Жизнь во лжи: как капитализм уходит от критики?

Теодор Адорно. Негативная диалектика. М.: Издательство АСТ, 2014

Царящий сегодня индивидуализм заставляет нас слишком сильно верить в категории спонтанности, произвольности, случайности. Мы часто оперируем суждениями, оценками, «фактами», которые не можем до конца обосновать и чей источник не можем точно вспомнить. Их легко можно списать на «работу бессознательного», ничего не значащую случайность, нечто инстинктивное или естественное. Однако на проверку такие суждения оказываются услышанными по телевизору (или в интернете), оценки — типичными для Вашего окружения, «факты» — предрассудками, неизвестно откуда взявшимися в «общественном мнении».

И это — не результат теории заговора, это — способ функционирования капиталистического общества. Каждый раз, когда мы действуем неосознанно — мы не действуем «хаотично», мы следуем шаблону, некритически воспринятой общественной норме. «Жизнь не приходя в сознание», одна из главных тем искусства ХХ века, — это не жизнь городского сумасшедшего, а существование образцового гражданина, «винтика» капиталистической машины.

Проблема в том, что капитализм не работает в интересах всех; немногие от него выигрывают, многие другие — проигрывают. И, статистически, Вы — проигравший. Хуже того: в своём развитии система порождает войны, геноцид и ужасы, подобные фашизму. То, что последнему посодействовал конформизм, пассивность, «плавание по течению» народа — общее место для послевоенной мысли. Слепая вера в развитие капиталистического общества не приведён нас в рай; напротив, она уже чуть было не уничтожила человечество.

Левое движение, будучи революционным, всегда с недоверием относилось к «очевидности», «естественности», «вечности» не только общественной системы, но и всех составляющих реальной жизни. Маркс развенчивал не только идеологии, религии, теории — он ставил под сомнение сами взаимоотношения людей, их мышление и деятельность. Не только рынок или товар, но и любовь, и личность, и труд, и качества самого человека — всё оказывалось «искажено» или «отчуждено» в капиталистическом обществе. Но если господство капитала так тотально, то можно ли его преодолеть?

Именно этому вопросу посвятил свой основной труд, «Негативная диалектика», немецкий философ Теодор Адорно. Адорно, пожалуй, в наибольшей мере среди западных марксистов посвятил себя выделению (и развитию) философского метода Маркса — игнорируя как его непосредственные выводы, так и анализ реального мира или левую политическую практику.

Иронично, но посвящённая свободе от детерминации обществом (вернее, «тотальностью», в духе гегельянцев и Лукача) работа кажется полностью подчинённой тогдашним внешним обстоятельствам. СССР, своим появлением давший толчок мировому марксизму, на Западе был проклят как некоммунистическое, авторитарное государство; даже Ленин, ещё авторитетный для Лукача, походя отбрасывается Адорно. Империализм, сменивший ещё условно «рыночный» капитализм Маркса, адаптировался к угрозе СССР и давлению собственных рабочих. Советский диамат стал не просто вульгарным — он использовался для придания коммунистического запаха диктату номенклатуры. Левые партии на Западе пошли на уступки либо капитализму, либо сталинизму; рабочее движение успокоилось и начало сходить на нет. В общем, классический марксизм не дал нужного результата, а условия с XIX века видимо изменились. Вполне логично, что западные марксисты постарались взять у Маркса сам метод, сам инструмент исследования, оставив в стороне «устаревшие» результаты его применения в прошлые эпохи.

Не менее ожидаемо, что однобокость подхода, концентрация на теории (да ещё в самом абстрактном, методологическом её виде!) при полном отрыве, даже презрении к практике, сказалась на конечном «продукте». Это видно уже по языку книги; историк Перри Андерсон отмечает, что Адорно на самом деле был мастером слова, — однако «Негативная диалектика» написана максимально туманно, с предельным злоупотреблением «профессорской» терминологией. Ясно, что она не обращена к массам; сложнее понять, к кому же она на самом деле обращена.

Отчасти тяжеловесность языка можно связать с подходом автора: он почти не обращается к практике, ограничиваясь сферой мышления и «высокой философии». Его выводы как бы чисто логичны, сделаны из критики Канта, Хайдеггера и других философов. Однако мысль Адорно не сводится к казуистике, к поиску логических дыр у других; на самом деле, чужим концепциям он просто противопоставляет свою, не выводимую из логики Гегеля, Канта или Маркса. В чём же тогда её основания, не является ли она просто словами, формально противопоставляемыми словам других мыслителей (даже если это «абстракция», то абстракцией «от чего» она является)? Ссылками на социологию Маркса, фрейдистский психоанализ и расхожие марксистские наблюдения Адорно намекает, что его категории имеют некое основание; но дальше намёков дело не идёт.

Механизм реального применения его выводов и вовсе остаётся за скобками. Характерно в этой связи внимание Адорно к музыке. Похоже, уровень абстракций «негативной диалектики» так высок, что автор смог как-то его конвертировать разве что в искусство — область не слишком конкретную, не требующую такого чёткого понимания, как, например, экономика или политика. Подспудно в диалектике Адорно просвечивает психологическая теория, но не как следствие философии, а, скорее, как реальная её предпосылка.

В той мере, в какой негативная диалектика повторяет материализм Маркса, она высвечивает ограничения и заблуждения мысли в капиталистическом обществе: принятие видимого за действительное, исторического за вечное, тенденциозного за объективное и т. д. Говоря коротко, Адорно замечает, что позитивный факт, принимаемый мышлением (бытовым, научным, идеалистическим) за нечто очевидное и непосредственное, не является абсолютно «чистым». Не только то, как мы его воспринимаем (через предрассудки, мыслительные шаблоны и пр.), но и что он на самом деле есть, определяется его связью с «тотальностью», с общественной системой. Как говорил Маркс, негр не всегда является рабом, но в определённом обществе он — действительно раб. Важно потому осознавать одновременно и условность (а значит, преодолимость), и действенность «рабства» данного человека, не верить в неё как непреложный, непротиворечивый факт.

Центральная идея «негативности» (отталкивания мышления от внешнего объекта) у Адорно поначалу кажется просто попыткой выразить по-гегельянски материализм. На деле автор сводит её к психологическому (отчасти даже эстетическому) высказыванию. Подобно тому, как капитализм проникает в каждое явление действительности, «переопределяет» его, овладевает мыслями и поступками людей, — так для Адорно действует и всякая законченная теоретическая система. Система, рождающаяся из гегельянского синтеза и «тождества» (результата диалектики, движущейся по кругу, не созидающей нового) должна снять действовавшие на предыдущем этапе противоречия. Иначе говоря, мышление в «тождестве» стремится к мирной, статичной непротиворечивости. Адорно утверждает, что на самом деле реальный объект и связанное с ним противоречие не снимаются; они не просто «затушёвываются», а в полном смысле подавляются.

Подавление тут следует понимать буквально: как превращение человека в пустой «экземпляр» при капитализме с фашистским подавлением всех несогласных, как подавление индивида при сталинизме. Фактически, Адорно приходит к идее «тоталитаризма», правда, объединяющей здесь не только СССР и нацизм, но и западный либерализм.

Предмет, от которого «негативно» отталкивается Адорно, — это отнюдь не производительные силы Маркса. Фактически, автор имеет ввиду некий момент, присущий мышлению отдельного человека. В какой-то момент «тождество» у Адорно относится к обществу, состоящему из множества единичных людей, но, в то же время, от этого «множества» отличному. Отличие — в том, что «тождество» отбрасывает эти особые моменты и связанные с ними противоречия, чтобы создать статичную, непротиворечивую систему. Благодаря насилию, подавлению общество действительно «укорачивает» отдельных людей, подгоняет их под «непротиворечивый» шаблон.

Негативная диалектика — метод, с помощью которого мышление социалиста должно «докопаться» через шаблон до скрытого им момента, активизировать его — и, таким образом, перевернуть систему. Марксистская традиция тут заставляет усомниться: насколько буквально следует понимать эту работу мышления? Не подразумевается ли здесь переход к практике, к материальному объекту, а не психике как таковой? Нет, именно в этой точке Адорно окончательно рвёт с марксизмом: мышление у него становится самодостаточной практикой. Косвенно такую трактовку подтверждает то, что автор по жизни сторонился участия в реальной политике, а также та ярость, с какой Адорно даёт отповедь левым, упирающим на единство теории и практики.

Практика для классического марксизма была связана с развитием производительных сил, усложнением культуры, обогащением человеческой природы через постоянно совершенствующийся труд. Потому для марксистов существовал передовой класс, да и вообще ростки нового мира, пробивающиеся через гнёт мира старого. Как указывает Андерсон, Адорно подменяет этот видение идеей «падшей природы» Шеллинга: человек, покоряя природу, калечит её (и себя), удаляется от здоровой естественности, регрессирует и становится рабом неорганического механизма.

Освенцим стал для Адорно знаком этой тенденции. Материальный уровень для автора потерян; идея ростков нового, передового и т. д. была перенесена им на психологический уровень и в мышление. Заостряя проблему, можно сказать: у Адорно материя регрессирует, а мышление при этом развивается. Кажется, что философ тут и там если и не орудует марксистскими категориями, то хотя бы повторяет ход мысли Маркса; это внешнее сходство обманчиво, Адорно как бы использует те же мыслительные ходы, но применяет их к психологии, а не к материи.

Автор пишет, что история освобождает, а изъятие истории из мыслительной системы ведёт к антиособождению, из которого субъект (человек) может спастись разве что через выход в «космос», в потусторонний мир. Контрапунктом в работе Адорно вообще идёт странное обсуждение дзен-буддизма, соотносимого с репрессивными «тождественными» системами; в то же время угнетение отождествляется в книге с религиозным страданием.

Читайте также: Ларс фон Триер: западная интеллигенция против человечества и против Бога

Ясно, что «история» здесь не является материальной, она никак не связана с классами и другими марксистскими субъектами. Речь идёт как минимум о идеологической борьбе. Однако, возможно, характеризуя диалектику Адорно и Хоркхаймера как адаптацию «религиозно-мистической доктрины», Андресон ухватил здесь нечто большее, чем просто остроумную метафору. И освобождение мира у Адорно стало столь абстрактно-теоретическим, что приобрело какой-то мистический оттенок. По крайней мере, несмотря на отдельные ценные замечания, негативная диалектика точно более связана с эстетикой, чем с политикой; с элитами, чем с массами.