Главная задача России при Путине

Несмотря на череду относительно успешных геополитических операций последних нескольких лет, Россия остаётся в крайне слабом и уязвимом состоянии. Причиной этой уязвимости является утрата контроля над своей традиционной периферией, понимаемой Россией как предполье, откуда к ней приходят военные опасности. Несмотря на все формальные «союзы», практика «реальной политики» показывает, что на таких «союзников» опереться нельзя. Такая ситуация ставит определенные вопросы не только к союзникам, но и главный — к стратегии самой России на постсоветском пространстве.

И это не должно являться новостью. Уже СССР имел серьёзные проблемы с удержанием контроля над периферией в силу культурной отчужденности между русским имперским центром, ставившим перед собой до определенного времени глобальные задачи, и национальной периферией, которая варилась в основном в проблемах национально-экономического роста из феодальной эпохи в социализм, минуя капиталистическую стадию развития.

Данный конфликт не останавливался на границах СССР, а выходил дальше — через Центральную и Восточную Европу, страны которой ощущали себя заложниками русского советского проекта, смысл которого казался им неочевидным, вплоть до Балкан, места традиционного соперничества всех мировых держав.

В этом соперничестве страны, попавшие под советскую зону влияния, испытывали крайнее раздражение вследствие того, что их экономическая и политическая модель оказалась навязанной им государством, воспринимаемым ими как стоящее на более низком уровне культурного и экономического развития, чем они сами и их западные соседи. Насколько оправданным было это ощущение — разговор другой, но фактом остаётся то, что Восточная Европа не принимала права Советской России определять их экономический и социальный уклад.

Данное неприятие советской гегемонии подкреплялось существенным экономическим отставанием СССР не только от Западной, но и от Восточной Европы. Советский Союз воспринимался как бедная страна, похитившая шанс на экономическое развитие у своих соседей. Такое отношение к СССР и Советской России было полностью перенесено на Россию постсоветскую. К упрёку за советский период, воспринимаемый странами Восточной и Центральной Европы как если не оккупация, то навязанное силой господство, добавилось чувство собственного культурного превосходства.

Собственно, это чувство всегда имело место, просто после краха СССР оно вышло наружу, не только никем не сдерживаемое, но и всячески поощряемое геополитическими конкурентами России. Тут им ничего не пришлось насаждать, они просто поддержали то массовое отношение к России, которое всегда существовало, если не в народах, то в правящих и культурных элитах стран, входивших в периферию советской зоны влияния.

В основании такого чувства культурного превосходства над Россией стран, намного меньших по размеру и военной мощи, чем она, лежало осознание слабости российской экономики, которая не может предложить своим вассалам такой уровень экономического благосостояния, какой достигнут на Западе. Даже сломав советский режим и начав строить капитализм, российские экономические элиты, едва достигнув крупного состояния в несколько миллионов долларов, не говоря уже о более крупном капитале, начинают искать возможности его сохранения и преумножения за пределами страны, несмотря на то, что аналогичные возможности есть в самой России.

«Сбербанк» не идёт в Крым не только потому, что боится западных санкций, но, прежде всего, потому, что открыл в Кремниевой долине уже два финансовых центра, где доходность от вложений в рискованные венчурные проекты достигает 20%. Биржевая, банковская и юридическая инфраструктура этой деятельности на Западе давно отлажена и любому обладателю капитала предлагает возможности обогащения, несопоставимые с возможностями в других частях света и в экономиках других государств. Потерять такую возможность, где можно под такую норму прибыли оперировать суммами в нескольких миллиардов долларов, принадлежащих узкому кругу лиц российской экономической и близкой к ней политической элиты, намного страшнее, чем быть осуждённым на Родине в недостатке патриотизма в связи с отказом от операций в Крыму.

Россия не может предложить местным национальным элитам своей периферии ничего сопоставимого с подобной выгодой. Именно потому она теряет лояльность не только элит своих окраин, но и своих собственных. В этом вопросе голого интереса факторы культурной, религиозной и национальной чуждости играют лишь роль дополнения и маскировки главного мотива: находиться в сфере влияния нынешней России невыгодно тем, у кого хватает силы противостоять попыткам включить их в российскую сферу влияния.

Проще говоря, благодаря развитой экономике Запад имеет возможность соблазнять и перекупать местные элиты, что в сочетании с силовым давлением помогает добиваться полного мирового господства. И, если Россия понимает необходимость восстановления утраченного статуса и влияния, ей необходимо не только найти свои возможности для создания механизмов роста экономики, не находящихся под контролем ни у одной из сверхдержав, но и создать такие проекты по обогащению постсоветских элит, которые бы перебивали западное предложение.

Для этого, прежде всего, нужно добиться культурного роста, потому что нет экономически богатых цивилизаций с низкой культурой. Бедность и культура несовместимы. Культура рождается только в среде избыточного достатка — если не считать реальностью термин «культура бедности», когда репчатый лук хранится в старых капроновых чулках за форточкой окна, женские колготки используются вместо приводного ремня в автомобиле в силу отсутствия близости точек аварийного автосервиса на трассе и тому подобных изобретений советской эпохи не от хорошей жизни.

Возрождение сферы влияния России не должно идти по границам старых союзов — от СССР до Варшавского договора. Не должно, прежде всего, потому, что это воспроизведёт ущербную геополитическую модель, которая уже обозначила причины своего краха. Способ экспансии России должен быть совершенно новым, не имевшим исторических прецедентов. И лежать в его основе должна привлекательность российской экономики для инвестиций.

Проще говоря, Россия должна иметь возможность предложить такие инструменты обогащения, какие не могут предложить российские конкуренты. Или немного менее прибыльные, но с учётом политических рисков более приемлемые, чем то, что предлагает Запад. Как только эта проблема будет решена, уровень жизни и социальная модель в России станут настолько привлекательны, что вопрос союзов и симпатий соседей автоматически будет решён.

Но в центре проблемы возрождения экономической мощи России лежит проблема финансовой модели, обеспечивающей внутреннее развитие. Именно вокруг этой модели ведутся основные споры между различными политическими силами и группами, претендующими на политическое влияние. Капитализм в России в настоящее время носит несуверенный и периферийно-колониальный характер, и ближайшей задачей исторического процесса является построение таких социальных институтов, когда капиталисты обрабатывающих отраслей экономики с опорой на гражданское общество смогут перехватить власть у капиталистов экспортно-сырьевых отраслей. Такой перехват не может состояться без заинтересованного участия капиталистов финансового сектора, которые сейчас поддерживают сырьевиков.

Но нынешняя финансовая модель пристёгивает финансистов к сырьевикам в связи с тем, что в мире есть фактор нефтедоллара, в котором осуществляются все международные расчёты и делаются все накопления. Построить свою суверенную финансовую систему на одной суверенной эмиссии без разрушения статуса нефтедоллара как мировой валюты, невозможно. Однако создание альтернативных моделей занимает много времени, которого у России нет. Требование совершать финансовые реконструкции, для которых не созрели глобальные предпосылки, ставит Россию в очень трудное положение, при котором конфликты генерируются сплошным потоком.

Любой высший руководитель в своих действиях ограничен пределами возможного в рамках интересов существующего правящего класса. Вопреки интересам этого класса без опоры на другие альтернативные силы ни один глава государства ничего сделать не может. И Трамп, и Путин, и Цзиньпин, и Меркель, и Макрон, и даже Порошенко — все эти руководители связаны границами допустимого, установленными правящим классом. Этот класс потому и правит, что в состоянии устранить любого политика, способного на восстание против их классовых интересов. Следовательно, если не ставить задачей радикальное изменение экономического строя, то все изменения возможны лишь с санкции правящего класса или его ключевой части.

Эта ключевая часть пока не видит возможностей создания в России такой суверенной финансовой системы, которая позволит им находить приемлемые альтернативные варианты обогащения. Можно поменять статус ЦБ, можно понизить процентную ставку, можно начать суверенную эмиссию — на самом деле, это все технические вопросы, и тут нет особых проблем. Проблема в другом — в прибыльности от капвложений. Если сейчас операции в нефтегазовом секторе для финансистов выгоднее, чем в машиностроении, то капитал устремится в нефтегазовый сектор и будет требовать от власти охраны существующего порядка. И власть согласится не потому, что коррумпирована, а потому, что это наполняет бюджет и позволяет сохранить государство.

Чтобы перейти на более высокую прибыльность от инвестиций в производство, надо понизить норму прибыли в сырьевом секторе, тогда в производстве возникнет база для рентабельности. Но возникнет вопрос рынков сбыта — куда продавать эту продукцию. Рынки поделены, вход в них имеет очень высокий порог. Это не только конкуренция, это политика. То есть война. Это никому не нужно. Потому и живуча старая модель, недостатки которой всем очевидны. Просто переход на другую модель означает разрушение действующей без гарантии создания новой. Вместо пересаживания со стула на стул придётся провалиться между двумя стульями.

Выйти из этого состояния могут лишь прорывные закрывающие технологии, на которые нужен капитал, которого в России нет. Круг замкнулся. Сырьевая модель воспроизводит саму себя со всеми пороками, переход на производственную модель невозможен в связи с отсутствием финансовой модели (и финансового ресурса), такой переход обеспечивающей. А Китай, такой финансовый ресурс имеющий, нам его не предоставит, так как сам хочет реализовать у себя аналогичную модель.

На мой взгляд, Владимир Путин решил разорвать этот порочный круг майскими указами. Это способ концентрации капитала при наличии несуверенной финансово-эмиссионной модели чреват огромными политическими и экономическими рисками. Но он позволяет не сесть между двумя стульями, когда старую модель отменили, а новую не ввели, но получили массу противников и сторонников такого манёвра. Конфликт интересов в таком случае (между двумя стульями), скорее всего, своим следствием возымел бы саботаж и обострение кризиса выше обычного, вследствие чего мог бы возникнуть гражданский конфликт, вплоть до войны, в результате которой будет полностью разрушено государственное управление в лице его аппарата.

В федеративной многонациональной России крах госаппарата означает не его замену, а немедленный распад государства: автономии и регионы, спасаясь от войны и разрухи, выйдут из состава России, как Крым и Донбасс вышли из состава Украины, а Абхазия с Южной Осетией вышли из состава Грузии. Но если Украина и Грузия не распались благодаря давлению США, то Россия в такой ситуации благодаря давлению тех же США распадётся. Иллюзий тут не должно быть ни у кого. И угроза такого сценария также ставит свой вопрос — не пора ли России перейти от федерального к унитарному типу организации власти?

Поэтому главной задачей Путина остаётся поиск оптимальной финансовой модели, которая запустит развитие экономики страны в необратимом процессе. Под эту модель и начнёт складываться класс суверенных отечественных капиталистов, а никак не наоборот, как думают многие: приведём к власти группу сознательных капиталистов, и они построят нам суверенную финансовую систему. А если добавить туда ещё пару-тройку социалистов, то будет национально ориентированный капитализм с человеческим лицом. Так не бывает. Социальные классы возникают только в результате имеющихся условий для их существования, а не наоборот. Изменятся условия — появятся другие по качеству классы. Нет условий — нет классов. Капитал потому и стал господствующим строем, что обладает прагматизмом, а не альтруизмом.

Возникает вопрос — а кто же создаст эти новые условия, если капитал заинтересован в их сохранении? Ответ прост и даже звучит практически полностью по Ленину: сам же капитал и создаст. Его монолитная социальная база будет расколота всё больше и больше, пока группа сторонников нового не станет преобладать над группой сторонников старого. В России эти процессы идут полным ходом последние 10 лет, и мы наблюдаем постепенное увеличение понимания необходимости изменения финансовой модели, прежде всего, среди самих капиталистов. Они чувствуют пределы возможного данной системы и ищут выхода из её назревающих тупиков. Российскому капиталу потребовалась диверсификация. Он уже не может сидеть на одних нефти и газе. Риски слишком велики.

Капитал требует рынков и, прежде всего, рынков на своей ближайшей периферии. Для этого требуется перекупить тамошние элиты. Денег на это нет, и нет, чем эти элиты заинтересовывать. Значит, придётся начинать острые внутренние реформы. Без этого никакого влияния российский капитал не сохранит и не обретёт. Именно такая ситуация делает компрадорский капиталистический класс эпохи 90-х и нулевых уходящей натурой.

В ближайшие 10 лет под давлением международной конкуренции класс российских капиталистов с целью выживания не имеет альтернативы как полностью переродиться в сторону сторонников экономического суверенитета. Нынешняя финансовая модель со всеми её кредитными условиями, принципами эмиссии, налоговыми и пенсионными схемами становится архаикой буквально на глазах. Меняться она будет лишь под давлением острых внутренних общественно-политических кризисов. Эти процессы мы сейчас и наблюдаем.

Поэтому вполне в духе Ленина, но творчески развивая ленинскую коммунистическую теорию, о необходимости чего неоднократно писалось на страницах ИА REGNUM, мы можем сформулировать следующие тезисы. Во-первых, возрождение России и ее геополитическая экспансия невозможна без создания класса национально ориентированной буржуазии.

Во-вторых, необходимо найти пути резкого повышения нормы прибыльности внутри страны для привлечения капиталов со всего мира. В-третьих, это означает, что темпы экономического роста в России должны быть не менее 7−10% в год. Это закономерно подводит нас к выводу о том, что экономический курс нынешнего правительства должен быть кардинально пересмотрен. И тогда мы будем иметь совершенно иные условия для решения социальных вопросов страны, включая такой острый вопрос, как справедливый размер пенсионных выплат.

Почему здесь речь идет именно о развитии теории Ленина? Да потому что Россия сегодня и уже почти как двадцать лет является капиталистической страной. И искать варианты ее развития надо именно в этой концептуальной парадигме, в капиталистической системе координат. Поэтому нам нужны не новые коммунистические вожди, особенно с учетом всего того андеграунда, что несет на себе нынешняя КПРФ, а новые капиталистические лидеры, но с новой концептуальной картиной мира, в которой местом главного приоритета должна быть Россия.

Это и будет национально ориентированный капитализм с русской спецификой, ни в чем не уступающий, например, китайскому маоизму, который является капиталистической китайской версией марксизма с национальной спецификой, или британскому. Когда же правительство не имеет стратегического плана развития страны, тогда только и остается, что изыскивать средства за счет народа, создавая социальные кризисы на пустом месте.