1.

На Старой площади Москвы, рядом с ведомствами, ведущими круглосуточную борьбу за интересы народа, вот уже 120 лет стоит часовня-памятник тысячам русских воинов, 130 лет назад пожертвовавшим жизни в бою под болгарской Плевной, и выжившим, пожертвовавшим на эту чугунную часовню свои гроши. Когда эта часовня возводилась, все политические результаты кровавой и победной русско-турецкой войны 1877-1878 годов за освобождение Болгарии - были уже безвозвратно потеряны русской дипломатией и на Балканах, и в самой Болгарии. Это памятник славы русского оружия и поражения русской дипломатии. Потому он лишён помпезности и не любим пропагандой.

Когда Россия только ещё начала побеждать в августовской войне 2008 года, единственным содержанием которой была защита осетинского народа и вместе с ним - защита себя самой от резни, подготовленной, профинансированной и совершённой шакалами "европейских ценностей", каждый русский человек, в чьём историческом и культурном сознании живы 1878 год и его трагический доброволец Всеволод Гаршин, спрашивал себя: что теперь будет и с этой победой?

После 1878 года были дипломатическая капитуляция на Берлинском конгрессе, уничтожившая большую часть плодов победы, ступор и конец Великих реформ, растущее разочарование левых, правых и центра, поиск выхода в "диктатуре сердца", 1 марта - убийство монарха и, на следующий год после поставления памятника Плевне, самоубийство Гаршина.

В русском историческом сознании слишком живы все эти итоги войны за освобождение Болгарии, чтобы оно не сравнивало их с войной за защиту и освобождение Южной Осетии, с итогами признания независимости Абхазии. Мы, свидетели и участники двадцатилетнего унижения России, слишком хорошо знаем, что, сколь бы ни были катастрофическими экономические итоги советской власти, как бы убийственна ни была для СССР и затем России агрессивно-невнятная смесь национальной политики, главным инструментом нашей капитуляции была именно дипломатия, каста государственных служащих, в наименьшей степени связанная с жизнью своей страны и жертвами её народа. Эта капитуляция сформировала такие внешние условия новой России, которые не только идейно и территориально поставили её на грань выживания, но и функционально почти лишили её права на самозащиту, ultima ratio любой политики.

Но и эти последние, в условиях недавней России едва ли не равные смелости кролика, припёртого к стене, "кроличьи" аргументы самоотверженной самозащиты - только начало ежедневной мучительной работы, столь мало любимой русскими бюрократами, готовыми героически умирать, но крайне мало способными мужественно жить. Мы боимся, что русская дипломатия в очередной раз принесёт победы своей армии и страны в жертву своему "европейскому" комфорту. И Плевна станет памятником новым "победам".

2.

Мучительный блеск постсоветской бюрократии, немым стадом дожидавшейся политической воли лидеров страны к элементарной самозащите, слишком памятен нам из августа 2008 года. Пока год за годом, в пятидесятикратном увеличении только прямых военных расходов Грузии, на Россию надвигалась большая кавказская катастрофа, перед лицом которой почти любое решение было наихудшим - и отступление с Кавказа на Волгу и Дон, и демонстрация силы без её применения, - почти не было бюрократических голосов, которые бы хоть отчасти резонировали с общественным предчувствием катастрофы. И общество не может не видеть, что единогласный бюрократический хор прозвучал не тогда, когда президент, премьер, армия и русское общество начали войну за Осетию и Россию, а лишь когда победа стала фактом.

Бюрократический хор остался хором, а не системой мужественных усилий. Иначе август и сентябрь 2008 года не стали бы временем беспрецедентного мемуарно-медийно-аналитического бенефиса первых лиц государства, Медведева и Путина - первых лиц, а не государства. Иначе не пришлось бы им лично, а не десяткам ведомств и тысячам специально обученных чиновников, - в нарушение привычной и для Запада, и для России меры откровенности и дозы присутствия, - эксклюзивно выступать едва ли не перед всеми разновидностями аналитической мысли, СМИ, корпораций. Торговать таким эксклюзивом, вступать в игру с такими джокерами, - разумеется, беспроигрышная стратегия для мелких игроков административного рынка.

Вот только на следующий день она превращается в полууспешную тактику просвещения лидером страны уже не корпораций, а каждого немецкого дурака с телекамерой, чьи фаршированные "европейскими ценностями" мозги хорошо дополняются европейской телецензурой. Что поделаешь? Там, где бюрократический хор сменился бюрократической Плевной, эта инфляция безальтернативна.

3.

Адвокаты Сталина всегда испытывают неудобство перед лицом миллионных жертв сталинского СССР. И напротив, хорошо чувствуя эту кровь и проводя прямую аналогию между советским, сталинским и русским, шакалы "европейских ценностей" уверенно соревнуются в подсчётах всё большего числа жертв: 5, 10, 20 миллионов жертв голода, 15, 50, 70, 100 миллионов "жертв русского коммунизма"... Бесчувствие к смерти, по железной логике массовой культуры и пропаганды, уже выродилось в инфляцию морали и права. Именно поэтому в единый подсчёт "жертв сталинизма" какой-нибудь польско-французский интеллигент, не дрогнув, включает советских людей, погибших в бою против Гитлера и даже - уничтоженных Гитлером в плену. Именно поэтому для них убийство по национальному признаку одного миллиона человек - геноцид, камлание и каждение, а такое же убийство одной тысячи - повод для "терминологической дискуссии".

Вынужденное самопожертвование советского народа на полях Великой Отечественной войны, конечно, - не "преступления советской власти" (которой и без этой войны во всей будущей человеческой истории придётся вымаливать баланс зла и справедливости). Но глубоко аморальны усилия адвокатов Сталина, поклонников Жукова и т.п. изобразить командирскую некомпетентность штыковых атак, презрение к "лагерной пыли", готовность покрыть поля боя миллионами до сих пор не похороненных солдат - "жертвенностью" народа. Морально несомненная жертва народа - не оправдание власти. Посылая на смерть и страдание, каждый человек сам разбирается со своим Богом. Но чем больше за каждым решением жертв, тем меньше простора для оправдания. И чем более напрасными стали эти жертвы, тем меньше оправдания тем, кто не смог защитить то, ради чего они были принесены.

Геноцид, пережитый осетинским народом на пути к самоопределению, - не оправдание той дипломатии, что в хороводе шакалов, ведущих терминологический спор, не может защитить эти жертвы от инфляции и предательства.

Статья написана для ньюслеттера "Русский Журнал - темы недели", №4 от 29 сентября 2008.