Накануне Японо-китайской войны. Политика СССР на Дальнем Востоке, 1936–1937

С 1936 года началась работа над составлением проекта третьего пятилетнего плана. Он предполагал дальнейший резкий рост оборонной промышленности, и в том числе в Сибири и на Дальнем Востоке, где должна была быть создана промышленная база на случай войны с Японией. Еще в 1932—1935 гг. в Иркутске и Комсомольске-на-Амуре были построены авиационные заводы, которые с 1936 года приступили к производству военных самолетов. В отношении СССР политика Токио была однозначна.

Соответственно этим планам рассматривались и проблемы национальной обороны империи. На первом месте стояла следующая задача:

Доклад премьера предусматривал и вероятный ответ в случае предложения Москвы заключить пакт о ненападении — Токио мог согласиться, если будет решена проблема регулирования вооруженных сил на Дальнем Востоке, т. е. согласия СССР на ограничение военного присутствия на собственной территории.

13 августа 1936 года в Москву прибыл новый японский посол в СССР Ота Тамэкити. На следующий день он дал интервью представителям советской прессы. Японский дипломат отметил, что предложение СССР четырехлетней давности о заключении договора о ненападении по-прежнему остается в силе, подчеркнул, что у него есть свое мнение по этому вопросу, раскрывать которое он не имеет права. Что касается вооружения Японии — то они, по словам Ота, делались исключительно из соображений обороны, под влиянием усиления советского военного присутствия на Дальнем Востоке. Вопрос о договоре о ненападении не сдвинулся ни на йоту.

Особую роль в планах японцев приобретала Монголия. Овладев ей, Квантунская армия заходила в глубокий тыл Дальневосточной армии, откуда она могла угрожать Чите и единственной железнодорожной линии, связывающей Приморье с Европейской частью СССР. Начиная с 1935 года участились инциденты на манчжурско-монгольской границе. Она не была демаркирована, и у обоих сторон были свои версии того, где и как должна проходить пограничная линия. По одной из версий, река Халхин-гол должна была быть пограничной, а по другой — находиться в глубине монгольской территории. Первое пограничное столкновение произошло здесь в январе 1935 года, второе — через год. Поначалу правительства пытались сдерживать страсти, не давая возможность инцидентам разрастись в полномасштабный конфликт.

В 1935 и 1937 гг. на Манчжурской конференции были предприняты попытки решения спорных пограничных вопросов. Особого успеха они имели ни в первом, ни во втором случае. Стороны демонстрировали готовность к соглашению и готовились к войне. За время, в которое шли переговоры, в Японии произошли важные перемены. Премьер-министр адмирал Окада Кейсуке, спасшийся во время переворота 1936 года, был вынужден подать в отставку. Его сменил гражданский — Хирота, убежденный сторонник сближения с Германией и Италией и активных действий не только в Манчжурии, но и в Китае. Все эти территории для нового главы правительства были всего лишь пространством для активности Японии. Неудивительно, что с 1936 г. пограничные столкновения стали приобретать все более серьезный характер. Советское руководство опасалось того, что будет нанесен удар по Монголии.

12 марта 1936 г. в Улан-Баторе был подписан «Протокол о взаимопомощи». Фактически это был военно-политический союз, заключенный на 10 лет. Статья 2 обязывала договаривающиеся стороны в случае нападения «оказать всяческую, в том числе и военную, помощь». Первая реакция на этот договор пришла с несколько неожиданной стороны. 7 апреля 1936 г. последовал протест китайского правительства, все еще называвшего Монгольскую Народную Республику своей территорией — Внешней Монголией (что было признано Москвой договором 1924 г., глава 5).

Ответ Литвинова последовал уже на следующий день. Нарком уклонился от обсуждения вопроса о принадлежности Монголии, но обратил внимание на то, что СССР уже заключал соглашения с Мукденским правительством в 1924 году, и протестов тогда не последовало, а в данном случае речь идет исключительно о защите от агрессии третьего государства.

Эта опасность не была умозрительной. В августе 1936 года новое правительство Японии провозгласило трехкратное увеличение военных расходов на 1937 год. При этом увеличенный военный бюджет 1936 года составил около 10 млрд иен, или 47,7% всех расходов страны. В 1937 году он должен был составить 33 млрд иен, или 69% расходной части бюджета. К началу 1937 года Квантунская армия насчитывала 6 дивизий, 1200 орудий, 400 танков и 500 самолетов. Почти вдвое более сильную группу — до 12 дивизий — Токио развернул для действий против Китайской республики. Японские военные считали, что в МНР существуют благоприятные условия для вторжения. «Левацкий эксперимент» начала 1930-х годов, основанный на копировании политики СССР, вызвал недовольство и был признан неудачным. В 1926 году в Монголии был принят закон об отделении церкви от государства, ликвидировались привилегии буддийского духовенства и монашества. Началось закрытие монастырей, практиковалось повышенное налоговое обложение духовенства и представителей знати, насильственный перевод лиц духовного состояния в светское и т. п. Часть лам и аристократии бежала заграницу.

Ситуация в Монголии была чрезвычайно запутанной и противоречивой. В 1930 г. был раскрыт заговор, в котором приняли участие высшие ламы — последовали жестокие репрессии, а в 1932 году совокупность карательных мер, коллективизации, неудачной экономической политики привели к Хубсугульскому восстанию. Восстание не было стихийным, оно имело организационный и идеологический центр. Оно получило поддержку масс, и было подавлено с большим трудом и потерями. Для подавления были использованы силы армии, безопасности, задействована советская помощь. Руководители восстания предстали перед судом и были казнены. Неудивительно, что японцы делали ставку на поддержку буддийского монашества (в республике было около 700 монастырей и 120 тыс. монахов), кроме того, в в монгольской армии далеко не всем нравилась политическая ориентация Хорлогийна Чойбалсана на СССР. Среди недовольных был и военный министр Гэлэгдорджийн Дэмид.

Положение в Монголии вызывало постоянное внимание Москвы. В 1932 г. была создана постоянная Монгольская комиссия Политбюро ЦК ВКП (б) во главе с Ворошиловым. Она рекомендовала ужесточить курс в отношении буддистского духовенства, что и было сделано. Монастыри были практически полностью уничтожены, масса лам подверглась репрессиям. Сталин с 1932 г. неоднократно встречался с главой правительства МНР Пэлджидийном Гэндэном, и результатом этих встреч было глубокое разочарование этим политиком. Среди прочего, в Москве были недовольны отказом Гэндэна проводить жесткую политику против буддийского духовенства. В результате было принято решение поддержать его противника Чойбалсана. Он и стал фактическим лидером страны в марте 1936 г., сместив с поста председателя Совнаркома Гэндэна. Его преемником стал Анандын Амар, оказавшийся переходной фигурой. Одновременно Чойбалсан и Дэмид получили звание маршалов.

Со своей стороны, японцы в 1937 году создали правительство Внутренней Монголии во главе с принцем Тэхом. Она стала стала центром для эмигрантов из МНР. С 1937 года в МНР были развернуты репрессии, которые привели к массовой чистке армии и уничтожению монастырей и монахов. Было расстреляно около 10 тыс. гражданских и военных и 2 тыс. монахов. В конце августа 1937 года в Улан-Батор прибыла комиссия во главе с заместителем наркома внутренних дел СССР комиссаром госбезопасности 3 ранга М. П. Фриновским. Его сотрудничество с Чойбалсаном привело к формированию троек по советскому образцу. Это и привело к волне репрессий в республике, направленных как против реальных, так и против вымышленных врагов нового строя. Армия была фактически обезглавлена — среди казненных были 16 министров, 42 генерала и старших офицера, 44 высших служащих. Дэмид был отравлен в поезде по пути в Москву, Гэндэн и ряд высших государственных деятелей страны также были репрессированы. К 1940 году сословие лам практически перестало существовать.

Необходимо учесть, что, несмотря на значительные успехи и траты, японская экономика была явна не готова к большой войне. Для этого необходимы были сырьевые ресурсы, которых в империи не было. В 1934 году в Японии добывалось 431 тыс. тонн, в Корее — 570 тыс. тонн, в Манчжурии — 1134 тыс. тонн руды. Между тем в случае войны её потребность увеличилась бы до 5,4 млн. тонн. Более того, для производства 4,5 млн. тонн стали требовалось от 160 до 180 тыс. тонн марганцевой руды, а в Японии её добывалось только 30−40 тыс. тонн в год. Импорт был определяющим и для меди, потребление которой резко выросло, и для свинца, олова, алюминия. Годовая потребность нефти составляла 2 млн тонн в мирное время, а в военное она должна была вырасти более чем в два раза. Между тем в Японии нефти не было, на Формозе ее добывали от 200 до 300 тыс. тонн в год и в Фушуни (южная Манчжурия) — около 75 тыс. тонн в год. Максимальная эксплуатация имевшихся источников могла довести общую добычу до 500 тыс. тонн, но это был максимум. По расчетам советских аналитиков, ни промышленность, ни ресурсы Японии не позволяли ей рисковать длительным конфликтом, к середине 1930-х она не могла рисковать и идти на затяжную войну, в планах Токио мог быть только ограниченный конфликт.

Тем не менее опасность незапланированного конфликта с трудно предсказуемыми последствиями оставалась весьма немалой. Кроме японцев, на Амуре начала демонстрировать силу и флотилия Маньчжоу-го. Её бронекатера и канонерки демонстративно нарушали границу, вторгаясь в советские территориальные воды. А японские дипломаты заверяли советских представителей, что борьба с коммунизмом не тождественна борьбе с СССР. Тем временем обстановка на границе становилась все взрывоопаснее. 26 ноября 1936 года на участке заставы Турий Рог в Приморье произошли боевые столкновения между нашими пограничниками и японской армией. 30 июня 1937 года сосланная в Манчжурию за участие в перевороте 1936 года 1-я дивизия при строительстве укреплений на берегу Амура обстреляли и позже доложили о потоплении двух советских бронекатеров.

По данным советских пограничников, артиллерийским огнем был потоплен один бронекатер, канонерская лодка повреждена, при этом были убиты и ранены краснофлотцы. По приказу командующего Особой Дальневосточной армией маршала В. К. Блюхера Амурская флотилия была отправлена к месту затопления катера, чтобы проконтролировать его подъем и буксировку, а на опасном направлении было сосредоточено два батальона с батареей 152-мм орудий, которые в случае необходимости должны были прикрыть действия флотилии. Уже 30 июня наркомат иностранных дел заявил самый энергичный протест, обратив внимание на тот факт, что инициатором обстрела стала японская сторона, а советская получила только материальные потери и человеческие жертвы. В тот же день последовал визит японского посла, который изложил другую версию событий, объявив виновным в инциденте провокационные действия советских катеров у островов, которые Маньчжоу-го считает своими. Комментировать тот факт, что первыми огонь открыли японские войска посол отказался, сославшись на позднее время визита… Обе стороны подтянули к району столкновения дополнительные силы, но так и не решились их использовать.

Император Хирохито был крайне обеспокоен возможностью одновременной войны с СССР и Китаем и предлагал не торопиться с активными действиями. Тем не менее в руководстве императорской армии было немало людей, которые явно надеялись на достижение быстрого успеха. Слабой и богатой страной считался Китай. Основными продуктами его экспорта тогда были чай, шелк и соевые бобы. Большая, богатая, густо населенная страна была идеальным объектом для агрессии. Чан Кай-ши предлагал Японии соглашение о ненападении, которое предполагало сближение между двумя странами, в том числе и за счет признания изменения положения в Манчжурии. Американская и особенно британская дипломатия с готовностью поддержали это предложение, которое могло при условии развития привести к стабилизации региона, за исключением северной его части. СССР не должен был войти в соглашение. Но японская армия выступила против проекта.

Неизбежность столкновения с Японией была очевидной для многих. Коммунисты выдвинули лозунг: «Китаец не должен воевать с китайцем. Они должны объединиться против Японии». Этот призыв становился все более и более популярным среди солдат Гоминьдана, они перебегали в Красную армию. Чжан Сюэ-лян призывал Чан Кай-ши объединиться с Мао, а затем восстановить отношения с СССР. Генералиссимус считал, что для начала необходимо полностью расправиться с «красными бандитами» [1] и только потом идти на нормализацию связей с Москвой. Основой для соглашения с Мао глава Гоминьдана считал роспуск Красной армии и Советов и полное подчинение своей власти. Вряд ли кто-то мог сомневаться, что эта была программа углубления, а не преодоления гражданской войны. Для того чтобы показать свою силу, Чан Кай-ши бросил в наступление против коммунистов свои лучшие части. Ими командовал пользовавшийся особым доверием президента генерал Ху Цзун-нань. В боях 18 и 21 ноября его войска потерпели полное поражение. Между тем в августе и сентябре 196 года в китайских города Ченду и Бэйхай произошли нападения на японских подданных. Были убиты японские журналисты и торговцы. Напряжение нарастало. С января 1936 года Чжоу Энь-лай начал переговоры с «молодым маршалом» Чжан Сюэ-ляном об условиях объединения против японской опасности. Они согласились об основных принципах прекращения внутрикитайского конфликта, но глава Гоминьдана отказался принять их и потребовал от Чжан Сюэ-ляна начать наступление против Красной армии.

7 декабря 1936 года Чан Кай-ши прилетел в небольшой городок Литунь. Это был старинный водный курорт, который располагался в 20 километрах от гор. Сиань, где находилась ставка Чжан Сюэ-ляна и Ян Ху-чэна. Эти два генерала были сторонниками общенациональной борьбы с Японией. В их армии большинство солдат были выходцами из Манчжурии, которые были очень обеспокоены новостями, которые приходили оттуда. Они все более открыто требовали борьбы с японцами. Эти идеи активно поддерживало и местное население. 8 и 9 декабря в Ставке Чжан Сюэ-ляна проходили бурные совещания. Местные военные во главе с «молодым маршалом» отстаивали соглашение с коммунистами, на улицах проходили массовые демонстрации студентов и горожан с требованием прекратить гражданскую войну. 10 декабря Чан Кай-ши поставил ультиматум — через два дня он выступит по радио с объявлением о начале нового похода против «красных бандитов». Чжан Сюэ-ляну и его подчиненным нужно было определиться. Это был ультиматум: или они поддерживают это наступление, или он объявляет их мятежниками.

Недовольство стало выходить из-под контроля, и утром 12 декабря гостиница, где отдыхал генералиссимус, была окружена солдатами, которые атаковали её. Чан Кай-ши принимал ванну и пытался бежать через окно, оставив в спешке свою вставную челюсть. В таком виде его и схватили. Чжан Сюэ-лян не планировал ареста, но события вышли из-под его контроля. Группа офицеров, арестовавшая Чан Кай-ши, требовала от главы государства прекратить гражданскую войну и создать единый антияпонский фронт. Под охраной его перевезли в Сиань. Арестованный вел себя мужественно. Чан Кай-ши отказался вести переговоры с захватившими его военными под арестом. В телеграмме, извещающей о случившемся, Чжан Сюэ-лян изложил свою программу, которая включала в себя замирение с коммунистами, борьбу за освобождение Манчжурии, союз с СССР. «Молодой маршал» заявил: «Поступая таким образом, я исключительно руководствовался желанием послужить своей стране». Гоминьдановская пресса встретила новости из Сианя крайне враждебно.

В штабе Красной армии новость об аресте главы Гоминьдана поначалу вызвала всеобщее ликование. Чан Кай-ши ненавидели больше, чем кого-либо. Был созван митинг, на котором Мао Цзе-дун, Чжу Дэ и Чжоу Энь-лай выступили с призывами расправиться с ним как с предателем национальных интересов. Вслед за этим начались переговоры. Особенно жестко был настроен Чжу Дэ — он предлагал немедленно убить Чан Кай-ши. В Сиань прибыла делегация коммунистов во главе с Чжоу Энь-лаем. В отличие от своих коллег, он не был настроен кровожадно и по-прежнему был настроен на продолжение переговоров между КПК и Гоминьданом. Он предложил освободить Чан Кай-ши при условии его согласия с программой единого фронта.

В начавшемся кризисе СССР выступил за преодоление внутрикитайских противоречий, которые могли бы привести к ужесточению гражданской войны.16 декабря 1936 года Коминтерн обратился к руководству КПК со срочной телеграммой, в которой рекомендовал занять следующую позицию: «Выступление Чжан Сюэ-ляна, какие бы ни были его намерения, объективно может только повредить сплочению сил китайского народа в единый антияпонский фронт и поощрить японскую агрессию в отношении Китая». Было рекомендовано решительно выступить за мирное решение конфликта на основе следующей программы: реорганизация правительства путем включения в него представителей антияпонского движения и сторонников целостности Китая; обеспечение демократических прав народа; прекращение борьбы с Красной армией Китая и установление сотрудничества с ней; установление сотрудничества с теми силами, которые «сочувствуют освобождению китайского народа от наступления японского империализма». Для того чтобы избежать возможных обвинений КПК, не рекомендовалось выставлять лозунг союза с СССР. Центральная советская пресса оценила случившееся как прискорбный и опасный внутрикитайский конфликт, что было замечено и с одобрением принято китайским послом в Москве, который сразу же довел эти новости до своего правительства.

22 декабря в Сиань прилетела супруга Чан Кай-ши — Су Мэй-лин — вместе со своим братом — финансистом генералиссимуса. Это был храбрый поступок. Исход событий был еще не ясен. В конце концов арестованный согласился с требованиями своих подчиненных, 25 декабря его освободили. Он немедленно покинул Сиань. Перед отъездом он выступил с заявлением о необходимости национального единения и преодоления во имя этой цели всех личных интересов. 26 декабря Чан Кай-ши прибыл в Нанкин вместе с супругой и Чжан Сюэ-ляном. Освобожденного главу Гоминьдана встречала 200-тысячная демонстрация с антияпонскими лозунгами. Чжан Сюэ-лян каялся. Он называл себя темным крестьянином и заявлял, что готов понести любое наказание. Это не помогло.

По возвращению в свой штаб Чан Кай-ши немедленно арестовал «сианских заговорщиков». Одновременно были сделаны заявления о новом курсе. Чжан Сюэ-лян был предан суду военного трибунала и осужден на 10 лет заключения. Под домашним арестом он провел практически всю оставшуюся жизнь. Ян Ху-чен также был арестован, но его казнили через 13 лет заключения. В начале 1937 года Коминтерн вновь обратил особое внимание на необходимость мирного разрешения Сианьских событий. С точки зрения ИККИ, китайские коммунисты взяли курс на раскол Гоминьдана, а не на сотрудничество с ним, что в сложившихся условиях было ошибкой, как и та точка зрения, что соглашение с Чан Кай-ши является капитуляцией перед ним. В результате коммунисты подтвердили готовность к сотрудничеству, если слова главы республики не будут расходиться с его делами. Со своей стороны, коммунисты согласились временно отказаться от лозунгов конфискации помещичьей земли. В апреле 1937 года между КПК и Гоминьданом было подписано соглашение, Нанкин отказался от планов уничтожения Красной армии Китая и даже согласился выделить ей оружие. Время проверки слов и дел наступило быстро.

[1] так официально называли в Гоминьдане коммунистов