1 июля 1939 года посол Германии в СССР граф Шуленбург на встрече с замнаркома иностранных дел сделал ряд весьма важных заявлений.

Иоахим фон Риббентроп
«По словам посла, — отметил В. П. Потемкин, — он кое-чего не досказал т. Молотову о том тройственном соглашении — Германия — Италия — Япония, в котором т. Молотов видит проявление антисоветского курса внешней политики Германии. Об этом договоре Шуленбургу несколько раз пришлось говорить с фон Риббентропом при своем последнем посещении Берлина. Фон Риббентроп вполне определенно заявлял послу, что указанный договор никогда не был направлен против СССР как государства. Он предусматривал лишь организацию своего рода идеологического фронта для борьбы с интернациональный течением, в котором три правительства усматривали опасность для существующего социального и политического строя. С течением времени и в соответствии с меняющейся международной обстановкой тройственный договор отошел от своей первоначальной базы: в настоящее время он приобрел ясно выраженный антианглийский характер. Об этом фон Риббентроп говорил с Шуленбургом вполне откровенно. Посол хотел бы обратить на это и наше внимание. Я задал послу вопрос, действительно ли германское правительство рассматривает Великобританию как своего врага. Шуленбург ответил, что такая точка зрения является в Германии господствующей. Сам он, впрочем, не вполне ее разделяет. Он не видит, почему бы Англия стремилась наносить удары Германии или создать вокруг нее кольцо враждебных стран. Но фон Риббентроп настроен против Англии. Наоборот, к СССР он относится как к государству, с которым Германия могла бы поддерживать отношения дружественного сотрудничества».

Выступления Шуленбурга не вызвали у Потемкина особого доверия. Он даже назвал их провокационными. Слова не были подтверждены делами. Между тем, действия потенциальных союзников не очень располагали к доверию Совнаркома и им пришлось пойти на уступки в весьма важном вопросе. Они были явно нежелательными, но Форейн офис имитировал готовность к соглашению. 1 июля последовала очередная англо-французская версия текста соглашения. Лондон и, естественно, Париж, казалось, действительно пошли на уступки. Статья 1 принималась практически в советской редакции. Сохранялось упоминание о принципах Лиги Наций, но действовать предполагалось без соблюдения ее процедур, одобрения и т. п. В список стран, которые получали гарантии союзников, были включены Эстония, Финляндия, Латвия, Польша, Румыния, Турция, Греция, Бельгия, Люксембург, Нидерланды и Швейцария. Этот список по соглашению союзников мог быть подвергнут пересмотру. Новая редакция документа создавала основу для перехода переговоров на новый уровень. 3 июля Советское правительство сообщило о своем согласии принять проект соглашения в новой англо-французской версии.

17 июля 1939 г. в Варшаву прибыл начальник Имперского Генерального штаба ген. Айронсайд. Он приехал, чтобы убедить поляков, что поддержка им будет оказана и, по его словам, Англия при любых обстоятельствах будет держать слово и «коварного Альбиона» не будет. Различия между англичанами и французами в этом вопросе, по свидетельству визитера, не было, и все уже согласовано с генералом Гамеленом. Английская и французская армии, как известил Айронсайд французского военного атташе бригадного генерала Феликса Мюсса, могли бы начать действия в Средиземном море, что существенно (!!!) облегчило бы (!!!) положение Польши, а также действовать подводными лодками и авиацией. Генерал был в полном восторге от польского плана военных действий, он назвал его «просто французским», и высказал свое убеждение в том, что нет никакой необходимости сотрудничать с Советами, потому что их армия не в состоянии наступать, и даже не имеет настоящих штабных офицеров. «К чему пытаться разговаривать с унтер-офицерами!» — остроумно шутил гость, и эти шутки обеспечили хорошую атмосферу общения с Рыдз-Смиглы и Беком. Айронсайд добавил, что Польша, богатая прекрасно обученными кадрами, может легко сформировать новые подразделениями. Мюсс заметил, что британский гость, «симпатичный и открытый, с великолепной выправкой, произвел самое благоприятное впечатление в польских военных кругах».

Эдмунд Айронсайд

21 июля Айронсайд покинул гостеприимных поляков, которым он явно говорил то, что они хотели услышать. Генерал вернулся с твердым убеждением — никакого Восточного фронта Польша обеспечить не может. Для его создания необходимо иметь дело с Советским Союзом. Еще 10 июля Айронсайд записал в дневнике:

«Чемберлен спросил, как долго продержатся поляки. Я ему ответил, что их разобьют, если Гитлер не выберет неправильный момент. Вы можете занять Познаньскую область за пару месяцев, но вы не сможете победить всю страну за пару месяцев».

Вскоре выяснится, что генерал все же ошибался — немцы разбили Польшу за первые десять дней. Оставшиеся пару недель они попросту ее добивали. Что касается Франции, то начальник её Генерального штаба не смог приезжать вместе с Айронсайдом — он был занят подготовкой к мобилизации и формированием новых частей.

Гамелен еще 15 апреля 1939 г. обратился с письмом к Даладье — генерал считал, что поляков нужно нацеливать на сотрудничество с русскими в вопросе о поставках и транзите военных материалов через территорию СССР. По его мнению, это было как раз то, что требовалось польской армии в случае войны. Судя по всему, генерал не особенно волновался и перед началом войны. 23 августа 1939 г. Гамелен считал, что французская армия полностью готова к войне — она была обеспечена всем необходимым, а Германия не была готова атаковать на своей западной границе. Иначе говоря, подразумевалась готовность защищать Францию с помощью Британии. Действия в защиту восточного союзника Гамелен не планировал. К концу августа в сухопутной армии числилось 2,438 млн., во флоте — 126 тыс., и в ВВС 110 тыс. чел. Для обороны Франции в 1939 году этого было вполне достаточно.

В любом случае было ясно, что самостоятельно Польша с ее более чем миллионной армией не выстоит. В политической жизни Германии в конце июля установилась пауза, которая, по словам советского временного поверенного в делах, «во многом напоминает затишье перед бурей». Конфликт с Польшей оставался неизбежным, но он был явно перенесен с конца июля на более поздний срок. На этом фоне немецкие дипломаты подчеркнуто вежливо вели себя с советскими представителями в Берлине, демонстрируя готовность к улучшению двусторонних отношений. Пресса, радио и кинематограф временно приостановили враждебную по отношению к СССР и коммунистам пропаганду.

«Мы считаем, что для вражды между нашими странами оснований нет. — Сказал Астахову Риббентроп при личной встрече. — Есть одно предварительное условие, которое мы считаем необходимой предпосылкой нормализации отношений — это взаимное невмешательство во внутренние дела. Наши идеологии диаметрально противоположны. Никаких поблажек коммунизму в Германии мы не допустим. Но национал-социализм не есть экспортный товар и мы далеки от мысли навязывать его кому бы то ни было. Если в нашей стране держатся такого же мнения, то дальнейшее сближение возможно».

Что касается линии поведения англичан и французов в то же самое время на переговорах о будущем союзе, то прав был Я.З. Суриц, который 19 июля в донесении в Москву назвал её жульничеством, нацеленным на обман советской стороны и общественного мнения собственных стран.

«Трехмесячная канитель с переговорами, — добавил советский полпред во Франции, — уже с достаточной ясностью вскрыла, что наши переговоры не хотят настоящего соглашения с нами, но боясь своего общественного мнения будут это скрывать и продолжать прятаться за «тайну переговоров». Эту игру мы должны разоблачить, прежде чем «послать к черту». Мы должны, не считаясь ни с какими дипломатическими узами, предать гласности ход переговоров. Возможно, что один намек с нашей стороны, что мы вынуждены будем это сделать, заставит переговорщиков изменить свою тактику».

Столь оригинальный метод принуждения правительств партнеров по переговорам к заключению военного союза не был принят в Москве, к тому же ничто не гарантировало, что такой союз будет выполняться. Но недовольство партнерами и недоверие к ним далее только возрастало.

«Великобритания повела себя глупо и нагло, — отметила 20 июля 1939 г. в своем дневнике полпред СССР в Швеции А. М. Коллонтай. — Во главе делегации, присланной в Москву для серьезнейших переговоров и при данной напряженной атмосфере, Даунингстрит назначил не видную и крупную политическую фигуру, а чиновника Форейн-офис Стренга. Москва насторожилась. Москва крайне недовольна этим назначением. Неудивительно, что переговоры с Англией затягиваются и идут так туго. У нас не верят англичанам и серьезности их намерений. Планы свои они окутывают туманом, нет конкретности и ясности в их установках».

Коллонтай была не совсем права только в одном — Вилльям Стренг был одним из ведущих сотрудников британского МИДа, но ничем более. И уж безусловно она была не одинока в этой своей оценке:

«Поведение Англии и Франции в такой ответственный момент дает повод считать, что тут может вестись двойная игра, что мюнхенский дух не изжит в этих странах. Все душнее политическая атмосфера. Все яснее подготовка подготовка войны против нас».

Переговоры, которые Стренг вел в Москве, закончились безрезультатно и, по его мнению, ничем иным они закончиться не могли, так как военной конвенции, которую хотела советская сторона, заключить так и не удалось. Позиция, занятая правительством Чемберлена, станет более объяснимой, если добавить к этому тот факт, что в Лондоне в это же время происходили консультации относительно возможного улучшения англо-германских отношений. Для этого были использованы проходившие в столице Великобритании переговоры о китобойном промысле. Инициативу относительно обсуждения «сотрудничества в целях завоевания новых мировых рынков и развития имеющихся» проявила британская сторона в лице главного советника премьера Горация Вильсона. Среди таких рынков были названы Британская империя, которую Великобритания не могла обеспечить и освоить экономически, Китай, в отношении которого тоже было сказано и о Японии, и Россия. Для исключения «убийственной конкуренции» необходимо было разделить сферы влияния.

«Сэр Гораций Вильсон, — закончил свой отчет о встрече германский дипломат, — сказал еще, что этой осенью в Англии намереваются провести новые выборы. Тактически с внутриполитической точки зрения правительству безразлично будут ли выборы проходить под лозунгом «Готовность к будущей войне» или под лозунгом «Длительное соглашение с Германией имеется в виду и достижимо». Они подготовят своих избирателей к обоим лозунгам и обеспечат свое господство на следующие пять лет. Само собой разумеется, мирный лозунг для них лучше».

С другой стороны, явно ободренные после заверений Айронсайда о безусловной поддержке польские политики заговорили все более резким тоном. Рыдз-Смиглы заявил, что Польша не допустит аншлюса Данцига, даже если для этого ей придется воевать в одиночку. В какой-то степени это был ответ на вопрос, заданный Марселем Деа.

Эдвард Рыдз-Смиглы пожимает руку немецкому военному атташе. 1938

24 июля Майский доложил в НКИД — Чемберлен предпринимает значительные усилия, чтобы избежать выполнения обязательств по отношению к Польше. А уже на следующий день Галифакс известил советского дипломата — его правительство решило принять предложение советского правительства начать военные переговоры до окончания политических. Совершенно очевидно, что советская дипломатия имела все основания не доверять своим английским партнерам, позиция которых была определяющей для Франции. В этой обстановке Москва не хотела оказаться лишенной возможности сделать выбор. 29 июля Молотов известил Астахова о том, что немцам стоило бы перевести свои намеки в предложения.

«Мы конечно, приветствовали бы всякое улучшение политических отношений между двумя странами. Но дело зависит здесь целиком от немцев».

Это было весьма своевременное решение. Англо-германские переговоры в Лондоне продолжались, и из них даже не делали секрета. По мнению германского посла в Великобритании, в правительстве Чемберлена не хотели рисковать и проводить далее курс «окружения Германии», который может привести к войне. Британское правительство, по словам фон Дирксена, хотело «попытаться пойти на компромисс с Германией, не подвергаясь быть заподозренным в слабости».