Шарфик против скафандра, мультипликатор против космоса. Война продолжается?

Тема космоса известного режиссера-аниматора Константина Бронзита в последнее время прямо-таки преследует. Не успели остыть страсти вокруг весьма неоднозначного, но при этом номинировавшегося на «Оскар» мультфильма «Мы не можем жить без космоса», как появляется еще один «космический» мультик, открывший собой конкурсную анимационную программу ХХVII кинофестиваля «Окно в Европу» в Выборге — «Он не может жить без космоса». Такой же метафорический, как и предыдущий, где и космос не космос, и жить без него, по мнению режиссера, не только можно, но и нужно. Точнее, есть вещи куда более важные.

Некоторые дети рождаются в рубашке, а ребенок — герой фильма — появляется на свет… в скафандре. Так вот, на протяжении всей шестнадцатиминутной ленты, до самого финала, он в скафандре и живет, и растет — без лица за темным стеклом гермошлема. Он даже свечки на именинном торте задуть не может, бедолага — только стекло запотевает изнутри от тщетных попыток. Съесть любовно испеченный мамой торт он, наверное, тоже не в состоянии, как и прочие полезняшки-вкусняшки, положенные детям, и питается одной своей всепоглощающей мечтой — стать космонавтом.

Но, скорее, главный герой мультфильма не этот странный «звездный мальчик», а его замученная и иссушенная столь же маниакальной любовью к сыну мама, которая изо всех сил пытается сделать из сына «нормального» ребенка. Кутает зимой поверх скафандра в теплое-шерстяное до состояния маленькой мумии, пытается учить скрипке (мстительный смех в зале, когда злобная «музичка», похожая на Фрекен Бок, получает скрипкой по голове, говорит о литрах пролитых детских слез), не дает делать «солнышко» на качелях… И тщательно прячет в комоде фотографию космонавта — явно мужа и отца, с которым в этом его распроклятом космосе, как видно, случилось несчастье.

Между тем на орбите медленно собирается огромная станция. И то, как именно она собирается, показывает отношение режиссера и к космосу, и к технической цивилизации, и к роли человека в ней и ее — в человеке. Всё напоминает то ли громождение новой Вавилонской башни, то ли сооружение муравейника муравьями. У каждого безликого космонавтика есть чемоданчик, в чемоданчике — три одинаковых детальки, соединив которые, можно сделать что-то вроде ключа или дверной ручки и завинтить ею круглую штуковину, стягивающую две секции растущего колосса. Открыть чемоданчик, собрать ручку-ключ, завинтить. Всё, на этом миссия окончена.

Между тем запечатанный в скафандр мальчик дорастает до верхнего ящика комода, находит фото отца-космонавта, мгновенно становится взрослым и грозно нависает над съежившейся и разом постаревшей мамой. Той приходится выдать сыну всё тот же чемоданчик со всё тем же содержимым. Сын поворачивается и уходит, вскоре слышится грохот взлетающей ракеты. На орбите же оказывается, что любящая мама ухитрилась вынуть из чемодана одну из частей ключа, чтобы засунуть теплую шапку, варежки и шарфик (явный намек на известную историю, реальную и экранную). Ключ в итоге не собирается, а без него, как без того самого гвоздя, всё начинает разваливаться на глазах. Космическую Вавилонскую башню постигает судьба земной.

Вернувшийся с позором сын застает опустевший дом с засохшими цветами в горшках. Срывает с себя уже не нужный скафандр, при этом едва не задохнувшись обычным земным воздухом, идет босиком по «траве у дома» к качелям и начинает качаться, а потом и крутиться на них всё быстрее. В конце концов качели остаются пустыми. Конец.

Разумеется, только дети (у мультфильма рейтинг 6+, что заставляет задуматься о совершенно механистическом и нелепом принципе присвоения рейтингов) могут понять происходящее на экране буквально. Мультфильм не о космических полетах, а о сверхценностях, съедающих и ослепляющих людей. Такой сверхценностью может стать что угодно — от собирания пивных крышечек до настоящей большой мечты или великой любви. Сверхценность плоха тем, что когда она рушится, рушится и личность, которую она заместила собой. Человек попросту исчезает — и вовсе не так чисто и аккуратно, как в мультике. О том, что святая материнская любовь, обернувшись ядом, может отравить и удушить формирующуюся личность, иссушить на корню талант — это не какое-то открытие (достаточно вспомнить популярный в Интернете текст «Горький хлеб маминого сына»). Но и дети, стремясь к своей мечте, частенько разбивают сердца не понимающих, но всё равно любящих родителей. Следовать предназначению вполне можно без того, чтобы шагать по костям самых близких, а очень разные люди вполне могут понять друг друга, если действительно любят (к сожалению, роман Горького «Мать» теперь вряд ли изучают в школах).

Всё это верно и мудро, и к тому же отлито в очень остроумную притчевую форму. Только всё же почему опять космос? Почему такое представление о космонавтах как о безликих роботах, а о работе в космосе как о чём-то детсадовски-примитивном, вроде собирания деревянной пирамидки? Ни в первом, ни во втором фильме дилогии космос не несет героям ничего, кроме бед, а в полетах нет никакого видимого смысла. Режиссер словно бы мстит за что-то своему злейшему врагу, всячески развенчивая и обесценивая, если не демонизируя его, противопоставляя ему простые человеческие эмоции. А между тем дети всё реже мечтают стать космонавтами и всё чаще — Человеками-Пауками и прочими мутантами. То есть меняют реальность и серьезную науку на пошловатые заемные сказки, именно что мечтая расчеловечиться. Устраивает ли это Константина Бронзита? Он не видит в этом никакой проблемы? Может быть, странная персональная война с идеей освоения космоса тоже стала для него сверхценностью? Так случается даже с очень талантливыми людьми. А ведь сверхценности очень опасны… и не только для своих носителей.