В чем смысл полета Гагарина и что ему противопоставил Запад?

Полет Гагарина в космос обычно обсуждается как великое достижение технического прогресса, победа человеческого гения и воли. Все это, безусловно, справедливо. Однако почему у многих до сих пор наворачиваются на глаза слезы при упоминании знаменитого гагаринского «поехали»? Только ли явление гения и воли в совокупности с гордостью вызывают это чувство? В чем подлинный смысл этого великого деяния, на что на самом деле дерзнули Гагарин и Королев и как это связано с недовыявленной сущностью советского проекта?

Человечество тысячелетиями жило в рамках геоцентрической модели Вселенной. Основными столпами этой модели были Аристотель, Птолемей и Данте. В эту модель эти великие деятели, как и многие другие, встраивали понимание всех сфер человеческой жизни, и прежде всего власти. Кроме того, человечество, с древнейших времен восхитившись красотой небесного порядка, построило много вариантов геоцентрических философско-научных и метафизических систем. Эти системы обладали ценностью сами по себе и потому, что связывались с религиозными представлениями, и потому, что были действительно красивы с эстетической точки зрения.

Главное же, геоцентрическая модель полностью соответствовала еще более древней и фундаментальной идее — тождества микро‑ и макрокосма. Согласно этой идее, устройство человека (микрокосма) повторяет устройство Вселенной (макрокосма). Религиозные же ритуалы, через которые проходил посвящаемый в них человек, на высшем уровне подразумевали отождествление его с тем или иным богом, Вселенной. Наиболее отчетливо это выражается в йоге, которая, если говорить грубо, «поместила» все содержание ритуала внутрь одного йогина. Медитация, по сути, воспроизводит то, что до нее воспроизводил ритуал. Целью же индуистского йогина является слияние его души (атмана) с мировой душой (брахманом). Это слияние так и называется: тождество атмана и брахмана. Имеется ли в виду именно слияние, или йогин должен просто осознать, что он и есть брахман, для нашей темы не столь принципиально. Главное другое, что при всей красоте и субъективной убедительности подобных систем в них невозможно полноценно вписать человеческую личность и историю, ибо основным свойством таких систем были неизменность и отсутствие новизны.

В таком мире без новизны человек мог лишь обустраиваться, а не творить историю, ибо история возможна только при наличии стрелы времени. Посвященные же могли путешествовать по подземным и небесным мирам, или пытаться слиться с так или иначе понимаемым началом мира, или пробовать выпрыгнуть из него вовсе, например, в нирвану. В этом смысле первыми «космонавтами» были индийские йогины, которые путешествовали по небесам не при помощи космических кораблей, а при помощи медитации.

Но самым существенным образом поколебал этот неизменный мир приход христианства. Представление о Боге, творящем во времени и любующемся делом рук своих, посылающем к грешному человечеству своего собственного сына, чтобы тот принял крестные муки, размыкало круг вечного возвращения и привносило в мир надежду на новизну.

Но о такой возможности вторжения новизны, разрушающей прежние представления, подозревали и ранее. Более того, в Античности было конкретное место, которое символизировало такую возможность, — Гибралтарский пролив, который назывался Геракловыми столбами. Там находился основанный финикийцами около 1100 лет до н. э город Гадир. В дальнейшем этот город не случайно стали называть одним из имен бога подземного царства мертвых — Гадесом (он же Аид). Ведь за Геракловыми столбами простирался Атлантический океан, который символизировал для древней Античности этот самый Аид. Считалось, что тот, кто рискнет поплыть за пределы мира, то есть за Геракловы столбы, — обречен. Такая дерзость приравнивалась к вызову самой смерти.

Это представление о Геракловых столбах никуда не исчезло и в Средневековье и сохранялось даже после путешествия Христофора Колумба (1451−1506) в Америку. В произведении итальянского поэта Торквато Тассо (1544−1595) «Освобожденный Иерусалим» о Геракловых столбах говорится следующее:

«Она в ответ на это: «Геркулес,

В Испании и в Африке чудовищ

Всех истребив и покорив Европу,

Смирился на пороге океана.

Он тесные пределы положил

И мужеству, и гению людскому;

Но, любопытству дань платя, решился

Улисс разумный их переступить.

Он миновал опасные столбы

И в океан полет направил смелый;

Но опытность ему здесь изменила,

И он погиб в пучине океана.

Судьба его для нас осталась тайной,

С ним вместе погребенной:

и, его Последовав примеру, может статься,

Там многие нашли себе могилу».

Обратим внимание, что Геракл положил пределы не абы чему, а «мужеству и гению людскому». И это закономерно, ведь таким пределом в реальности является смерть. Улисс (он же Одиссей) попытался эти пределы преодолеть и погиб.

Однако, так как Колумб уже открыл путь в будущее, Тассо облекает это открытие в форму предсказания. Такой прием позволяет благословить путешествие в неведомое, одновременно лишив это предприятие опасной для системы революционной сути. Пророчица говорит:

«Придет пора, и рушатся преграды,

Что оба полушария пока

Стеной неодолимой разделяют.

И станут Геркулесовы столбы

Тогда пустой для морехода сказкой».

Однако, до того как эта «сказка» была расколдована Колумбом, к подобным затеям было принято относиться в основном крайне негативно.

В «Божественной комедии» Данте (1265−1321) Одиссей вдохновляет свою команду плыть за Геракловы столбы следующими великими словами:

«О братья, — так сказал я, — на закат

Пришедшие дорогой многотрудной!

Тот малый срок, пока еще не спят

Земные чувства, их остаток скудный

Отдайте постиженью новизны,

Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный!

Подумайте о том, чьи вы сыны:

Вы созданы не для животной доли,

Но к доблести и к знанью рождены».

Товарищей так живо укололи

Мои слова и ринули вперед,

Что я и сам бы не сдержал их воли».

Это фактически коммунистический призыв! Однако Данте, вложив эти великие строки в уста Одиссея, говорит, что его за эту дерзость утопил сам Господь, и дает такую оценку этому пути:

«Я видел там, за Гадесом, шальной

Улиссов путь; здесь — берег, на котором

Европа стала ношей дорогой».

Это последнее, что видит Данте на Земле, перед последующим взлетом в райский Эмпирей. Путь Одиссея называется «шальным». Но главное, как подтверждают и все крупные филологи, такие как Юрий Лотман, Михаил Бахтин, Эрих Ауэрбах и другие, Одиссей является альтер эго самого Данте. Ссылаясь на всех этих специалистов, Александр Львович Доброхотов в своей книге о Данте говорит следующее:

«В то же время Улисс — антипод Данте. Он движется по земной поверхности, по горизонтали, открывающей только чувственную новизну, а Данте, уведенный с ложного пути Вергилием, движется по вертикали, которая одновременно и мировая ось, и лестница духовного восхождения».

Данте, подобно «космонавту» или индийскому йогину, путешествует по небесам в сторону райского Эмпирия по «вертикали». Однако такой путь, который для Данте является единственно благим, не предполагает постижения «чувственной новизны» — это фактически медитация, познание без познания. Одиссей же пытается осуществить этот же путь, но только иными, не праведными для Данте, средствами, которые позволяют постичь космос как нечто чувственное.

Именно такое, не медитативное, а настоящее историческое постижение космоса осуществлял Гагарин при помощи космического корабля. Он, как и Одиссей, реально полетел за пределы мира, который до этого был познан лишь абстрактно-теоретически и визуально (при помощи телескопов). Только, в отличие от Одиссея, Гагарину еще и удалось вернуться живым!

Такой метафизический конфликт двух путей хорошо описал Михаил Бахтин в книге «Вопросы литературы и эстетики». Он справедливо указывает на то, что вертикаль, по которой путешествует Данте, антиисторична. Она замораживает все бесчисленные образы, которые видит Данте, во время своего путешествия. Бахтин пишет:

«Каждый образ полон исторической потенцией и потому всем существом своим тяготеет к участию в историческом событии во временно-историческом хронотопе. Но могучая воля художника обрекает его на вечное и неподвижное место во вневременной вертикали».

И далее:

«Отсюда исключительная напряженность всего Дантова мира. Ее создает борьба живого исторического времени с вневременной потусторонней идеальностью. Вертикаль как бы сжимает в себе мощно рвущуюся вперед горизонталь. Между формообразующим принципом целого и исторически-временной формой отдельных образов — противоречие, противоборство. Побеждает форма целого».

Исторический, «горизонтальный» путь Одиссея в «Божественной комедии» поглощается «потусторонней идеальностью», «формой целого». О подобном поглощении позже скажет Гегель в своей «Феноменологии духа»: «Раны духа заживают, не оставляя рубцов».

Однако совсем скоро, это «преступление», с точки зрения Данте и той «формы целого», не имеющей никакого отношения к христианству, которой он поклонялся, совершит Колумб. Подозревая о такой возможности и зная о том, что люди мечтают о постижении новизны именно реальным, чувственным образом, Данте посылает им такое проклятие в философском трактате «Пир»:

"О несказанная и непостижимая премудрость Божья, ты, которая столь давно уже готовилась к своему пришествию там, в Сирии, и здесь, в Италии! А вы, о неразумнейшие и подлейшие зверьки, принимающие пищу наподобие людей; вы дерзаете говорить против нашей веры и, орудуя веретеном и мотыгой, мните познать то, что столь премудро устроено самим Богом! Будьте же прокляты и вы, и ваше зазнайство, и те, кто вам верят!»

Эта «несказанная премудрость Божья», которой мешают проявиться «подлейшие зверьки», для Данте олицетворяет конкретная политическая система — Римская империя. Более того, именно этот конфликт Рима с желающими постичь мир при помощи «веретена и мотыги», то есть подлинным, историческим образом, а не абстрактно-медитативным, лежал в основе борьбы СССР с капиталистической системой. Когда же СССР не стало, Рим начал поглощать все на свете, свидетелями чего мы сегодня и являемся.

В таком моем утверждении нет ничего избыточного, ибо сам Рим в лице США дает очень определенную трактовку космическим путешествиям при помощи таких фильмов, как «Космическая одиссея 2001» (1968) Стенли Кубрика и «Интерстеллар» (2014) Кристофера Нолана.

Внимательный просмотр этих произведений показывает, что, хотя они и повествуют о космических путешествиях, космонавты на самом деле никуда не вырываются за пределы геоцентрической модели Вселенной. Космонавт у Кубрика долетает до Юпитера, там встречается с Черным монолитом и возвращается на землю в виде сверхчеловеческого гомункула. В «Интерстелларе» главный герой оказывается в некоей комнате, которую создали некие «они», которые и есть «мы». То есть в обоих фильмах, хотя поначалу полет осуществляется «чувственным» образом, он в итоге заканчивается в нечувственном мире, в «форме целого», с которой изначально и связывался. Таким образом, космические полеты подаются американским кинематографом как то же путешествие Данте, или медитация йогина. Более того, «Одиссея» Кубрика даже структурно копирует «Божественную комедию».

Несмотря на то, что и Гагарин не вылетел за рамки того мира, который был представим еще в древности (Данте облетел аж семь планет), «одиссеевская» специфика его пути заключалась в том, что именно такой реальный чувственный способ познания может в будущем бросить вызов «потусторонней идеальности». Ведь и Одиссей лишь попробовал выйти за пределы. Но как это напугало уже тогда одних и восхитило других? А потом это реально осуществил Колумб, после чего Торквато Тассо и другие вынуждены были вписывать это путешествие в норму. То же сделали и США фильмами Кубрика и Нолана, продемонстрировав концептуальную и идеологическую полноту, которую, увы, не смог продемонстрировать СССР. Но Гагарин был именно первым, то есть Одиссеем, Колумбом, безумцем, который бросил вызов неведанному. А такой вызов можно бросить, только обладая жаждой новизны и подлинного познания. Без этой жажды подобные предприятия кажутся только безумием и нарушением мировой гармонии.

Гагарин «поехал» за Геракловы столбы и показал, что такой путь реально существует. В этом была миссия не только Гагарина и Королева, но и всего СССР. Отказавшись же от этого пути, человечество начинает погружаться в архаику.