республика Сербская Краина) с политическим Западом, олицетворением которого является НАТО, в последнем десятилетии прошлого века породило у уже вовсю вестернизованного сербского общества сильное отвращение к западным идеологическим ценностям и культурной миссии. Уже сейчас можно сказать, что этот шанс Россия упустила, и поэтому ее влияние на сербское общество сегодня ничтожно и рудиментарно. В отличие от России, Западу, который очень серьезно вкладывал в сербские СМИ, культуру, образование и науку, удалось быстро нейтрализовать нехватку политического авторитета.
Благодаря многолетнему отсутствию российской «мягкой силы» в Сербии, положительное восприятие России среди сербских патриотов сегодня в основном держится на представлении о России как о последнем гаранте Резолюции 1244 СБ ООН и защитнице территориальной целостности Сербии в Косово и Метохии. Это восприятие крепкое, так как оно зиждется на позитивном стереотипе о России, которая уже много веков является защитницей православных сербов. Восприятие России как последней хранительницы Косово и Метохии пока удачно компенсирует живущий среди сербов негативный стереотип о России как о неконкурентоспособной стране, которая не может противостоять западному влиянию в культурной, медийной, экономической и политической сфере.
Потребность в более интенсивном присутствии российской «мягкой силы» в Сербии в последние годы привела к увеличению количества российских СМИ на сербском языке. По логике вещей, усиление российского медийного присутствия на Балканах должно сопровождать политическое наступление Кремля на этой территории, а не наоборот. Однако, обращаясь к сербской аудитории, российские аналитики непременно должны знать, что «мягкая сила» отдельно взятого государства зависит от двух факторов. Первое — в какой степени представителям «мягкой силы» удастся привести свои послания в соответствие не с доминирующей в тот или иной момент политическо-партийной позицией, а с нравами народа, к которому они обращаются. Второе — в какой степени представителям «мягкой силы» этого же государства удастся избежать за границей ловушек негативной контрпропаганды государств-конкурентов.
О том, какое место Косово и Метохия занимают в коллективном сознании сербского народа, свидетельствуют в том числе и новые опросы общественного мнения, чьи результаты разработчики концепции российской «мягкой силы» в любом случае должны учесть. В соответствии с результатами этих исследований аж 75% граждан Сербии посчитали бы признание сепаратистского Косово Белградом актом предательства. Идею обмена территориями (так называемого разграничения) поддерживает 15,8% граждан, в то время как предложение о признании независимости южного края в обмен на создание Сообщества сербских муниципалитетов и особый статус для сербских монастырей — всего лишь 20,4% граждан Сербии.
Что касается второго фактора — обхода ловушек негативной контрпропаганды государств-конкурентов, российская «мягкая сила» в Сербии сталкивается прежде всего с противодействием конкурентской англосаксонской «мягкой силы». С тех пор как Британия в 1837 году установила дипломатические отношения с молодым Княжеством Сербией, вся британская политика на Балканах состоит из целей, реализацию которых требовал от первого британского консула Ходжеса тогдашний глава министерства иностранных дел лорд Палмерстон: обеспечить привилегированное положение английской торговле и вытеснить любое влияние России. Уже много веков для англосаксов русофобия является основным способом пропаганды с целью ограничения российского влияния. В европейских славянских и православных странах, таких, как Сербия, население которых имеет самые тесные духовные связи с Россией, англосаксы уже десятилетиями используют старый, но весьма эффективный русофобский стереотип о российском государстве как восточной деспотии. Этот тезис должен сигнализировать балканским православным славянам о том, что для всех восточных деспотий, таких как (царская и советская) Россия, характерны вероломность и имперское себялюбие.
Учитывая то, что позиция большей части сербского общества совпадает с принципами Резолюции 1244 (в соответствии с которой Косово является неотъемлемой частью Сербии), если бы российский МИД по каким-то причинам перестал ссылаться на этот документ, это пробило бы невосполнимую брешь между сербским общественным мнением и российским государством. Такое решение сыграло бы на руку англосаксонской пропаганде, и сербский народ уже никто не мог бы разуверить в том, что Россия в 1999 году предложила принять Резолюцию 1244 только для того, чтобы за счет Запада обвести вокруг пальца тогдашнее сербское руководство, а не для того, чтобы сохранить суверенитет Сербии над Косово и Метохией.
Представителям российской «мягкой силы» недостаточно знать сербскую политическую и деловую элиту, чтобы сказать о том, что они знают сербский народ и его коллективный нрав. Если бы Кремль по каким бы то ни было причинам признал второе албанское государство на территории Сербии, Россия вступила бы в очень серьезную конфронтацию с сербским обществом. После вступления так называемой Республики Косово в ООН Кремль удостоверился бы в том, что связь элитами, как об этом сказал Евгений Примаков, не сможет обеспечить постоянное российское присутствие в Сербии.
Потеря положительного восприятия России в сербском обществе, которое связано с защитой сербского и православного Косово и Метохии, одновременно стала бы источником сильной русофобии в среде сербских патриотов — вчерашних русофилов-идеалистов. Так как признание Косово в восприятии большинства сербов отождествляется с предательством, Россия в сербском обществе была бы заклеймена как страна, которая участвовала в разделе Сербии. Поэтому не кажется необоснованным вывод о том, что такой шаг Кремля позволил бы англосаксам создать посредством своей пропаганды новых православных «поляков» на балканской части Интермариума. Это должно серьёзно беспокоить ответственных за российскую политику на Балканах.