Инсталляция Бога: собор Парижской Богоматери как Диснейленд

«У нас были фильмы, книги, искусство. У нас была оригинальность мысли! А не это вот всё…» — кричит забомжевавший Меровинген в новой «Матрице». И, собственно, в этой незатейливой мысли жутко выглядящего персонажа скрыт главный посыл четвёртой части саги о Нео, Тринити и мире машин: люди смирились с рабством и не хотят борьбы, теперь они, как предатель Сайфер, хотят всё забыть и жить в комфорте. Ложная реальность — или ирреальность — для них милее настоящего. Потому что комфортнее. Потому что приятнее.

И вроде бы всё решено — по рукам, сговорились, но одна деталь: как быть с Богом? Куда деть Создателя? Как поступить с Сыном Божьим, Иисусом Христом, и его учением, его заповедями? Это ведь крайне неудобно, когда тебе говорят, кого возлюбить, кого почитать, а чаще, что ещё отвратительнее, втемяшивают то, чего делать нельзя. Вот список грехов, уважаемый. А если что не так, то добро пожаловать в ад.

Современному человеку подобное ужасно не нравится. Его это откровенно раздражает и бесит. Точное слово в данном контексте — «бесит». Кто в принципе смеет что-то ему указывать? Ты кто такой, а? Тварь дрожащая! А мы право имеющие! Современный человек пропитан тремя «религиями»: восточная мудрость-light, англосаксонский протестантизм крайнего толка и разнообразные тренинги. Между гуру и коучем разница, в общем-то, невелика. Потому всё, что есть, уже в тебе, и ты должен идти к успеху, добывая из людей строительный материал, неизменно делая это с улыбкой, излучая позитив.

Православие в эту матрицу не вписывается никак. Оно слишком смурное, слишком печальное, слишком тягостное. Особенно если не знать, как искренне ликует и радуется сердце в Пасху, в Рождество, не ведать и не догадываться даже о том, что есть подлинное счастье. Слишком трудно и слишком далеко от того, кто живёт в матрице, модулирующей свою реальность.

Но оказалось, что, в общем-то, и с католичеством для современного западного (читай — цивилизованного) человека не задалось. Он тоже, в общем-то, тосклив и печален; к тому же омрачён многочисленными скандалами. Да и запретов в нём многовато. То ли дело, когда, наплевав на библейские слова, можно бракосочетать в церкви гомосексуалистов и лесбиянок. Почему можно? Да так человек решил. Собственно, это главное, чтобы всё решал человек, единственное мерило всего и вся, Абсолют, который взирает на мир со своего красивого холма с бесплатным wi-fi.

Потому в последние времена Церковь решили превратить во что-то вроде аттракциона, соборы — в арт-инсталляции, а Бога — в кого-то вроде Санта-Клауса. Это попытка заигрывания с паствой, попытка привить ей чувство и восприятие «ручного Бога» — Того, Кто раздаёт исключительно благодать, но никогда ничего не требует. Нет обязательств — исключительно права. Хаксли писал, что новые тоталитарные режимы не могут позволить себе роскошь быть скучными, а именно таким представили Бога в новом дивном мире. Поэтому его нужно было, раскрасив, упростить, приблизить, сделать более доступным для современного человека, этого великовозрастного недоросля с гаджетом.

У Пелевина есть как бы шутка: «Бог умер. Ницше / Ницше умер. Бог». На самом деле общество потребления дошло в своих экзерсисах до того, что решило сделать так, будто Бог обязан идти к человеку. Он должен быть доступен, и тогда у Него есть какой-никакой шанс быть понятым.

Промежуточным итогом подобного отношения — важным итогом — стало то, что произошло с собором Парижской Богоматери, символом Франции. Той страны, где всегда были особенно сильны антирелигиозные настроения и торжествовала революция, уничтожавшая прежний «дремучий» богословский век. Однако век Бога кончился, после кончился и век науки — а что по итогу? Век инсталляции, век развлечения, когда Дух, который дышит, где хочет, заменён Цифрой, которая и стала всем сущим.

Пожар 2019 года уничтожил Нотр-Дам-де-Пари в его прежнем виде. И это был огненно-красный закат прежнего мира. Теперь же мы видим зарождение нового мира — дивного нового мира. И вот нам уже обещают, что в обновлённом соборе Парижской Богоматери посетители смогут увидеть и современное искусство, и экологические мотивы, и мультимедийные инсталляции. То есть фактически храм превращается в модное арт-пространство с соответствующими инсталляциями, перформансами и прочими модными штучками нового века предприниматизма.

Один вопрос: где во всём этом технологическом буйстве Бог и сын Божий, Иисус Христос? Найдётся ли им место? Или они тоже станут лишь арт-объектом? Предметом инсталляции? Вероятнее всего, так и случится. И в Париже появится ещё один Диснейленд, только с религиозным шлейфом. Пока что религиозным.