Публицистическое наследие А. С. Пушкина в целом менее известно, чем его многогранное творчество в области художественной литературы. Между тем публицистика А. С. Пушкина может служить ценным историческим источником, отражая не только личные взгляды автора на значимые политические и общественные процессы, но и настроения в русском обществе. Размышления на различные темы славянской истории занимают существенное место в творческом наследии А. С. Пушкина. Так, рост освободительного движения югославянских народов против османского владычества вызвал пристальный интерес великого русского поэта к истории и эпосу славянских народов Балкан. Это нашло отражение в пушкинском поэтическом цикле «Песни южных и западных славян», в котором классик русской литературы, опираясь на работы известного сербского филолога Вука Караджича, в поэтической форме творчески переработал богатый эпос югославянских народов, прежде всего сербов, создав яркие образы борцов против турецкого ига Карагеоргия и Милоша Обреновича. Не могли не привлечь внимания русского поэта и сложные вопросы русско-польских взаимоотношений, тем более что в походе Наполеона на Россию в 1812 г., современником чего был Пушкин, активную роль сыграла польская армия Понятовского, оставившая о себе не самые лучшие воспоминания у русского населения, испытавшего тяготы французской оккупации.

Георгий Конисский (1717—1795)

Мощным катализатором интереса поэта к русско-польским отношениям стало и польское восстание 1830−1831 гг., вызвавшее широкий международный резонанс, ответом на который стало знаменитое пушкинское «Клеветникам России». Любопытно, что находившиеся в дружеских отношениях и высоко ценившие талант друг друга А. С. Пушкин и А. Мицкевич оказались по разные стороны баррикад в своей интерпретации русско-польских отношений, что особенно ярко проявилось в ходе восстания 1830−1831 годов. Противоположные общественно-политические взгляды поэтов, однако, стали важным источником их поэтического вдохновения. Так, в третьей части своей поэмы «Дзяды» А. Мицкевич, воспринимая Санкт-Петербург как средоточие самых темных сторон Российской империи, создал зловещий образ российской имперской столицы:

…Рим создан человеческой рукой,

Венеция богами создана;

Но каждый согласился бы со мной,

Что Петербург построил сатана…[1]

В скрытой полемике с великим польским поэтом А. С. Пушкин в своем «Медном всаднике» предложил совершенно иной образ Петербурга. Русский поэт воспел столицу Российской империи как «юный град, полнощных стран красу и диво», который «из тьмы лесов, из топи блат, вознесся пышно, горделиво…».

Исторический контекст русско-польского противоборства влиял и на интерес Пушкина к личности Г. Конисского. Непосредственным толчком к обращению великого русского поэта к теме Г. Конисского стало для Пушкина издание «собрания сочинений Г. Конисского, архиепископа Белорусского», осуществленное протоиереем Иоанном Григоровичем в Петербурге в 1835 году. Данное издание сразу обратило на себя внимание великого русского поэта, который откликнулся на него пространной рецензией, опубликованной в журнале «Современник» в 1836 году.

Наряду с развернутой характеристикой творчества Г. Конисского Пушкин в своей рецензии представил общественности красочное и весьма любопытное описание эпохи и условий, в которых пришлось жить и творить Георгию Конисскому. По словам А. С. Пушкина,

«Георгий есть один из самых достопамятных мужей минувшего столетия. Жизнь его принадлежит истории. Он вступил в управление своею епархией, когда Белоруссия находилась еще под игом Польши. Православие было гонимо католическим фанатизмом. Церкви наши стояли пусты или отданы были униатам. Миссионеры насильно гнали народ в униатские костелы, ругались над ослушниками, секли их, заключали в темницы, томили голодом, отымали у них детей… уничтожали браки, совершенные по обрядам нашей церкви, ругались над могилами православных… Георгий искал защиты у русского правительства, он доносил обо всем Св. Синоду и жаловался нашему посланнику в Варшаве…». [2]

Данная картина, нарисованная Пушкиным в 1836 году, очень примечательна, поскольку в ту эпоху далеко не все даже среди образованных кругов русского общества отдавали себе отчет в том, что восточные области бывшей Речи Посполитой в этноязыковом и конфессиональном отношениях не являлись частью Польши; что на данных территориях, имеющих историческое название «Белая Русь», проживает изначально православный народ, родственный великороссам и являющийся прямым потомком древнего населения Киевской Руси.

В русском обществе в это время были довольно сильны полонофильские настроения, и был распространен взгляд на западные губернии России как на часть коренной Польши, доставшейся Российской империи в ходе разделов. Примечательно, что офицер четвертого русского пехотного корпуса М. Д. Лихутин, принимавший участие в венгерском походе русской армии в 1849 г. для подавления венгерской революции, вспоминал об удивлении, охватившем русских офицеров, когда те узнали, что большинство населения Галиции составляют родственные малороссам униаты-русины, а вовсе не поляки. «Незадолго перед этим, — признавал М. Д. Лихутин, — у нас полагали, что и наши западные губернии заселены сплошь поляками…» [3] А. С. Пушкин, таким образом, уже в то время отчетливо осознавал этноязыковую и религиозную специфику белорусских земель, попавших под польское господство, и распространял эти крайне дефицитные в то время знания среди широкой русской общественности. Деятельность Георгия Конисского, направленная на защиту православия, по словам Пушкина, еще более озлобила его гонителей.

«Доминиканец Овлачинский, прославившийся ненавистью к нашей церкви, — отмечал А.С. Пушкин, — замыслил принести Георгия в жертву своему изуверству. В 1759 г. Георгий, презирая опасности, ему угрожающие, поехал обозревать сетующую свою епархию. Овлачинский и миссионеры возмутили в Орше шляхту и жолнеров. Они разогнали народ, вышедший с хоругвями навстречу своему архипастырю, остановили колокольный звон и с воплями ворвались в церковь, где Георгий священнодействовал. Преосвященный едва успел спастись от их сабель в стенах Кутеинского монастыря, откуда тайно вывезли его в телеге, прикрыв навозом. Другой изувер, свирепый Зенович, предводительствуя иезуитскими воспитанниками, ночью в Могилеве напал на архиерейский дом. Буйные молодые люди вломились в ворота, перебили окна, ранили несколько монахов, семинаристов и слуг, но, к счастью, не нашли Георгия, скрывшегося в подвале своего дома». [4]

Пушкин подчеркивал, что «дерзость гонителей час от часу усиливалась», поскольку «польское правительство им потворствовало. Миссионеры своевольничали, поносили православную церковь, лестью и угрозами преклоняли к унии не только простой народ, но и священников. Георгий снова жаловался России…». [5] Жалобы Георгия Конисского имели своим следствием то, что императрица Елизавета Петровна и император Петр III требовали от польского двора прекратить преследование православных. Особое внимание Пушкин уделил обращению Г. Конисского к Екатерине II в 1762 г. в Москве после ее коронации. По словам поэта, вслед за русским духовенством Георгий принес ей

«вместе с поздравлениями тихие сетования народа, издревле нам родного, но отчужденного от России жребием войны. Екатерина с глубоким вниманием выслушала печальную речь представителя будущих ее подданных, и когда, несколько времени спустя, Св. Синод думал вызвать Георгия и поручить в его управление Псковскую епархию, императрица на то не согласилась и сказала: «Георгий нужен в Польше». В 1765 г. Георгий явился в Варшаве и пред троном Станислава с жаром заступился за тех, которые именовались еще подданными Польши. Король поражен был его словами. Он обещал свое покровительство диссидентам… Но гордые польские магнаты, презрев посредничество России и Пруссии, отвергли справедливые требования диссидентов».[6]

Подчеркивая большую роль Г. Конисского в защите православия в Речи Посполитой как члена Слуцкой конфедерации, Пушкин замечал, что он «деятельно занялся объяснением древних грамот, на коих основаны были права диссидентов. Он умел приобрести уважение своих противников и даже их доверенность». [7] После первого раздела Речи Посполитой Г. Конисский явился в 1773 г. «пред Екатериною уже как подданный, радостно приветствуя избавительницу и законную владычицу Белоруссии. С тех пор Георгий мог спокойно посвятить себя на управление своею епархиею. Просвещение духовенства, ему подвластного, было главною его заботою. Он учреждал училища, беспрестанно поучал свою паству, а часы досуга посвящал ученым занятиям…» [8] Касаясь собственно творческого наследия Г. Конисского, Пушкин писал, что его проповеди «просты и даже несколько грубы, как поучения старцев первоначальных; но их искренность увлекательна. Политические речи его имеют большое достоинство. Лучшая из них произнесена им Екатерине, по совершении ее коронования…». [9] В свою рецензию Пушкин включил наиболее интересные, с его точки зрения, фрагменты проповедей Г. Конисского. Очень высоко оценил А. С. Пушкин исторический труд Г. Конисского «История Малороссии», который, как подчеркивал поэт, был написан «с целию государственною». По мнению классика русской литературы, в данном труде удачно сочетается «поэтическая свежесть летописи с критикой, необходимой в истории». [10] Наряду с характерной для исторического труда Конисского достоверностью и исследовательской добросовестностью его работа, как отмечал Пушкин, обнаруживает некоторое пристрастие. Данное «пристрастие» Пушкин не был склонен считать серьезным недостатком, объясняя его вполне естественной и органичной ненавистью Конисского к «изуверству католическому и угнетениям, коим он сам так деятельно противился». [11]

Примечательно, что классик русской литературы счел необходимым включить в текст своей рецензии пространные отрывки из «Истории Малороссии» Г. Конисского, включая сюжет о насильственном введении унии и борьбу малороссийских казаков с поляками. «И таким образом, — цитирует Пушкин Конисского, — Малороссия доведена была поляками до последнего разорения и изнеможения…» [12] Свою рецензию Пушкин завершает мыслью о том, что «как историк, Георгий Конисский еще не оценен по достоинству, ибо счастливый мадригал приносит иногда более славы, нежели создание истинно высокое, редко понятное для записных ценителей ума человеческого и мало доступное для большого числа читателей…» [13] Издание сочинений великого архиепископа Белоруссии протоиереем И. Григоровичем, как подчеркивал Пушкин, «оказало обществу важную услугу. Будем надеяться, что и великий историк Малороссии найдет себе, наконец, столь же достойного издателя».[14]

* * *

Статья А. С. Пушкина о собрании сочинений Георгия Конисского, опубликованная в журнале «Современник» в 1836 г., имела колоссальное значение для информирования русского общества об истинном положении белорусских земель в составе Польши, об угнетении православной церкви и о борьбе православного белорусского населения за свои права, ярким представителем которой был архиепископ Г. Конисский. В условиях широко распространенных полонофильских симпатий русского либерального общества, воспринимавшего белорусские земли как органичную часть Польши, публицистика Пушкина была своего рода «лучом света», который показывал плохо информированной русской публике истинную картину исторических реалий Западной Руси и деятельность одного из ее главных героев — архиепископа Георгия Конисского. При этом замечание А. С. Пушкина о том, что Георгий Конисский «еще не оценен по достоинству», ничуть не потеряло своей актуальности и в наше время.

По сути, А. С. Пушкин успешно выступил в роли продолжателя дела Конисского. Если Конисский, по словам поэта, донес до императрицы Екатерины «тихие сетования народа, издревле нам родного, но отчужденного от России жребием войны», то сам Пушкин своей публицистикой постарался донести эти «тихие сетования издревле родного нам народа», то есть белорусов, до широкой российской общественности.

* * *

[1] Мицкевич, А. Избранная поэзия. Москва: Панорама, 2000. С. 244.

[2] Пушкин, А.С. Полное собрание сочинений в шести томах. Том 5. Критика, история, публицистика. Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1947. С. 118.

[3] Лихутин, М.Д. Записки о походе в Венгрию в 1849 году. Москва: Типография А.И. Мамонтова, 1875. С. 58.

[4] Пушкин, А.С. Указ. соч. С. 119.

[5] Там же. С. 119.

[6] Там же. С. 120.

[7] Там же.

[8] Там же. С. 121.

[9] Там же.

[10] Там же. С. 126.

[11] Там же. С. 127.

[12] Там же. С. 135.

[13] Там же. С. 135.

[14] Там же.