«Год культуры»: мещанство — на левом плече, пошлость – на правом

Завершаем разбор сериала «Год культуры», вышедшего на экраны в конце прошлого — начале этого года. 20 серий нам рассказывали о том, как московский чиновник Виктор Михайлович Сычёв вынужден отбывать в ссылку в Верхеямском филологическом институте. Туда он отправлен после жалобы преподавательницы того же вуза Софьи Белозёровой. И жалобу её, конечно, никто бы и не услышал, если бы ни прозвучала она на «Прямой линии» с президентом. Ясное дело, что Софья и Виктор Михайлович обязательно полюбят друг друга — насколько это в принципе возможно для такого типажа, как Сычёв. Впрочем, прочесть подробнее о сюжете сериала можно в других наших разборах.

Также читайте: «Год культуры»: адский круговорот чиновников в России

Теперь, собственно, о главном. «Год культуры» — российский сериал. Made in Russia. Made, потому что сделан он, несомненно, по западным лекалам. Но — в России и о России. Вот только, собственно, где она в «Годе культуры»? И где тот представленный нам «глубинный народ»?

Скажем проще — дихотомично — есть добро и есть зло, вполне конкретные стороны, борющиеся, как мы помним, за душу человеческую. Да, в современном мире всё смешалось. Нет чистых героев, нет чистых злодеев, но, согласитесь, порою хочется. Вот и в «Годе культуре» представлено лютое российское чиновничество, сжирающее народ под стопку виски. А кто против него? По идее — прежде всего, та самая Софья Белозёрова, но по факту на выходе персонаж она скорее комический и жалкий, нежели вызывающий сопереживание.

Героиня Марии Ахметзяновой шаблонна и карикатурна. Мы уже видели нечто подобное в сериале «Не родись красивой», но там, конечно, девица была постраннее и пострашнее. Меж тем Белозёрова — в общем-то, из той же когорты упрямых девиц, преобразить которых может исключительно любовь. С сексуальным оттенком, понятное дело. Бабушкины наряды сменяются бельём из интим-магазинов, а вместо поэзии Блока изучается «Кама-Сутра». Условная героиня оказывается бессильна перед условным злодеем. В начале одной из первых серий есть кадр: Сычёв возлежит в бассейне, а вокруг него — толпы полуголых девиц. В одну из них и превращается Белозёрова. Так где тут преображение?

Об этом: «Год культуры»: продавай Россию, продавай быстро

И это касается не только главной героини, но и в принципе большинства благих начинаний, показанных в сериале. Они всякий раз натыкаются не на подлость, не на обман даже, а на звенящую пошлость и удушающее мещанство. Розановский сюжет с его восторжествовавшим просачиванием кабака. Мог бы быть. Правда, кабак уже не только просочился, но и затопил пространство вокруг.

С мещанством — на левом плече, с пошлостью — на правом. И «Год культуры» — уж не знаю, намеренно ли — это всякий раз подчёркивает. Выходит, что по-настоящему страшны не казнокрады, не коррупционеры, пусть они и тлетворно кошмарны, а мещанство и пошлость, пронизывающие и Верхнеямск, и Москву, и всю Россию? Причём показано это как дело естественное. Мол, а куда деваться? Есть ли иные варианты?

Персонажи сериала, хотя, казалось бы, большая часть из них — преподаватели-филологи, банальны и приземлены в своих стремлениях, желаниях и даже мечтах. Нам так и не показали: а чем эти люди лучше, чище, если угодно, чем такие профессиональные коррупционеры, как Седой? За счёт чего они побеждать станут? Если это не соль России, то где искать её? Условная интеллигенция тут не просто тосклива — порою она смехотворна.

Между тем есть в сериале эпизодический персонаж — алкоголик-краевед, с которым встречается Сычёв во время краткосрочного запоя. Личность эта пребывает в тяжёлом алкогольном забытьи, но возвращается к жизни, когда у неё из руки пытаются вынуть водку. Тогда краевед смотрит на людей, мир и изъясняется в высшей степени глубоко. Более того, после он любуется красотою родных мест, рассказывая о них, точно Паустовский. И вот он — прекрасный, но не состоявшийся атлант, выкинутый на обочину жизни со всем своим растрёпанным багажом знаний, но ещё пытающийся поддерживать небосвод русских традиций.

Ан нет — довольно быстро симпатии идеалистического зрителя к краеведу кончаются. Потому что хочет он исключительно поцелуя «прекрасной дамы», которой ананасной воды не отыскал. Позднее же краевед вообще умирает от алкогольного отравления. Топорный, да, но знак. Как уходят лучшие люди. Ну, или те, кто мог бы быть лучшими. Даже не в плане персональных качеств, а в контексте отношения и к малой, и к большой родине. Ведь это, пожалуй, единственный момент за 20 серий, когда нам, наконец, представляют, а чем фактически является Верхнеямск.

Также об этом: «Год культуры»: башня лицемерия, которую построил вор

Расширяя, конечно, это типовой город России с типовыми жителями, питающими типовые надежды. И показывают их нам опять же по-типовому. Как пошлых мещан, озабоченных сохранением себя в условиях выживания.

И первая реакция — крикнуть: да, так оно зачастую и есть. Хватит уже идеализировать себя, питать иллюзии о некоей особенности — земли, идей, людей. Ведь сузилось многое до размеров игольного ушка, в которое богатый, как тот верблюд, не полезет — не нужно ему Царствие, его и здесь неплохо кормят…

Но всё же — есть и другие, если сдержаться и не кричать. Рассмотреть их трудно, да. Однако есть сохраняющее Россию, несмотря на все удары — то, что прячется внутри народа и миллионов людей, подчас пробиваясь сквозь завалы мещанства и пошлости. Откуда оно берётся? И как работает? Сие есть великая загадка. Но она и является сутью Верхнеямска или иного типового города России. Было бы неплохо, если бы создатели «Года культуры», хоть и не претендуя на особые философские глубины, постараются рассказать о другой России и её героях во втором сериальном сезоне. Они ведь есть, их только хорошенько поискать нужно. Как общаться с коррупционерами от власти, обкрадывающими народ, мы уже поняли. Теперь бы сообразить как, собственно, общаться с этим самым народом.

Россия из «ящика» — на неё мы уже насмотрелись. Накушались вдоволь. Тут бы отыскать главное, сущностное. И к нему прикоснуться. Как в том кадре с краеведом, рассказывающим о родных местах. Главное — чтобы касание вновь не оказалось разовым и кратковременным. Нам бы за руку подержаться. Глядишь, и — сложилось бы.