Предатели в Земле Русской: воеводы X века и братоубийство

Древнерусская знать — в источниках ее представителей именуют воеводами, боярами, отчасти дружиной — в силу своего промежуточного положения была «обречена» совершать предательства. Промежуточное их положение заключалось в том, что, с одной стороны, бояре и воеводы являлись представителями городских общин, их наиболее уважаемыми и заслуженными людьми; с другой стороны, они зачастую переходили на службу к князю, входили в его дружину и тем самым обрывали связь со своей общиной. Такое происходило все чаще в условиях постоянного перемещения князей из одной волости в другую. Если, к примеру, смоленский боярин следовал за князем из родного города в Киев, то там он оказывался чужаком, так что его благоденствие находилось в прямой зависимости от политических успехов «выбранного» им князя. Если успехи были скромны, то у такого боярина — помимо службы у князя-неудачника — выбор оставался небольшим: либо вернуться домой и примириться с потерей былого статуса на родине, либо… предать своего князя и перейти на службу к одному из его соперников.

В условиях нараставшего в XII в. противостояния между князьями и волостями как объединениями полноправных людей (люди — в Древней Руси социальный статус, а не просто синоним населения) боярам приходилось лавировать между теми и другими. И в глазах противоборствующих сторон почти любое их действие выглядело как предательство…

Самые первые встречающиеся в летописях случаи предательств — это предательства воевод. В X в. так назывались полководцы, располагавшие непосредственно не подчиненными князю вооруженными силами. Их имена — Свенельд (Свенальд, Свиндел), Претич и Блуд; и первый, и третий из названных воевод предали своих князей.

О Свенельде в «каноническом» (содержащемся в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях) варианте Повести временных лет (ПВЛ) впервые упоминается при описании последнего похода князя Игоря к древлянам в 945 г. Собственно, произвольно увеличенную дань князь взялся собирать, послушав дружину, пожаловавшуюся ему на свою наготу — в отличие от отроков Свенельда, изодевшихся оружием и одеждой.

Почему какой-то Свенельд и его подчиненные оказывались богаче, чем князь и его дружина? Как это вообще возможно? Ответ содержится в оригинальном тексте Архангелогородского летописца, в данном месте дополняющем ПВЛ:

«И бе у Игоря князя воивода, во Олга место, имянем Свиндел <…>. Дасть дань деревскую Свинделу воиводе. Начат же Свинъдел имати по черной кунице от дыма, и реша боляри Игореви: «Дал еси единому человеку много» <…>. В лета 6448 яшася улицы по дань Игорю. В сем лете взят бысть Пересечен град, и дань даша Свинделу» (ПСРЛ. Т. 37. С. 58).

По этому тексту получается, что Свенельд (Свиндел), занявший место самого Олега Вещего, успешно ходившего походом на Константинополь и в договоре с греками именуемого «великим князем русским», получал дань с древлян и уличей. Даже если последняя дань стала заменой дани древлянской, то это говорит о необыкновенно высоком статусе этого воеводы! Каком именно?

Ответ заключается в самом слове воевода. Воевода — это тот, кто управляет воями, под которыми летописи понимают рядовых воинов, не входивших в состав княжеских дружин. Иными словами, вои, войско — это народное ополчение, непосредственно князю не подчиненное. И князь вынужден был, во имя сохранения своей власти над волостью, не портить отношения с руководителем войска, которое наверняка количественно превосходило княжескую дружину. Только при таком понимании становится понятно, почему отроки Свенельда могли быть богаче княжеской дружины. И это означает, что и в X в. политическая власть на Руси была разделена между князем и воеводой как представителем народа!

Спустя четверть века Свенельд, «воевода отень», т. е. воевода отцовский, что, несомненно, прибавляло ему больший вес, продолжал руководить русскими воями уже при князе Святославе, когда тот вторгся в Болгарию и попытался отвоевать ее у византийцев. Война, как известно, завершилась поражением, и, согласно договору, Святослав, бояре и вся русь обязались покинуть Болгарию и никогда более не посягать на владения греков. И заключен этот договор, согласно летописи, «при Святославе велицем князи рустем и при Свеналъде». Таким образом, князь и воевода названы здесь как фигуры равноправные!

Что последовало далее? Последовало предательство: Свенельд и Святослав добирались до Руси врозь — воевода полем, а князь в лодьях, перевозя, по-видимому, основную часть добычи. При этом Свенельд предупредил Святослава, что лучше идти степями, ведь на днепровских порогах его наверняка встретят печенеги. Князь не послушался совета воеводы, и тот в свою очередь пошел в Киев отдельно от Святослава, не прикрывая с суши движение лодей вверх по Днепру.

Наткнувшись на засаду, Святослав вынужден был спуститься к устью Днепра и там зимовать. Весной 972 г. ослабевшая от «глада великого» княжеская дружина попыталась вновь прорваться через пороги, но была разбита печенегами. Святослав погиб — помощь из Киева к нему так и не пришла. Ни Свенельду, сохранившему в Киеве свой прежний статус, ни Ярополку Святославичу князь-неудачник не был нужен. А ему, однако, Ярополк должен был уступить престол!

Свенельд и его всесилие оказались виновниками и первой описанной в летописи княжеской усобицы. В 974 г. его сын Лют, отправившись на охоту, позволил себе углубиться в пределы владений Олега Святославича Древлянского, за что был этим князем убит. Ученые по-разному толкуют мотивы действий древлянского князя (защита своих владений от посягательств или даже, как думает И. Я. Фроянов, месть Свенельду за гибель отца), но здесь важнее обратить внимание на действия Люта, этакого древнерусского «мальчика-мажора»: он был уверен, что может безнаказанно нарушить права младшего князя. Тем самым Лют полагал, что отец его Свенельд — выше по статусу, чем Олег Древлянский, так что последний не посмеет ему ничего сделать.

Свенельд — и это последнее описанное в летописи его деяние — подговорил князя Ярополка пойти на брата войной, в ходе которой Олег Святославич погиб, а Древлянская земля с той поры, судя по всему, потеряла свою самостоятельность, войдя в состав Руси…

Вскоре при Ярополке сменился воевода — место Свенельда занял Блуд, который изменил своему князю при первой же серьезной угрозе. Это произошло в 978 г., когда князь Владимир Святославич, наняв варягов, вернулся из заморья в Новгород и при поддержке новгородцев двинулся на Киев.

Летопись утверждает, что по какой-то причине «не може Ярополк стати противу и затворися Киеве с людми своими и с Блудом». И здесь, как мы видим, Блуд отделяется от Ярополка как самостоятельная величина. Далее прямо называется его статус и причина его предательства:

«Воеводу же посла к Блуду, воеводе Ярополчю, с лестью, глаголя: «Поприяи ми, аще убью брата своего, имети тя хочю во отца место и многу честь возьмешь от мене».

Итак, воевода Блуд, не имевший княжеского титула, оказывается достойным заменить князю Владимиру отца, то есть Святослава Игоревича! Но такая формула, с точки зрения архаического сознания, означала готовность князя Владимира подчиняться воеводе Блуду — ни больше ни меньше! Отец — сыну господин! Разумеется, для воеводы возможность встать над князем казалась очень соблазнительной, и Блуд согласился предать Ярополка Святославича …

Поскольку убить Ярополка не имелось возможности, Блуд стал уговаривать князя с боем выйти из Киева: мол, граждане намереваются сдаться Владимиру и выдать Ярополка младшему брату…

Киевский князь послушался Блуда, вместе с ним бежал из Киева и затворился в городе Родне на реке Роси. Владимир Святославич, заняв Киев, осадил Родень. Жестокий голод и советы предателя Блуда заставили князя Ярополка пойти на переговоры с младшим братом. Но они не состоялись: при входе в отеческий терем — в Родне или в Киеве? — два варяга вонзили мечи Ярополку под пазухи, в то время как Блуд закрыл дверь перед его свитой, не дав ей защитить своего князя.

Так — путем братоубийства — князь Владимир Святославич, будущий креститель Руси, занял киевский престол.

А что же Блуд? Стал ли предатель новым отцом-руководителем для новоявленного киевского князя? Получил ли он свою награду? Видимо, получил — только скорее это было место убитого отца: больше в ПВЛ его имя не упоминается. Место политического наставника киевского князя, судя по всему, сохранил за собой Добрыня, дядя Владимира Святославича: он упомянут при описании покорения Владимиром Полоцка, т. е. до похода на Киев; о нем сообщается и при описании крещения Руси.

Косвенным свидетельством того, что Блуд заплатил за свое предательство полной мерой, является сообщение о некоем Варяжке, заранее предупредившем Ярополка о заговоре против него. После гибели князя Варяжко бежал к печенегам и долго воевал с Владимиром, пока тот не примирился с упорным своим врагом. Вряд ли такое примирение было бы возможно при Блуде, находящемся у власти…

Почему земские воеводы оказались столь сильны и что им могли противопоставить князья? На эти вопросы можно ответить лишь гипотетически.

Развитие Руси первой половины X в. определялось двумя факторами. Во-первых, ей требовалось полностью покорить племена Русской равнины и уничтожить их «светлых князей», с которыми приходилось считаться Олегу и о которых уже не упоминается во втором договоре с греками. Во-вторых, князьям при наследовании власти приходилось «разбираться» со своими родственниками: вопреки кратким летописным сообщениям, княжеский род должен быть достаточно многочисленным, поскольку князья-язычники должны были располагать немалыми гаремами. Но это сулило многочисленные и кровопролитные войны! Если в столкновениях первого рода были заинтересованы все — как князья, так и все жители Русской земли; то исход усобиц во многом должен был определяться отношением рядовой руси к своим князьям. Если это так, то правомерно говорить о существовании определенной зависимости князей от общины и от ее руководства! И эта зависимость могла принять вполне конкретные организационные формы! Об этом нам ничего неизвестно, но вышеописанные внешние «симптомы» показательны.

Более определенно можно сказать о дальнейшей политической роли воевод. Сами по себе они продолжали существовать, но в дальнейшем играли сугубо техническую роль. И ликвидировал прежний порядок, скорее всего, именно Владимир Святославич. Надо думать, силой — казнями и иными расправами. Но не только казнями! ПВЛ сообщает о необычайной щедрости и хлебосольстве князя Владимира: на княжеский двор могли приходить нищие и убогие и кормиться там, а для тех, кто не мог прийти, по городу Киеву на телегах возили «хлебы, мяса, рыбы, овощь розноличныи и мед в бочках, а в другых квас» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 125—126), и это подается не как разовая акция, а как обычай. Кроме того, на пиры в княжеской гриднице — даже при отсутствии князя — имели право приходить нарочитые (иначе — лучшие) мужи от бояр до десятских, то есть вся местная знать, в прошлом подчиненная воеводам. Хотя летописец приписывает это благотворному воздействию христианства на душу бывшего язычника, но подобная «благотворительность» явно уходит в языческие времена. Во всяком случае она была бы весьма полезна для завоевания любви народной еще при вокняжении Владимира Святославича в Киеве.

В XI в. воевод именовали тысяцкими. Так, в 1088 г. освящение Печерской церкви Богородицы произошло при князе Всеволоде Ярославиче, и тогда «воеводьство держащю кыевьская тысяща Яневи» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 208). Таким образом, Ян Вышатич являлся тогда тысяцким, т. е. воеводой киевской тысячи. Думается, она к тому времени представляла собой, как бы сейчас сказали, элитную (хорошо вооруженную) часть войска, т. е. ополчения рядовых воев.

В 1113 г., вскоре после вокняжения, Владимир Мономах для разработки законов против ростовщичества «созва дружину свою на Берестовемь: Ратибора киевьского тысячьского, Прокопью белгородьского тысячьского, Станислава переяславьского тысячьского…»

Тысяцкие, таким образом, уже не противостояли князю, считались его дружиной, но продолжали выступать в роли земских деятелей. В данном случае они участвовали в разработке законодательства, то есть занимались делом, с войной не связанным.

Однако после «умиротворения» воевод угроза для князей стала исходить от бояр. В силу их двойственного социального статуса именно они в значительной мере стали если не ковать, то разжигать крамолу, порождающую предательства и усобицы. Об этом пойдет речь в последующих очерках.