Россия — победитель в изоляции

Россия выиграла войну с Турцией, но пришла к победе недостаточно сильной, чтобы удержать ее плоды.

Непосредственная реакция на условия договора в Сан-Стефано последовала со стороны Великих Держав, и прежде всего она проявилась в резком противодействии им. Еще 23 января (4 февраля) 1878 г. Дерби заявил русскому послу, что Болгария должна быть разделена на 2 части, «чтобы избежать автономии у ворот Константинополя». Лондон весьма беспокоила и перспектива изменения границ в Малой Азии, но в центре его внимания все же оставалась Болгария. Британское правительство стремилось при любых обстоятельствах сохранить контроль султана над Балканским хребтом как естественной оборонительной турецкой позицией в случае новой войны с Россией. «Канцлер сегодня прямо заявил, — отметил 2 (14) марта Милютин, — что не ручается за сохранение мира и что надобно быть готовым на все. Англия так и лезет на неприятности, как будто ищет поводов к размолвке». Весьма серьезно изменилось и поведение Дунайской монархии.

Австро-Венгрия заявила о нарушениях основных принципов Рейхштадтского соглашения и Будапештской конвенции. Уже 5 (17) марта русский посол в Вене докладывал в Петербург: «…монархия Габсбургов считает себя задетой созданной нами Болгарией с двух сторон — политической и торговой… Если я правильно понимаю, это значит, что Австрия не собирается уступать другим торговые пути в Западной Турции, особенно железную дорогу из Салоник, как прямой выход для продукции Центральной Европы по Суэцкому каналу или допустить, чтобы Болгария стала таможенной областью, чьи высокие тарифы затруднили бы австро-венгерский экспорт». 11 (23) марта Н. П. Игнатьев получил высочайшее повеление отправиться в Вену «для выяснения притязаний графа Андраши и отношения к нам австро-венгерского правительства». Через три дня он был уже в столице Дунайской империи, где был принят ее канцлером и императором. С самого начала стало ясно, что австрийцы недовольны тем, что они считали нарушениями предвоенных соглашений с Россией.

Наиболее непримиримо был настроен Андраши, в то время как Франц-Иосиф хотел избежать конфликта. Он даже заявил Игнатьеву, что считает близость интересов Австро-Венгрии и Великобритании «вековым предрассудком, ничем не оправдываемым». Тем не менее все без исключения австрийские государственные деятели выступали за созыв конгресса для обсуждения последствий Русско-турецкой войны, за право на ввод своих войск в Боснию и Герцеговину, против территориального расширения Черногории вообще и за расширение Сербии только в сторону безусловно болгарских земель и против создания «великой Болгарии». В отношении последней Игнатьеву удалось убедить Андраши, что условия Рейхштадта и Будапешта касались недопущения нового славянского государства в Боснии и Герцеговине, но не в Болгарии. Согласие канцлера было обусловлено сокращением территорий Болгарского княжества. К 15 (27) марта с большим трудом Игнатьеву удалось согласовать русские и австрийские позиции.

Не менее решительно, чем Австро-Венгрия, была настроена и Великобритания. 27 марта 1878 г. британское правительство пришло к выводу о невозможности распространения границ нового автономного княжества до Эгейского моря, т. к. на его побережье проживает «значительное греческое население». Что касается черноморского побережья Болгарии, то, по мнению Солсбери, там также доминировали мусульмане и греки. В ответе Горчакова, данном 28 марта (9 апреля), высказывалось недоумение по поводу протестов британского правительства. Действительно, протестуя против реализации русской программы, оно не предлагало собственной. Впрочем, и некоторые протесты, и особенно от Солсбери, также вызывали недоумение. Ведь сам он на предвоенной конференции в Константинополе согласился с почти такими же границами болгарской автономии, которые теперь вызывали у него сомнения. Все протесты британского представителя тогда сводились к желательности разделения этой автономии на две части.

Кроме того, как не без иронии отметил русский канцлер, если Англия хотела уберечь Турцию от последствий войны, то ей всего лишь нужно было бы присоединиться к России: в первый раз — во время Берлинского меморандума, а во второй — когда Лондону предлагались совместные с Россией и Австро-Венгрией демонстрации с целью принудить султана к реформам в его христианских провинциях. Что касается договоров европейского значения, к которым постоянно апеллировал Лондон, т. е. к Парижскому трактату 1856 г. и Лондонской конвенции 1871 г., то Горчаков напомнил, что они были многократно нарушены — сначала турецким правительством, не выполнившим свои обязательства по отношению к христианским подданным, потом — образованием единого государства из Дунайских княжества, затем — самим актом созыва Константинопольской конференции, формально являвшейся вмешательством во внутренние дела Оттоманской империи, и, наконец, вводом английской эскадры в Мраморное море.

Нельзя не отметить, что на первое из перечисленных Горчаковым нарушений Лондон не обращал никакого внимания, второе и третье — санкционировал вместе с другими участниками соглашений 1856 и 1871 гг., что касается четвертого — то оно было инициировано и проведено именно и исключительно Англией. Впрочем, эти очевидные факты, видимо, уже не имели значения. В британской печати появились обвинения России в том, что она готовит плацдарм для захвата Константинополя или охвата проливов со стороны черноморского и эгейского побережья «сан-стефанской» Болгарии. Между тем планируемая болгаро-турецкая граница как раз исключала как первое, так и второе. У Турции оставался контроль над Адрианополем и нижним течением Марицы, без контроля над которыми никакой «бросок на Константинополь» был в принципе невозможен. Что касается побережья Эгейского моря, то Болгария не получала глубоководных портов — Салоники и Дадеагач оставались у Турции, так что стратегическое значение этого побережья было мизерным. Более того, именно опасения возможных подозрений в отношении замыслов России заставили Игнатьева отказаться от попыток включения этих территорий в состав планируемого болгарского государства. Турецко-болгарская граница проводилась исключительно на основании этнографических данных того времени. Однако это уже не имело значения. В любом случае наилучшей границей Болгарии Лондон тогда считал Балканский хребет.

Русская армия на Балканах по-прежнему находилась в сложном и даже опасном положении. 27 февраля (11 марта) 1878 г. Милютин предупреждал Николая Николаевича: «Хотя мир с Портою и заключен, но до тех пор, пока он не признан Европою, нам не только нельзя ослаблять нашего боевого положения, но следует, напротив того, неупустительно готовиться к встрече всякой случайности. Исход конгресса или конференции может привести нас к разрыву с Англиею и Австриею, к необходимости быстрого образования новых армий и совершенно новой группировке сил. В особенности нас должно заботить обеспечение западных наших пределов, представлявшихся ныне почти беззащитными». В связи с этим с Кавказского фронта и из Дунайской армии отзывалась вся гвардия с артиллерией, две гренадерские дивизии с артиллерией, одна казачья и одна армейская кавалерийская дивизии, саперная бригада, часть крепостной осадной артиллерии. Хотя в составе Дунайской армии после ухода этих частей все равно оставались 18 действующих и 3 резервных пехотных дивизии, 2 стрелковые и 2 саперные бригады, 6 армейских кавалерийских и 2 казачьих дивизии и 9 донских казачьих полков, положение этой армии в случае удара в тыл могло стать чрезвычайно сложным. Между тем перед ней ставилась задача подготовки захвата Босфора, или, во всяком случае, европейского его берега.

12 (24) марта 1878 г. вызванный в Петербург Тотлебен был принят императором, результатом их длительной беседы в Инженерном замке стала Всеподданнейшая записка «О захвате Босфора», поданная генералом Александру II 17(29) марта. Для того чтобы не допустить английский флот в Черное море, предлагалось: 1) захватить ударом с тыла все турецкие укрепления от Буюк-дере до Черного моря; 2) выставить в проливе минные заграждения (для чего 500 мин было отправлено в Одессу и подготовлено к отправке еще 300 мин); 3) установить на возвышенностях дополнительные батареи на 50 мортир (24 6-дюймовых, 4 8-дюймовых, 22 9-дюймовых), которые могли бы поражать палубы броненосных судов потенциального противника. Мортиры предполагалось доставить из прибрежных черноморских укреплений России. Возможность овладения восточным берегом Босфора оценивалась как низкая, выполнение данной задачи потребовало бы массу времени, и поэтому откладывалось на более поздний период. Армия должна была обеспечить создание сильного плацдарма на Босфоре, укрепленного как с моря, так и со стороны суши. Вся тяжесть перевозок ложилась на суда РОПиТа.

Это была в высшей степени рискованная программа, выполнение которой в первую очередь зависело от того, удастся ли обеспечить скрытую переброску тяжелой артиллерии и мин из Одессы и Севастополя под Константинополь. Британский флот уже стоял в Мраморном море, и сомнительно, что подобные действия прошли бы незаметно и не вызвали бы ответной реакции, как, например, занятие позиций у угрожаемых участков турецкой обороны или ввод части кораблей в Черное море. С другой стороны, состояние русской армии под турецкой столицей было далеко не идеальным. Сразу же после перехода через Балканы санитарное состояние армии стало ухудшаться. Переполненный войсками Сан-Стефано превратился в болото грязи. Дачный городок, рассчитанный на приезд на летние купания 2−3 тыс. чел., принял 40-тысячную армию. В домах не было печей и каминов, что в начале года не делало проживание в них безопасным. Простуды, горячки и антисанитария были естественным следствием. В турецкой армии сыпной тиф был почти повальным явлением. Пленные и раненые турки, беженцы — все они привносили болезнь в русские ряды. При остановке под Константинополем она стала быстро распространяться.

С марта 1878 г., т. е. практически сразу же после окончания боевых действий, тиф принял характер эпидемии. На каждый полк ежедневно приходилось по 34−40 заболевших. Пришлось развернуть 3 военно-временных госпиталя по 1 тыс. коек в каждом. Отсутствие канализации и достаточного количества источников чистой воды вызвали затем и всплеск малярии и желудочных заболеваний. Распространение болезни становилось опасным фактором, с которым вынуждены были считаться военные: если в марте заболело 390 чел., то в апреле уже 1648, в мае — 5733, в июне — 19 333 чел. Для перевозки раненых пришлось фрахтовать русские, австрийские, французские пароходы. Армия была серьезно ослаблена, эпидемии пошли на спад только к концу июня, когда на полк в среднем ежедневно приходилось по 5−6 заболевших. Всего же по сентябрь 1878 г. с Балканского полуострова было эвакуировано морем 268 больных офицеров и 63 711 солдат.

Итак, русские силы на Балканах находились в весьма уязвимом положении. 2 (14) апреля, после доклада приехавшего из Сан-Стефано генерал-лейтенанта кн. А. К. Имеретинского, Милютин отметил: «Сегодня утром, когда мы собрались в кабинете Его Величества (кн. Горчаков, Тотлебен, кн. Имеретинский и я) Государь говорил уже совсем иначе о возможности захвата нами Босфора. Он увидел, что дело это не только не легкое, но даже едва ли возможное при настоящих обстоятельствах. В случае же, если мы отойдем хотя на шаг назад, мы должны совсем уже отказаться от этого предположения и, впустив англичан в Черное море, едва ли будем в состоянии удержаться за Балканами. Тотлебен справедливо заметил, что в случае малейшей неудачи под стенами Константинополя (где турецкая армия быстро формируется и умножается) положение наше может сделаться критическим». Турки постепенно приходили в себя после поражений начала года. После заключения мира, вспоминал офицер русской гвардии, «точно грибы после дождя выросли новые и новые укрепления». Наступать турецкая армия, конечно, не смогла бы, но оборонять прекрасные позиции под Константинополем, которые она так лихорадочно укрепляла, имея за своей спиной английские броненосцы, — на это турки были вполне способны. К концу мая турецкие силы насчитывали здесь около 100 тыс. чел.

Снабжение русской армии на Балканах висело на тоненьком волоске — единственной железной дороге на Юго-Западе, соединявшей низовья Дуная с центром империи. Уже во время мобилизации возникли сложности: пробки, перебои в движении поездов и т. д. Благодаря энергичным действиям С. Ю. Витте Одесская железная дорога с трудом, но справилась с перевозками. Проблемы возникли с использованием румынских железных дорог. Они были одноколейными и не имели достаточного количества подвижного состава. Для перевозки одного корпуса требовалось от 114 до 130 поездов, а XIV Армейский корпус из Кишинева в Бухарест перевозили 20 дней. Для ускорения движения на линии Унгены — Яссы рядом с румынской колеёй была положена русская, что дало возможность использовать наши вагоны и локомотивы. Кроме того, почти сразу же с началом военных действий было начато строительство железной дороги по линии Бендеры — Галац. Уже тогда стало ясно, что возможностей одной железнодорожной линии совершенно недостаточно для снабжения Дунайской армии. При участии 4-го железнодорожного батальона с июля по ноябрь 1877 г. было положено 285 верст железной дороги (следует учесть сложность местности, требовавшей строительства 15 станций и 4 подстанций, большого количества мостов, установки дренажных труб и т. п.). Хотя далеко не все работы были закончены, движение по новой линии было открыто 26 декабря 1877 г. (7 января 1878 г.).

Разумеется, опасность со стороны Великобритании и Австро-Венгрии требовала усиления контроля над Дунаем, через который проходили все пути снабжения русской армии на Балканах. Дунайская линия была в известной линии обеспечена — после заключения перемирия минные заграждения по Дунаю были сняты и остатки турецкой флотилии вышли в Черное море. В начале мая 1878 г. русские минеры вновь приступили к минированию устья у Сулина и Тульчи, а также среднего течения реки у Виддина на случай войны с Англией и Австро-Венгрией. Этой угрозой проблемы не ограничивались.

Положение ухудшалось тем, что надежда на лояльное поведение Румынии была невелика. По условиям Сан-Стефанского мира она получала значительную часть Добруджи, населенную, кстати, преимущественно болгарами. За реальный выход к Черному морю Бухарест должен был уступить России часть Бессарабии, отторгнутой от империи в 1856 году по условиям Парижского договора. В Румынии предпочитали приобретать, не теряя. Угроза выступления румын на стороне англо-австро-турецкой коалиции была реальной. Если бы это произошло, Балканская армия оказалась бы изолированной в Болгарии. Подвоз боеприпасов по морю исключался — там господствовал бы английский флот. В такой ситуации опасение того, что начнется вторжение австро-венгерской армии из Трансильвании в Румынию (если бы она даже захотела остаться в союзе с Россией) к низовьям Дуная, было закономерным.

Для парирования этой угрозы предполагалось сформировать Юго-Западную армию. 8 июля 1878 г. начальником ее полевого штаба был назначен проявивший себя в прошедшую войну ген. Обручев. Командовать армией должен был великий князь Александр Александрович — наследник цесаревич. Армию планировали развернуть против Австро-Венгрии, т. е. против основного вероятного противника на континенте. Армия должна была захватить карпатские перевалы на территории Румынии, вторгнуться в Северную Трансильванию и Восточную Галицию и поставить под контроль перевалы в Лесистых Карпатах. Таким образом, Юго-Западной армии была отведена роль ключевого звена русской стратегии лета 1878 года. Ко всему прочему, она должна была обеспечить охрану Черноморского побережья России. Для этого специально выделялись войска. Основные же силы Юго-Западной армии должны были разделиться на 3 группы: Галацкую, Ясскую и Каменец-Подольскую.

Галацкий корпус должен был охранять железнодорожный узел и переправу на Нижнем Дунае, которые обеспечивали снабжение Балканской армии. В Галаце должен был быть построен укрепленный лагерь, опираясь на который, корпус смог бы выделить сильную колонну в помощь Валахскому отряду для занятия перевалов в Карпатах перед вторжением в Трансильванию. Осуществляя фронтальное давление на эту часть Австро-Венгрии, глубоко уходившую клином в территорию Румынии, Валахский отряд, усиленный колонной Галацкого корпуса, должен был помочь Ясскому отряду. Силы последнего, быстро захватив Кирлибабский, Ватра-Дорнский и Толдиешский перевалы, по хорошему шоссе должны были занять верхнюю долину реки Тисса. Каменец-Подольский отряд обеспечивал силы, назначенные для действий в Трансильвании, от возможного удара со стороны Лемберга (т. е. Львова). Перед ним ставилась задача занятия северной части Буковины. При удачном развитии событий вместе с Люблинским корпусом этот отряд должен был очистить от австрийцев Восточную Галицию и занять перевалы в Лесистых Карпатах.

Таким образом, Обручев, как и перед началом войны 1877−1878 гг., опять предлагал комбинацию из фланговых и фронтальных атак, которые вывели бы русскую армию на прочные позиции по Карпатам. Столь сложная задача, поставленная перед армией, превращала ее в самую мощную группировку из разворачиваемых Россией на случай войны. Она включала в себя 245 бат. и 236 экс. и сотен, превосходя даже Балканскую армию (252 бат. и 164 экс. и сотни). План Обручева имел шансы на тактический успех. Оставалось неясным, что можно было бы сделать после тактического успеха, в случае, если бы его удалось достичь. Кроме того, у России не было возможностей для ведения новой войны такого масштаба. Финансовые ресурсы России были исчерпаны, курс рубля с начала войны упал более чем на 40%. В течение 1877 г. было мобилизовано 16 пехотных, 5 кавалерийских дивизий, 16 артиллерийских и 2 саперные бригады, и несколько казачьих полков.

К 1 (13) января 1878 г. общая численность русской армии составила 1 512 998 чел. 10 (22) января 1878 г. было принято решение об ускоренной подготовке новобранцев и поступающих в ряды войск ратников ополчения. Вместо обычных 6 месяцев время подготовки сокращалось до 2. К началу 1877 г. общий запас ратников 1-го разряда равнялся 1 250 562 чел., впервые к их призыву приступили 10 (22) июля 1877 г., когда на службу в резервные, запасные и местные войска было направлено 98 910 чел. Разумеется, ценность наспех обученного ополчения не могла быть большой, а задействовать всю массу запаса ополчения было просто невозможно по причине отсутствия кадров и вооружения. 20 апреля (2 мая) 1878 года последовал приказ о развертывании батальонов 5−11 резервных пехотных дивизий в полки 3-батальонного состава. Всего выполнение этой программы должно было дать армии 32 полка. В первой половине 1878 г. на базе местных и крепостных батальонов было создано 14 резервных пехотных дивизий, 7 линейных и 24 местных батальона и ряд других частей. В июне 1878 г. общее количество регулярных войск составило 1 700 834 чел., а вместе с иррегулярными войсками — 1 845 647 чел. К концу Русско-турецкой войны в запасе было около 650 тыс. чел. Запланированный контингент новобранцев, подлежащих призыву в 1878 году, равнялся 218 тысячам.

Однако новобранцев еще необходимо было сделать солдатами, как, впрочем, и превратить тысячи резервистов в роты, батальоны, полки, дивизии, армии. Это была масштабная программа, но для ее реализации нужны были деньги (их не было), время (его не было), резерв офицеров и унтер-офицеров, запасы вооружения (всего этого не хватало).

В этих условиях в 1879 году пришлось выделить еще 25 594 300 рублей на перевооружение артиллерии. В 1880 на перевооружение артиллерии, постройку складов для артиллерийского имущества, заготовку малокалиберных винтовок и приведение части крепостей в оборонительное состояние пришлось потратить еще 14 051 930 руб. Перевооружение было не быстрым. К 1880 году Обуховский завод поставил всего 350 орудий. В 1877—1879 гг. у Круппа было заказано 1850 орудий разных калибров, из них к 1880 году поставлено 1600. Первые стальные орудия образца 1877 г. стали поступать в полевую артиллерию только в 1878 году. Если в начале 1880 г. только 65% русских полевых пушек были стальными, то в 1882 году от бронзы удалось в целом избавиться. К этому времени из 3550 полевых стальных орудий только 1700 были русского производства. Перевооружение полевых батарей новыми орудиями было закончено в 1881 году, резервная артиллерия была перевооружена в 1884−85 гг., горная — в 1885−86 гг. и запасная — в 1887—1890 гг. Хорошо обстояло дело только с запасами патронов и снарядов к имеющимся образцам оружия. Совершенно очевидно, что если не ресурсы, то организационный потенциал послереформенной армии подошел к точке наивысшего напряжения, и воевать с коалицией Россия не могла.

В марте 1878 г. британский парламент вотировал выделение 6 млн. фунтов стерлингов на военные нужды, начался призыв резервистов в армию и флот и подготовка к перевозке части англо-индийской армии на Мальту. В том же месяце строящиеся на английских верфях 3 броненосца для Турции и 1 для Бразилии были куплены британским правительством. Начались спешные работы по подготовке их к выходу в море. Все британские адмиралтейства были переведены в режим ускоренной работы над судами. В короткое время под вымпел должны стать 15 новых броненосцев и 8 неброненосных судов больших размеров. Кроме того, готовились и другие корабли — канонерки, миноносцы и т. п. Только для Средиземноморской эскадры было закуплено 100 тыс. тонн кардифского угля.

Возникла угроза и дальневосточным владениям России, где с начала Русско-турецкой войны активно укреплялся Владивосток. Весной 1878 г. впервые было мобилизовано Амурское казачье войско. Тем не менее сил для организации эффективной обороны катастрофически не хватало. Впрочем, невозможно было даже надежно прикрыть побережье Балтики. В Финляндии лихорадочно укрепляли Выборг и Свеаборг. Еще с лета 1877 года в Кронштадте и Свеаборге начали устанавливать 9, 10 и 14-дюймовые пушки, а также 9-дюймовые мортиры для действий против палуб этих кораблей. Проведенные испытания показали, что эти орудия способны успешно бороться с защитой современных броненосцев.

Петербург не мог рассчитывать на поддержку какой-либо из Великих Держав в борьбе против австро-британского союза. 23 марта 1878 г. президент Мак-Магон на встрече с русским послом князем Н. А. Орловым заявил, что «французское правительство приложит все усилия, чтобы привести нас к соглашению с Англией, и что в случае разрыва Франция сохранит строгий и благожелательный по отношению к нам нейтралитет», министр иностранных дел республики В.Г.Ваддингтон подтвердил эту позицию в конце марта. После разгрома 1870−1871 гг. Франция была слишком слаба, чтобы позволить себе что-либо другое. Поддержки со стороны Германии также нельзя было ожидать. Бисмарк уже 7 февраля 1878 г. в своей речи в рейхстаге заявил о том, что в Восточном вопросе ограничится ролью «честного маклера». В частных беседах с русским послом в Германии он рекомендовал согласиться на обсуждение условий договора на международном конгрессе.

Колебавшийся в вопросе о посылке эскадры Хорнби в Мраморное море Дерби в начале апреля был смещен с поста министра иностранных дел и заменен политиком с гораздо более воинственными настроениями и репутацией убежденного противника России — Солсбери. 8 апреля парламент поддержал призыв Дизраели перевести армию на военные штаты — призвать резерв, который мог бы обеспечить удвоение численности пехотного батальона с 500 до 1000 чел. Россия не хотела допустить детального пересмотра договора с Турцией, но согласна была обсудить его общие положения. Новый глава ФорейнОффис с самого начала занял весьма воинственную позицию и начал сближение с Веной. Возможность мирного исхода кризиса на Балканах оказалась под угрозой. «Англия требовала, — вспоминал Шувалов, — чтобы Сан-Стефанский договор был целиком представлен на конгресс и каждая статья его подверглась обсуждению. Мы оказались таким образом в тупике. Ни та, ни другая страна не могла отказаться от своей декларации, не уронив своего достоинства». Чтобы избежать дальнейшего обострения англо-русских отношений, Шувалов предложил Солсбери ввести Бисмарка в курс русско-английских переговоров, и, получив одобрение со стороны маркиза, отправился из Лондона на встречу с канцлером в его поместье Фридрихсруэ, для того чтобы предложить ему инициативу созвать конгресс.

Таким образом, в конце апреля 1878 г. германский канцлер смог начать «маклерскую» игру и продемонстрировать примеры соответствующей логики русскому послу в Великобритании. «Князь начал первым, — докладывал русский дипломат, — и еще прежде чем ему стала известна цель моего визита, он заговорил о насущной необходимости для нас скорее договориться с Австрией. «Вам необходимо, — сказал он мне, — пойти на компромисс. Вам нужно купить либо Англию, либо Австрию. Покупайте же эту последнюю, она продаст себя дешевле. И вот почему. Англия намерена воевать с вами. Она проводит большие военные и морские приготовления; англичане, как истинные коммерсанты, не захотят терять затраченные ими деньги и при поддержке нескольких членов правительства, стремящихся к войне любой ценой, объявят вам войну. В Австрии обстоятельства совершенно иные. Никто не настроен воинственно, и все боятся финансовой катастрофы. Император Франц-Иосиф настроен весьма миролюбиво. Он предпочтет «проглотить» невыгодный с австро-венгерской точки зрения договор, чем пойти на войну с вами. Он помнит о прошлых войнах и побоится рисковать своей короной в борьбе с вами. Он погибнет, если его армия потерпит неудачу». Бисмарк обещал русскому дипломату «самую искреннюю и лояльную поддержку». Как отмечал позже «железный канцлер», «…мы с готовностью отозвались на переданное мне в Фридрихсруэ графом Петром Шуваловым желание России созвать конгресс в Берлине».

Воевать с коалицией России в этот год не пришлось. 2 мая Лофтус сделал предложение Игнатьеву передать предварительное обсуждение спорных между Великобританией и Россией вопросов русскому послу в Лондоне и новому министру иностранных дел. 22 апреля (4 мая) Милютин отметил в своем дневнике: «Новые предложения Англии относительно условий для одновременного отвода наших войск и английского флота от Константинополя решительно невозможно принять; они просто нахальны. Берлинский же кабинет только передает обоюдные заявления, как телеграфист; пользы мало от такого посредничества». Однако предложение Лофтуса было все же принято, и, в результате сложных переговоров, найдено решение, позволившее избежать дальнейшего разрастания кризиса.

Оказавшись в изоляции, Петербург вынужден был признать Сан-Стефанский договор прелиминарным.