Министр обороны Исламской Республики Иран Хосейн Дехган заявил, что авиабаза «Ноже» в Хамадане может быть вновь предоставлена российским самолетам: «Если того потребует ситуация и условия в Сирии, при которых будет необходимо оказать поддержку, мы выполним эту работу». Появились также сообщения — со ссылкой на российские военно-дипломатические источники — что Иран и Россия ведут переговоры по внесению изменений в работу иранского военного аэродрома, которые должны затронуть его инфраструктуру, и что это может быть оформлено соответствующим соглашением или иным документом. Фактически Иран и Россия сейчас — союзники Сирии в борьбе против ИГИЛ (структура, запрещенная в России). Поэтому в факте расширения военно-технического сотрудничества между двумя странами нет ничего особенного.

Иван Шилов ИА REGNUM
Али Хаменеи и Хасан Рухани

Хамадан является стратегической авиабазой, использование которой позволяет ВКС России сокращать подлетное время, самолеты могут брать большее количество боезапасов. Как правило, российские дальние бомбардировщики взлетают с аэродромов на территории России, а фронтовые — с авиабазы Хмеймим на территории Сирии. Наши летчики уже приземлялись на базе Хамадан в октябре 2015 года по техническим причинам. А в августе 2016 года было официально сообщено о переброске российских самолетов дальней авиации Ту-22М3 и фронтовых бомбардировщиков Су-34 на эту иранскую авиабазу, откуда военные наносили удары по объектам боевиков ИГИЛ (структура, запрещенная в России). Потом появилось сообщение, что российские самолеты вернулись на территорию России. Как заявлял официальный представитель министерства обороны Игорь Конашенков, «использование авиацией ВКС России авиабазы Хамадан в Исламской Республике Иран будет осуществляться на основе взаимных договоренностей по борьбе с терроризмом и в зависимости от складывающейся обстановки в Сирии».

Так выявляются два главных мотивационных тезиса: взаимные договоренности по борьбе с терроризмом и обстановка в Сирии. И некоторые недоговоренности. Вряд ли в тот момент на Москву и Тегеран оказали влияние заявления государственного департамента о том, что США «изучат вопрос об использовании ВКС авиабазы в контексте нарушения резолюции Совбеза ООН 2231, связанной с решением иранской ядерной проблемы». Министр обороны Ирана Хосейн Дехган, комментируя ситуацию, подчеркивал, что между странами нет «письменного договора» об использовании базы в Хамадане, а «операционное сотрудничество» носит временный характер, оно ограничено дозаправкой самолетов. Аргумент неубедительный: договор или соглашение об использовании иранской базы можно было подписать раньше либо позже.

Второй неубедительный аргумент иранской стороны. 21 августа Дехган заявил в телеэфире, что «поспешное разглашение новости об ударах Россией с иранской базы свидетельствует о высокомерии» и «идет вразрез с дружбой двух стран», будто «россияне хотят показать себя сверхдержавой, показать себя влиятельным игроком, чтобы в будущем получить рычаг давления на США». И еще раз подчеркнул отсутствие письменной договоренности двух стран. Хотя понятно, что использование базы — это не иголка в стоге сена, которую можно прятать. В этой связи французское издание Le Mondе высказывало предположение: когда «Тегеран позволил иностранной державе действовать со своей территории впервые с исламской революции 1979 года, это вызвало протесты в Иране, и было решено остановить этот процесс». Действительно, 20 иранских депутатов потребовали провести закрытое заседание парламента, чтобы «обсудить причины» предоставления военной базы «одной из сверхдержав». Профессор истории государственного университета Сан-Франциско и эксперт по российско-иранским отношениям Мазиар Бехруз в свою очередь утверждал, что якобы «Москва публично заявила об этом соглашении, не приняв во внимание возможные слабые места внутриполитической динамики Ирана», и «если бы русские не объявили об этом соглашении, никаких проблем не возникло бы». Но если принимать на веру этот тезис, то надо признать факт наличия в Иране сильного влияния так называемой «западной партии», что необходимо учитывать Москве при выстраивании своих отношений с Тегераном.

И не только это. Эксперты отмечают, что хотя Иран и Россия «стали партнерами в Сирии, это не отменяет кардинальных расхождений между целями их правительств на Ближнем Востоке»: Москва старается не ввязываться в конфликт шиитов и суннитов, поддерживая отношения с суннитскими странами региона, дистанцируется от гражданской войны в Йемене, развивает сотрудничество с Израилем и с Саудовской Аравией. В то время как Иран вынашивает свои геополитические амбиции. На днях начальник Генштаба вооруженных сил Исламской Республики генерал-майор Мохаммад Хосейн Бакери заявил, что «Ирану могут потребоваться базы в Сирии и Йемене», которые «стали бы эффективным сдерживающим фактором, затрудняющим доступ вероятного противника к иранской территории». При этом один из лидеров Корпуса Стражей Иранской Революции (КСИР) заявил, что Сирия стратегически так важна, что Иран считает ее своей «35-й провинцией». По его словам, «Иран предпочел бы потерять свою, богатую нефтью, провинцию Хузестан (населенную арабами), чем потерять Сирию», ибо «если мы удержим Сирию — мы обязательно вернем и Хузестан. Но с потерей Сирии мы потеряем и Тегеран». Как считает известный французский специалист по Ближнему Востоку Александр дель Валль, «Ирану нужно сохранить поле стратегического маневра на Ближнем Востоке, воротами на который служит Сирия».

Это принципиальный момент в региональной политике Ирана, что бросает свет на решение Тегерана предоставить базу Хамадан российской авиации для ударов по ИГИЛ (структура, запрещенная в России) в Сирии, демонстрация готовности вывести на новый уровень операционное сотрудничество с Россией, которое бы укрепляло альянс и с другими шиитскими державами региона, в частности с Ираком. Это может восприниматься и как сигнал к изменениям в расстановке сил в регионе. Неслучайно Тегеран стал выстраивать некий баланс с суннитами. Так, президент Ирана Хасан Рухани, по итогам встречи с главой МИД Турции Мевлютом Чавушоглу, выступил с призывом к Анкаре «развивать отношения между странами для решения проблем на Ближнем Востоке» в целом и «для разрешения кризисов в Сирии и Ираке и борьбы с терроризмом в этих странах» в частности.

Отметим еще один момент. Угрозой для Ирана является заявление нового президента США Дональда Трампа выйти, с одной стороны, из соглашения по ядерной программе, с другой совместно с Россией начать борьбу против ИГИЛ (структура, запрещенная в России).Тегеран может опасаться того, что Вашингтон и Москва сформируют свою новую коалицию и станут контролировать послевоенную ситуацию. Сам же верховный религиозный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи отверг возможность расширения ирано-американских переговоров за рамки ядерной проблематики. Он прямо заявил: «Мы согласились обсуждать с США только ядерную проблему. По другим вопросам мы не допускаем никаких переговоров с ними и не собираемся ничего обсуждать». В августе еще раз подтвердил позицию: «Они хотят обсуждать с нами региональные проблемы, но опыт ядерной сделки учит нас, что любые разговоры с американцами — это смертельный яд. Мы не можем доверять им ни в чем». Вот почему, на наш взгляд, иранская сторона — если смотреть на ситуацию ее «стратегическими глазами» — готова сейчас «привязать» к себе Москву и разрешить ей использовать базу Хамадан. Это уже не тактика, а стратегия, ориентированная на какие-то новые предпосылки, проявления которых нужно дожидаться. Пока складывается ощущение, что Россия, Иран и Турция — три основных игрока, конкурирующих за стратегическое влияние на Ближнем Востоке — нащупывают путь формирования военно-политического альянса, выходящего за рамки сирийского вопроса. Если геополитика идет сегодня в одном направлении, это вовсе не означает, что завтра она не может пойти и в другом.