Польша. Война начинается

После акта о детронизации Романовых мятежники в Варшаве сожгли мосты к миру. Началась русско-польская война, в которой Вена и Берлин безоговорочно поддержали Петербург, подписав конвенцию против поляков. Ей, в частности, предусматривалась и возможность совместной оккупации Кракова, в котором в феврале 1831 г. также начались волнения. Напряженность здесь чувствовалась и ранее. Уже 3 декабря 1830 г. сенат Кракова призвал жителей к вооружению. Вскоре события начали выходить из-под контроля, что, естественно, взволновало соседей. Наиболее последовательно в польском вопросе действовал Берлин. Уже первые известия о варшавских событиях вызвали здесь настороженность. Прежде всего опасались за то, как эти новости отзовутся в Силезии. Было принято решение о призыве ландвера и переводе корпусов на военное положение. Король немедленно отдал приказ одному армейскому корпусу двигаться в Позен, и, кроме того, мобилизовать еще четыре корпуса, которые должны были перейти под общее командование генерал-фельдмаршала графа Гнейзенау. 15 и 23 декабря 1830 г. прусское правительство подтвердило свое намерение задерживать и передавать русским властям польских мятежников, которые с оружием в руках попытаются перейти границу королевства.

Попытки резидентов Варшавы вступить в переговоры с королем о посредничестве в отношениях с Петербургом были немедленно пресечены прусскими властями. Три пятых населения герцогства Позенского составляли поляки, местное дворянство явно сочувствовало мятежникам. Военное министерство вынуждено было передислоцировать в западные провинции королевства 4 полка, в основном укомплектованных рядовыми, призванными из польских районов, граница была блокирована, оставшиеся части были приведены в состояние повышенной боевой готовности. Большое значение имело и решение Берлина конфисковать все польские вклады в прусских банках, включая и государственные. Уже 1(13) января русский посланник в Пруссии сообщил об этом Нессельроде. Правда, поначалу распоряжение короля воплощалось в жизнь министерством внутренних дел с явным нежеланием. В результате комиссионеру Польского банка в Пруссии удалось снарядить и переправить в Польшу 120 тыс. экю серебром и 68 центнеров серебра в слитках, что вызвало протесты Петербурга, потребовавшим не допускать вывоза в Царство Польское денежных средств, поступающих на средства Польского банка, без санкции русского посольства.

20 января (1 февраля) посланник в Берлине граф Д.М. Алопеус докладывал Нессельроде: «До сего времени я сталкивался с большими затруднениями, пытаясь преодолеть нежелание местных властей и второго отдела министерства иностранных дел претворять в жизнь меры против перевода денег в Польшу, и посему весьма рад, что отныне повеления короля будут строго исполняться и со всякой снисходительностью в отношении Польши будет покончено». Очередной денежный груз, отправленный из Берлина, был задержан в Бреслау, повторение таких попыток стало невозможным, все денежные отправления на счет Польского банка подвергались аресту и сохранялись в Берлинском банке. В результате Варшавское казначейство получило всё же резерв в 67 млн. злотых, в то время как планируемые расходы оценивались министром финансов мятежного правительства в 133 млн. злотых, которые планировалось покрыть за счет прямых (14 млн.), косвенных (40 млн.) и лесных налогов (9 млн.). В отсутствии возможности использовать внешний займ Варшава была обречена обратиться к практике реквизиций и выпуску значительной массы бумажных денег.

В январе 1831 г. Чарторыйский обратился в Вену с предложением вручить польскую корону эрцгерцогу Карлу. Это обращение было оставлено без ответа. Несколько более сложным образом дело обстояло с реакцией на польские события Парижа и Лондона. Так как обещание Александра I дать своим польским подданным конституцию было частью Венских соглашений 1815 г., это создавало почву для юридических спекуляций и попыток вмешательства на стороне повстанцев, которые летом 1831 г. предприняли Великобритания и Франция. Впрочем, политика Парижа угрожала стать труднопредсказуемой уже в начале года. Позиция западного соседа немедленно сказалась на поведении Пруссии.

Известие о призыве в феврале 1831 г. во французскую армию 80 000 конскриптов (что довело бы ее численность до 500 000 чел.) испугало Берлин — там отнюдь не хотели оказаться в положении передового театра военных действий между Россией и Францией. Немедленно начали разрабатываться планы мобилизации армии на Рейне. В Берлине существовала партия сторонников Польши, часть молодых офицеров с опасением смотрела на Россию. Впрочем, все это не оказывало еще серьезного влияния на политику Берлина. В конечном итоге его колебания были преодолены, воинственная позиция Варшавы убедила прусских государственных деятелей в том, что в случае успеха мятежников Пруссия окажется в тисках между враждебной Францией и ее не менее враждебным Германии сателлитом — Польшей. В пользу таких расчетов говорили и воспоминания о 1807−1813 гг. Клаузевиц сформулировал их кратко и ясно: «всего можно опасаться от Франции, и ничего — от России».

23 января (4 февраля) 1831 г. последовал манифест «О вступлении Действующей армии в пределы Царства Польского для усмирения мятежников». Император не хотел войны: «Мы и поныне удостоверены, что сей народ несчастный есть токмо слепая жертва немногих злодеев. Но сии вероломные продолжают ими властвовать: они готовят оружие на Россию, в бездумстве своем призывают верных подданных Наших к предательству, и, наконец, 13 сего месяца среди мятежного сейма, присваивая себе имя представителей своего края, дерзнули провозгласить, что Царствование Наше и Дома Нашего прекратилось в Польше, и что Трон, восстановленный императором Александром, ожидает иного Монарха. Сие наглое забвение всех прав и клятв, сие упорство в зломыслии исполнили меру преступлений; настало время употребить силу против незнающих раскаяния, и Мы, призвав в помощь Всевышнего Судию дел и намерений, повелели Нашим верным войскам идти на мятежников».

Мятеж застал русскую армию врасплох. После войны с Турцией она была рассредоточена по мирному расписанию. Для подавления мятежа были назначены войска из губерний, близких к границам Царства Польского. Они и составили действующую армию — 5 пехотных и 2 кавалерийских корпусов — 183 тыс. чел. (142 тыс. пехоты и 41 тыс. кавалерии (не считая 13 казачьих полков) при 664 орудиях. Главной проблемой, стоявших перед русским командованием, был фактор времени. Разбросанные по местам мирной дислокации части нужно было собрать в единый кулак. 1-я линия русских войск, которая протянулась от Митавы до Летичева, по длине равнялась приблизительно 1200 верстам. Для концентрации сил, стоявших по зимним квартирам, требовалось не менее 2 месяцев. Польская армия, готовившаяся для действий против Бельгии и сосредоточенная на гораздо меньшем пространстве, была мобилизована правительством за несколько недель. К концу декабря 1830 г. формировалось около 40 тыс. пехоты, 10 тыс. кавалерии при 23 орудиях, из них 10 тыс. штыков и 3 тыс. сабель могли быть использованы немедленно.

1(13) декабря главнокомандующим действующей армией был назначен генерал-фельдмаршал граф И.И. Дибич-Забалканский, находившийся в это время в Берлине. В ночь с 17 на 18 (29 на 30) декабря он отправился к войскам и 29 декабря 1830 г. (10 января 1831 г.) прибыл в свой штаб в Гродно. 1 (13) января 1831 г. он отдал приказ по армии: «Мы идем на рать для всех нас небывалую, в верных сердцах русских никогда неожиданную, — спешим на покорение преступников, взбунтовавших Царство Польское против Государя, нами обожаемого, который осыпал сих неблагодарных изменников беспримерными милостями и многим из них недавно даровал великодушное прощение. Преступные покушения сих крамольников дерзнули даже помышлять на жизнь Августейшего брата нашего Монарха, который в продолжении 15 лет оставался им благодетельным начальником и покровителем. Да покажет им штык русский, что умыслы их столь же ничтожны, как и злодейски. Да покорит еще раз благоустройство и храбрость русских легкомыслие и буйное своеволие. Но карая бунтовщиков мужественною рукою, когда они упорствуют в злодействе, вспомним, что раскаиваясь и возвращаясь от заблуждения, они становятся вновь братьями нашими, что наказание, даже упорных преступников, принадлежит закону, а не частно каждому из нас. Спокойный житель, встречающий нас без вражды, не только должен находить в нас друзей, защитников, но и удостоверяться поступками нашими, что мы дети одного великого отца, преисполненные его благости и милосердия, и назначены им для покровительства слабых, против крамол, скрывающих алчные свои виды и самую необузданность всех пороков, под именем так называемой ими вольности. Народы востока восклицают хвалу примерной нравственности русских воинов: да будет благодарность наших собратий их отголоском к славе нашей».

Кроме того, фельдмаршал обратился с призывом к примирению к польской армии и с призывом к спокойствию и подчинению воинским властям — к народу Царства Польского. Пограничные с русской Польшей губернии были спокойны, но командующий уже начал получать информацию о движении мятежников к границам империи. Для того, чтобы обеспечить спокойствие, он принял решение о концентрации сил в Гродно, Кобрине и Бресте. Дибичу также было подчинено управление Гродненской, Виленской, Минской, Подольской, Волынской губерниями и Белостокской областью, объявленных на военном положении. Самую активную роль в планировании и проведении кампании сыграл начальник штаба армии ген. К.Ф. фон Толь. Дибич понимал, что противник рассчитывает на невозможность для русской армии внезапно для себя начать активные действия зимой. Организационные проблемы действительно были немалыми.

К моменту приезда главнокомандующего численность русских сил, сосредоточенных по линии Гродно-Белосток-Минск, равнялась 56 тыс. чел. К 20 января (1 февраля) 1831 г. за счет постоянно подходивших подкреплений это число выросло до 125 600 чел. (97 700 пехоты и 27 900 кавалерии). Дибич планировал оставить на базе 11 750 чел. и выделить для наступления приблизительно 113−114 тыс. чел. С самого начала возникла проблема снабжения войск продовольствием и фуражом. Готовность русской армии к походу в Бельгию была намечена на весну 1831 г., 1830 г. был неурожайным. В результате если армию можно было в изобилии обеспечить мукой, то снабжение крупами сталкивалось с серьезными проблемами. Еще хуже складывалась обстановка с фуражом: из требуемого объема овса в 923 800 четвертей имелось 471 966, сена требовалось 7,8 млн. пудов, имелось 0,23 млн. Разницу рассчитывали компенсировать в походе, в том числе и за счет реквизиций. Все это ставило командование перед необходимостью ускорения действий. «Наша главная квартира и армия, — записал 11(23) февраля 1831 г. в своем дневнике ген. А.И. Михайловский-Данилевский, — терпят большой недостаток в продовольствии и фураже, это одна из причин, почему надобно скорее покончить с поляками, ежели бы оскорбленная честь России того еще более не требовала».

Быстро передвигаться было невозможно. Поначалу движению мешали сильные метели, которые замели дороги в Белоруссии и Литве. Затем, после снегопадов и морозов, доходящих до — 20, внезапно потеплело. Необычно ранние оттепели и дожди сделали практически непроходимыми немногочисленные дороги болотистого и лесистого района между Бугом и Вислой, которые можно было использовать для движения войск. «Погода была теплая, снег таял, — вспоминал участник похода, — пахло весной». За Бугом начиналось море непролазной грязи, в 12-фунтовые орудия и тяжелые обозные повозки приходилось впрягать по 15 лошадей, и они всё же не справлялись. 24−25 января (5−6 февраля) русская армия — 86 937 пехоты (98 батальонов) и 27 760 кавалерии (155 эскадронов и 10 казачьих полков) при 336 орудиях — пересекла Буг — границу Царства Польского. Для облегчения снабжения и ускорения движения войска шли в 11 колоннах, но так, чтобы в главных силах за 20 часов можно было собрать на любом пункте не менее 80 тысяч человек. Для такого решения была еще одна причина — Дибич хотел скрыть направление главного удара и поставить под контроль как можно большую территорию. Накануне выступления Великий Князь Константин еще надеялся на то, что среди командиров польской армии найдутся «благонамеренные люди» и что можно будет «вернуть целые полки к своему долгу» и заверял в этом Дибича.

Никто в Польше не ожидал, что русские войска вернутся так быстро. Их командование было настроено решительно, но всё еще терпимо. При встрече с польскими войсками было приказано вначале высылать к ним парламентера с требованием подчиниться законному государю, и только в случае отказа начинать военные действия. Выполнить это распоряжение в первые дни не удалось, так как противника русские поначалу не встретили. Особой враждебности в первые дни не было. Особенно верноподданно вели себя в белорусских губерниях польские помещики. Разумеется, большинство из них делало это вынужденно, и именно это сословие поставляло активных сторонников мятежа. Следует отметить, что мятеж почти никак не затронул настроений местного крестьянства. Русские колонны часто встречали с хлебом и солью, с хоругвями и под перезвон колоколов. Особенно рады были восстановлению порядка немцы и евреи, которые не скрывали своего страха перед произволом мятежников. Фельдмаршала приветствовали с особенным энтузиазмом и заверяли в лояльности. Дибич, не желая терять времени на обеспечение армии, не требовал от жителей ничего, кроме сена, соломы, дров и в самых необходимых случаях — подвод.

По приказу командующего за все расплачивались звонкой монетой. Так он рассчитывал обеспечить снабжение армии на 2−3 месяца. Ласковое отношение солдат и особенно плата живыми деньгами — все это способствовало взаимному пониманию. Некоторые крестьяне даже начали жаловаться на повстанцев, проводивших реквизиции, и указывали на их тайные склады. В ряде случаев избежать реквизиций собственными войсками все же не удалось, в том числе по причине задержки высылки достаточного количества разменной монеты, что не могло не сказаться на настроении крестьян. В целом реакцию населения восточных окраин царства Польского на вступление русских войск правильнее было бы описать как сдержанную. Впрочем, это уже особенно никого не волновало. И император, и Дибич понимали, что особенно полагаться на диалог с поляками нельзя. Со своей стороны, поляки пытались распространять обращения к «братьям-русским», в которых они обвиняли императора в нарушении конституции и призвали вместе бороться за свободу. Разумеется, эффекта не было. Войска ждали первых столкновений и для того, чтобы отличить своих от чужих (форма польской армии была очень близка к русской), прикрепляли еловые ветки на кивера.

В феврале 1831 г. численность более или менее подготовленной польской армии выросла до 80 тыс. чел. при 146 орудиях — 66 батальонов (57 тыс. чел.), 108 эскадронов (20 тыс. чел.), 3 тыс. артиллеристов при 142 орудиях. Завершали формирование части, имевшие в составе 29,6 тыс. пехотинцев, 10,6 тыс. кавалеристов, 500 артиллеристов с 24 орудиями — всего 50,7 тыс. чел. Итак, общая численность польских войск к этому времени насчитывала уже от 130 до 140 тыс. чел., из них 60 тыс. чел. были хорошо обучены, вооружены и экипированы и могли быть выставлены в поле в качестве регулярной армии. Остальная часть польских войск нуждалась во времени для слаживания и обучения. Значительные проблемы мятежники испытывали в формировании новых полевых артиллерийских частей, для которых не хватало орудий. В январе 1831 Хлопицкий отдал приказ изготовить 100 орудий из церковных колоколов, но наладить отливку удалось только в мае. Отсутствие мастеров и навыков литейного производства привело к тому, что за всё время войны было отлито только 20 орудий. Оставленные мятежникам Модлин и Замостье имели по 60 и 160 орудий на своих верках, но в основном это была крепостная артиллерия, которую практически невозможно было использовать в поле. Кроме того, поляки не собирались ослаблять оборону своих крепостей.

Русский главнокомандующий планировал разгромить наиболее боеспособные части противника в восточной части Царства Польского, вне укреплений Варшавы и закончить войну одним решительным ударом. Их сосредоточение под столицей было, по его мнению, крупной ошибкой, которой необходимо было воспользоваться. Разбить противника или отрезать его от Варшавы — вот, собственно, два возможных варианта решения проблемы, которые предполагал осуществить Дибич. «Я предпочел движение массою в центре тому, которое я имел в виду сначала по первым известиям о расположении войск мятежников», — докладывал он императору 15(27) января 1831 г. Концентрация сил на направлении главного удара и быстрота передвижений были основой успеха. Необычно теплая для января погода поставила этот план под вопрос. Подвижные магазины сразу же оторвались от армии, снабжение продовольствием и фуражом было связано с колоссальными трудностями.

Толь был уверен в успехе и в подчиненных. «Бог да благословит наше правое дело, — писал он 24 января (5 февраля). — Армия преисполнена более, чем хорошим духом. Дело идет о чести нашей и наказать обиду, причиненную нам самую гнусною изменой. Сие чувство наполняет сердца каждого из наших воинов». Армия была вынуждена выступить в поход с облегченными обозами и артиллерийскими парками, без осадной артиллерии, с продовольственным запасом на 10, фуражным — на 8 дней. Кроме того, за армией везли провианта на 5, фуража для кавалерии на 5, а для обоза и артиллерии — на 8 дней. За 3 дня форсированными маршами русские войска прошли только 60 верст, их авангарды — до 72 верст. Дибич колебался, так как понимал, что быстрое развитие событий уже невозможно. Сомнения вызывала и надежность переправ по льду при температуре +3. 29 января (10 февраля) фельдмаршал созвал совет для обсуждения возможных действий. Фон Толь при полной поддержке других чинов штаба заявил, что успех заключается в том, чтобы без колебаний придерживаться раз принятого плана. Однако он был все же изменен — командующий приказал стянуть основную часть армии к Седлеце и оттуда двигаться на Варшаву по Брестскому шоссе.

После Седлеце войска двигались с соблюдением всех мер предосторожности, соблюдая полный порядок. Новый план Дибича выполнялся достаточно удачно, несмотря на упорное, героическое сопротивление поляков, имевших в первых боях ряд частных успехов, весьма важных для морали мятежников. Военные поселения, которые должны были быть резервом 1-й русской армии и армии Царства Польского в случае похода в Европу, стали первым эшелоном русской армии в походе на Польшу. Опыт использования этих частей продемонстрировал невысокий уровень их подготовки. Тем временем поляки во главе с Радзивиллом попытались разбить два русских корпуса поодиночке, но были отбиты со значительными потерями. Движение основных сил Дибича к Варшаве привело к тому, что польские войска оказались под угрозой отсечения от города и переправ через Вислу и начали быстро отступать по направлению к своей столице. Авторитет бывшего диктатора оставался весьма высок, и поэтому командование армией фактически осуществлял Хлопицкий.

Так складывалась обстановка до того, как начались первые серьезные бои.