США

«Великая депрессия принесла за собой реальный рост заработной платы и доходов и имела сильное воздействие на экономическое неравенство», — пишет Вальтер Шидл в своей книге «Великий Уравнитель: Насилие и история неравенства от каменного до XXI-ого века»

«Да, она принесла огромные страдания и ужасную нищету. Но именно она избавила от смерти миллионы… Можно сравнить масштаб горя до и после», пишет г-н Шидл, историк из Стэнфордского университета, который выводит на обсуждение увеличение неравенства, а также рассматривает обстоятельства, при которых оно может быть уменьшено.

«Неравенство почти всегда повышается из-за того, что политическая и экономическая власть конфликтуют друг с другом, и все это проходит через поколения. Оно не несет в себе, как полагают некоторые, семена своей собственной гибели», — пишет ученый. По Шидлу причиной крупномасштабной «уравниловки» могут быть эпидемии и пандемии, такие как «черная смерть», когда чума изменила значение земли и труда в средневековой Европе. Труд стал дефицитным товаром — появились вольные каменщики-наемники, которые гастролировали и соглашались работать лишь у господ, предлагавших конкурентоспособную цену.

«Это также может быть крах государств и экономических систем, как в конце династии Тан в Китае или распад Западной Римской империи. При всеобщем обнищании, богатые теряют больше всех. Революция, русская или китайская, также отвечает этим требованиям, как и родные сестры таких революций в XX-ом веке: мировые войны с обязательной массовой мобилизацией», — суммирует написанное историком Шидлом издание The Economist.

«Финансовые кризисы увеличивают неравенство так же часто, как и уменьшают. Политические реформы неэффективны отчасти потому, что они во многом направлены на баланс сил между богатыми и политически сильными, но они не считаются с неимущими. Земельная реформа, списание долгов и освобождение рабов не всегда способны переломить тенденцию, хотя шансы немного увеличиваются, если это происходит с применением силы. Но насилие, само по себе, не приводит к большему равенству, если только не происходит в массовом масштабе. «Самым многочисленным волнениям в истории не удалось уравнять всех», — цитирует Шидла The Economist.

Американские студентки изготавливают военные плакаты, Нью-Йорк, 1942 год

Пожалуй, самая захватывающая часть этой книги — тщательная подборка фактов, свидетельствующих, что массово-мобилизующие войны были определяющей и основной причиной беспрецедентного снижения неравенства в большей части западного мира между 1910 и 1970 годами (хотя старая добрая Великая Депрессия и оставила свой отпечаток). Требовались всеобщие жертвы и привлечение национальных ресурсов в таких масштабах и при таких обстоятельствах, что необычайно сильно стали вовлечены и богатые слои.

Налог на прибыль и налоги на недвижимость очень сильно выросли после обеих мировых войн (верхняя ставка подоходного налога достигла 94% в Америке в 1944 году, налог на недвижимость достиг пика в 77% в 1941 году). Физическое повреждение товаров рынка недвижимости сократило активы богатых, также как и послевоенная инфляция. Войны также привели к росту членства в профсоюзах — один из факторов, связанных с войной, который сыграл роль в поддержании низкого уровня неравенства для поколения после 1945 года, прежде чем он начал опять подниматься в 1980-х годах.

XX-ый век был веком демократизации. Но Шидл считает это еще одним следствием мировых войн. Он следует за Максом Вебером, одним из основателей социологии, в размышлениях над тем, что демократия — это цена, которую заплатили элиты за сотрудничество с не аристократическими классами в массовой борьбе против общего врага. В ходе этого процесса и было узаконено экономическое выравнивание. Ссылаясь на работы других коллег, Шидл утверждает, что демократия не имеет четкого влияния на неравенство в другое время [не послевоенное]. Хорошая параллель этому — классические Афины — демократия со сравнительно низким уровнем неравенства доходов, которая также была построена на массовой мобилизации.

У таких катастрофических выравниваний будет меньше шансов в будущем. Пандемии по-прежнему несут в себе реальный риск, но таких, которые будут похожи по своему воздействию на черную смерть, больше не будет. Не будет более и войн на таких оборотах, которые велись в течение многих лет — миллионными войсками. Кроме того, общее благосостояние после промышленной революции, независимо от неравенства, поднялось. И в последние десятилетия глобальное неравенство упало.

В целом, хорошие новости, но некоторые читатели хотели бы увидеть свои собственные страны менее неравными. Шидл считает, что в попытках уменьшить неравенство демократическим путем — политикой перераспределения и расширения прав и возможностей труда — нет никаких признаков фактического вреда, по крайней мере. Возможно, это поможет держать дальнейший рост неравенства под контролем, но вряд ли сможет обозначить направление для изменений. И это может таить в себе издержки — в виде закрытых возможностей; если сама история не поддерживает мысль о том, что мирное и эффективное сокращение неравенства все же возможно, может, наши прогрессисты должны поставить себе другие задачи?

Есть и другие сценарии и возможности. Один из них — изменение исторических обстоятельств. Как показывает Шидл, XX век довольно сильно отличается от предыдущих. Возможны ли другие, менее ужасные, но столь же глубокие способы преобразования, чтобы люди и народы ладили друг с другом, или нет? Или все еще впереди? Если, например, в будущем все более экономически важные разумные машины вдруг решат, что им не достаточно просто принадлежать кому-либо, и конфискуют себя у своих владельцев?

Другая возможность состоит в том, что некоторые люди, как раз, будут считать цивилизационный крах той ценой, которую стоит заплатить за Утопию, которую они могли бы построить на руинах… или, может, они просто захотят увидеть, как все горит огнем. Сегодня частные лица и небольшие группы могут располагать средствами ядерного или биотехнологического насилия в том масштабе, который был немыслим в прошлом… Богатство может концентрироваться в одних руках в течение долгого периода времени; способность разрушать — нет», — пишет издание The Economist. Станет ли таким камикадзе последнее поколение детей модерна — поколение избирателей Трампа?

«Дональд Трамп хвастается, что его мантра «Америка прежде всего», а также экономическая политика вернут хорошо оплачиваемые рабочие места и производство обратно в Америку. Для избирателей это, вероятно, самый главный показатель результативности Трампа. Но возможно ли это?

Трамп выиграл президентские выборы отчасти потому, что выразил гнев американских рабочих по поводу потери рабочих мест и снижения заработной платы. Но он ввел в заблуждение целую страну, утверждая, что именно торговля — основная причина потери рабочих мест, и что переговоры о пересмотре торговых соглашений позволят поднять средний класс.

Трамп предлагает паллиативные меры, которые уже стали причиной ложных надежд. Он считает, что несколько хороших торговых сделок возродят ржавый пояс и вернут старые-добрые времена расцвета промышленности. Этого не произойдет, и делать вид, что это будет — мистификация чистейшей воды.

«Мировая торговля отнимала американские рабочие места!» Чтобы исправить это Трамп «убил» Транс-Тихоокеанское партнерство (ТTP) в первую же неделю президентства и теперь требует принять изменения в договоре НАФТА и в других торговых соглашениях. Он ссылался на несколько заявлений каких-то корпораций США, которые якобы утверждали, что «обреченные заводы были сохранены и рабочие места уже начинают возвращаться обратно».

Робот

Стивен Бэннон, главный стратег Трампа, оформил этот экономический национализм в полномасштабную идеологию, которая ставит во главу угла противостояние между работниками, которые пострадали от глобализации, и элитой. Бэннон заявил недавно, что Трамп вывел «нас из торгового договора, и наш суверенитет вернется к нам». Но цифры показывают, что Трамп и Бэннон ведут неправильный бой. Занятость, действительно, резко сократилась в последнее десятилетие, но основная причина кроется в автоматизации, а не в торговле. Именно роботы выполняют большинство исчезнувшей американской ручной работы, а не иностранные рабочие. Но вместо того, чтобы помочь уволенным работникам обрести новую специальность, Трамп обещает им восстановить потерянные рабочие места, не понимая или не желая понять, что они могут оказаться в гораздо худшей ситуации — люди окажутся попросту не готовы к гораздо большей волне автоматизации и еще большей потере рабочих мест, которая ждет нас впереди.

Наиболее убедительные цифры были собраны в 2015 году Майклом Хиксом и Шрикантом Девараджем в Ball State University. Они показали, что современное производство в Соединенных Штатах фактически испытало что-то вроде возрождения. Несмотря на Великую рецессию, производство выросло на 17,6%, или около 2,2% в год, с 2006 по 2013 годы. Это было лишь немногим медленнее, чем рост экономики в целом.

Но даже когда выпуск продукции, например, обрабатывающей промышленности вырос, рабочие места продолжали сокращаться. За десятилетие (с 2000 по 2010 год) произошло наибольшее снижение занятости в обрабатывающей промышленности в истории США, заключили экономисты из Ball State University. Что убило эти рабочие места? По большей части, это была не торговля, но прирост производительности за счет автоматизации. За десять лет, отмечается в докладе, во время роста производительности рабочие места потеряли 87,8% рабочих, в то время как торговля была ответственна за потерю всего 13,4% рабочих мест.

Робототехника позволяет производителям создавать больше продукции, задействовав меньшее количество людей. Это не заговор, введенный глобальной элитой. Это просто факт экономической жизни и прогресса. Страдают не только синие воротнички. Разумные машины убивают рабочие места в области финансов, права и даже в журналистике.

85,5% потерь рабочих мест при изготовлении моторных транспортных средств сопровождалось повышением производительности; в стальной и из других первичных металлов — 76,7%; в бумажной продукции — 93,2%; в текстильной промышленности — 97,6%.

Трамп предлагает «Покупать американское». Но в мире глобальных цепочек поставок, существует ли вообще такое понятие — американский автомобиль? Можно ли рассчитывать, что Toyota Camry будет сделана в Кентукки? Грузовик Ford F-150 собран в Канзас-Сити, но некоторые из его частей были сделаны в Мексике. Взаимозависимость глобального производства — причина, по которой «Форд» и «Тойота» остаются здоровым и прибыльным производством для работников и акционеров обеих компаний. Как Трамп собирается вынуть нитку из иголки, которая зашивает это стеганое одеяло?

Трамп хочет выполнить свои предвыборные обещания. Хорошо. Но, указывая не на тот источник несчастий ржавого пояса, он оказывает своим сторонникам двойную медвежью услугу. Он дает им ложную надежду, что рабочие места, уже давно заменённые машинами, будут освобождены для людей. Увы, экономическая история не движется в обратном направлении. Что еще хуже, Трамп дает людям причины не проходить переобучение, чтобы подготовить их к следующему цунами автоматизации, которое, как прогнозируется, может уничтожить более половины всех существующих профессий.

«Что будет с избирателями Трампа: рабочими в Мичигане, Огайо и Западной Вирджинии, которые верили в него (которые думали, что старые рабочие места вернуться) и которые обречены потерять их еще больше в будущем?» — пишет Дэвид Игнатиос на страницах Real Clear World.