В сохранившемся эпистолярном наследии Пушкина, относящемуся к 1822 году, ощущается явный провал. Но даже то, что уцелело, раскрывает немало интригующих сюжетов. Пушкин П. А. Катенину. 19 июля 1822 г. Из Кишинева в Петербург: "Ты упрекаешь меня в забывчивости, мой милый: воля твоя! Для малого числа избранных желаю еще увидеть Петербург". О Пушкине уже много пишут журналы в обеих столицах. Критика расточает похвалы, издатели просят от него новых стихов. Поэта выбирают в действительные члены Общества любителей российской словесности. "Мы с отцом прожили зиму в Хотинском уезде, а летом 1822 года поехали в Кишинев повидаться с родственниками, друзьями и знакомыми, такими же беженцами, как мы сами, - вспоминал будущий классик молдавской литературы Константин Негруци. - Любопытно было наблюдать в это время столицу Бессарабии. Обычно тихий и малолюдный Кишинев был полон людей, которые жили сегодняшним днем, не зная, вернутся ли они еще когда-нибудь в родные края, и были счастливы тем, что хоть спасли свою жизнь... На каждом шагу можно было натолкнуться на компании гуляющих, всюду гремели оркестры, справлялись пирушки, плелись любовные интриги. Среди всего этого пестрого общества, состоявшего из эмигрантов и местных жителей, неизгладимое впечатление произвели на меня только двое. То были молодой человек среднего роста, носивший феску, и высокая молодая девушка, закутанная в черную таль. Я почти ежедневно встречал их в городском парке. Я узнал, что молодой человек в феске был поэт Александр Пушкин, этот русский Байрон, а девушка в шали была куртизанкой, бежавшей из Ясс. Имя ее было Калипсо, но обычно ее называли "Прекрасная гречанка". Калипсо всегда ходила одна. Только Пушкин сопровождал ее, когда встречался с ней в парке. Не знаю, как они объяснялись (Калипсо говорила только по-гречески и по-румынски, этих языков Пушкин не знал), но, по-видимому, двадцатидвухлетнему поэту и восемнадцатилетней куртизанке и не требовалось особого взаимопонимания". Мы уточнили: Пушкин тогда активно изучал турецкий язык и, похоже, мог общаться на нем на бытовом уровне.

Полихрония Калипсо (1804-1827) бежала из Турции после начала константинопольских погромов греков сначала в Одессу, а потом, в середине 1821 года, поселилась вместе с матерью в Кишиневе. Они жила в двух бедных комнатках. Вскоре мать прославилась как колдунья, умеющая привораживать, предсказывать будущее, а о молодой Калипсо ходили слухи, что она была возлюбленной Байрона. "Она была невысока ростом, худощава, и черты у нее были правильные; но природа с бедняжкой захотела сыграть дурную шутку, посреди приятного лица ее прилепив ей огромный ястребиный нос. Несмотря на то, она многим нравилась,- пишет Ф. Ф. Вигель.- Калипсо была чрезвычайно маленького роста, с едва заметной грудью; длинное, сухое лицо, всегда, по обычаю некоторых мест Турции, нарумяненное; огромный нос как бы сверху донизу разделял ее лицо; густые и длинные волосы; с огромными глазами, которым она еще более придавала сладострастия употреблением "сурьме". "Пела она на восточный тон, в нос (то есть по-турецки - С.Т.). Это очень забавляло Пушкина, в особенности привлекали его сладострастные заунывные песни с аккомпанементом глаз, а иногда жестов...", - дополняет И. П. Липранди. В рукописях поэта того времени сохранилось много рисунков, изображающих Калипсо. По версии филолога С.Г. Слуцкой, Калипсо была спутницей Пушкина на Кавказе и в Крыму. Воспоминание о живой, затем память о покойной Калипсо Полихронии сохранились в стихотворениях поэта разных лет.

В тот отрезок времени, о котором идет речь, был напечатан портрет поэта с гравюры Е.И.Геймана в виде приложения к отдельному изданию поэмы "Кавказский пленник". Имя Пушкина начинает появляться и в западной прессе. Первым Европу познакомил с новым русским именем Сергей Полторацкий, написав о нем в номере французского журнала "Энциклопедическое обозрение". Полторацкого уволили со службы и выслали в деревню под надзор полиции. Но джин уже выпущен из бутылки. Пресса в Англии и Франции начала публиковать переводы (очень неудачные -С.Т.) стихотворений Пушкина, затем на немецком языке появился "Кавказский пленник". При этом европейские рецензенты особый упор делают на политическую оппозиционность мышления Пушкина, создавая ему образ "диссидента". Более того, ему стали предлагать напечатать кое-что в Европе. Особенно старался " продвинуть" Пушкина в Европе князь Александр Лобанов. 26 августа 1817 года он был назначен адъютантом к начальнику Главного штаба Е.И.В. генерал - адъютанту князю П.М. Волконскому. В декабре 1817 года был пожалован во флигель-адъютанты к Александру Первому. Но в 1821 году получил заграничный отпуск " по болезни", и жил в Париже. " Спасите ради Христа; удержите его по крайней мере до моего приезда - а я вынырну и явлюсь к вам..,- пишет Пушкин.- Как ваш Петербург поглупел! а побывать там бы нужно".

Между тем в двух столицах Российской империи против Пушкина раскручивается "литературная война". Пушкин П. А. Вяземскому, 1 сентября 1822 г. Из Кишинева в Москву: " Почти три года имею про тебя только неверные известия стороною - а здесь не слышу живого слова европейского. Ты говоришь, что стихи мои никуда не годятся. Знаю, но мое намерение было не заводить остроумную литературную войну. Ты упрекаешь меня в том, что из Кишинева, под эгидою ссылки, печатаю ругательства на человека, живущего в Москве. Но тогда я не сомневался в своем возвращении. Намерение мое было ехать в Москву, где только и могу совершенно очиститься. Люди, которые умеют читать и писать, скоро будут нужны в России, тогда надеюсь с тобою более сблизиться".

Пушкин брату Льву 4 сентября 1822 года. Из Кишинева в Петербург: "На прошедшей почте - (виноват: с Долгоруким) - я писал к отцу, а к тебе не успел, а нужно с тобою потолковать кой о чем. Во-первых, о службе. Если б ты пошел в военную - вот мой план, который предлагаю тебе на рассмотрение. В гвардию тебе незачем; служить 4 года юнкером вовсе не забавно. К тому же тебе нужно, чтоб о тебе немножко позабыли. Ты бы определился в какой-нибудь полк корпуса Раевского - скоро был бы ты офицером, а потом тебя перевели бы в гвардию - Раевский или Киселев - оба не откажут. Подумай об этом, да, пожалуйста, не слегка: дело идет о жизни.- Теперь, моя радость, поговорю о себе. Явись от меня к Никите Всеволожскому - и скажи ему, чтоб он, ради Христа, погодил продавать мои стихотворенья, до будущего года - если же они проданы, явись с той же просьбой к покупщику. Ветреность моя и ветреность моих товарищей наделала мне беды".

Пушкин Я. Н.Толстому, 26 сентября 1822 года. Из Кишинева в Петербург: "Предложение князя Лобанова льстит моему самолюбию, но требует с моей стороны некоторых изъяснений. Я хотел сперва печатать мелкие свои сочинения по подписке, и было роздано уже около 30 билетов - обстоятельства принудили меня продать свою рукопись Никите Всеволожскому, а самому отступиться от издания - разумеется, что за розданные билеты должен я заплатить, и это первое условие. Во-вторых, признаюсь тебе, что в числе моих стихотворений иные должны быть выключены, многие переправлены, для всех должен быть сделан новый порядок, и потому мне необходимо нужно пересмотреть свою рукопись; третье: в последние три года я написал много нового; благодарность требует, чтоб я всё переслал князю Александру, но цензура, цензура!.. Итак, милый друг, подождем еще два, три месяца - как знать, - может быть, к новому году мы свидимся, и тогда дело пойдет на лад". Пушкин брату Льву октябрь 1822 года. Из Кишинева в Петербург: "Я карабкаюсь и, может быть, явлюсь у вас. Но не прежде будущего года.. Жуковскому я писал, он мне не отвечает; министру я писал - он и в ус не дует - о други, Августу мольбы мои несите! но Август смотрит сентябрем...". Откуда у Пушкина была уверенность в том, что в России "окажется не раньше будущего года.."? Ответа нет.

Поэт и антимасонская клятва

1 августа 1822 года император Александр I написал министру внутренних дел Кочубею повеление об издании указа о запрещении в России всех масонских лож: "Граф Виктор Павлович! Беспорядки и соблазны, возникшие в других государствах от существования разных тайных обществ, из коих иные под наименованием лож масонских, первоначально цель благотворения имевших, другие, занимаясь сокровенно предметами политическими, впоследствии обратились ко вреду спокойствия государств, и принудили в некоторых сии тайные общества запретить. Обращая всегда бдительное внимание, дабы твердая преграда была положена всему, что ко вреду государства послужить может, и в особенности в такое время, когда к несчастью от умствований, ныне существующих, проистекают столь плачевные в других краях последствия, я признал за благо, в отношении помянутых тайных обществ, предписать следующее:

1. Все тайные общества, под каким бы наименованием они не существовали, как-то масонских лож, или другими, закрыть и учреждение их впредь не позволять.

2. Объявя о том всем членам сих обществ, обязать их подписками, что они впредь ни под каким видом, ни масонских, ни других тайных обществ, под каким бы благовидным названием они ни были предлагаемы, ни внутри Империи, ни вне ее составлять не будут.

3. Как несвойственно чиновникам, в службе находящимся, обязывать себя какою-либо присягою кроме той, которая законами определена; то поставить в обязанность всем министерствам и другим начальствам, в обеих столицах находящимся, потребовать от чиновников, в ведомстве их служащих, чтобы откровенно объявили, не принадлежат ли они к каким либо масонским ложам, или другим каким тайным обществам вне оной, и к каким именно?

4. От принадлежащих к оным взять особую подписку, что они впредь уже принадлежать к ним не будут: если же кто такового обязательства дать не пожелает, тот не должен оставаться впредь на службе.

5. Поставить в обязанность главноуправляющим в губерниях и гражданским губернаторам строго наблюдать: Во-первых, чтобы нигде ни под каким предлогом не учреждалось никаких лож, или тайных обществ; и во-вторых, чтобы все чиновники, как к должностям будут определяемы, обязываемы были, на основании статей 3-й и 4-й, подписками, что они ни к каким ложам или тайным обществам не принадлежат и принадлежать не будут; без каковых подписок они к местам, или в службу определяемы быть не могут никуда".

13 августа 1822 года Александр Первый издал так называемую антимасонскую клятву, которую в обязательном порядке должны были подписать все сотрудники Коллегии иностранных дел: "Мы, нижеподписавшиеся, объявляем, что мы не принадлежим никаким ложам масонским или тайным обществам, внутри империи или вне ее существовать могущим, и что мы впредь принадлежать оным не будем". Пушкин, как сотрудник Коллегии иностранных дел, должен был дать расписку о неучастии в масонских ложах.

Мы при содействии сотрудника Архива внешней политики России историка Игоря Григораша обнаружил несколько уникальных документов. Начнем с указа императрицы Екатерины Второй от 1791 года. Он гласит: "Кроме министров департамента иностранных дел, каковыми Ее величество почитает канцлера (или без сего звания управляющего оным департаментом), вице-канцлера и членов секретной экспедиции, никто из прочих членов Коллегии не ходил в дома чужестранных министров, не имел с ними разговоров о делах, никого из них в своем доме не принимал, и ни под каким видом не вел с ними переписки или пересылки". Этот документ обязаны были подписывать все служащие чиновники департамента или вновь зачисленные в его штат. Под ним мы обнаружили автограф Пушкина. Тем не менее, он вел достаточно свободный образ жизни. Если судить по дневниковым записям, то открыто посещал светские салоны, общался с иностранными послами и дипломатами, рассуждал о внутренней и внешней политике России. На его мнение часто ссылались дипломаты в своих депешах. Исследователи архивов вюртембергского и австрийского министерств иностранных дел обнаружили некоторые такие документы. В донесениях из Петербурга Пушкин предстает как "видный дипломат, политический деятель, идейный глава русской партии".

Добавим к этом и то, что сотрудники внешнеполитического ведомства Российской империи обязательно знакомились и с содержанием документа Коллегии от 5 марта 1744 года о неразглашении служебной тайны, а также с указом Петра Великого "О присутствующих в Коллегии иностранных дел, о порядке рассуждения по делам особенной важности и по бумагам текущим и о назначении числа чиновников с распределением должностей между ними". Пушкин обязан был подписать эти два документа. Однако таких документов с автографами Пушкина в Архиве внешней политике России нет. И еще один интригующий факт. Под антимасонской клятвой Александра Первого нет подписи Пушкина. Наша версия: Пушкин не подписывал клятву, потому, что имел предписание сохранить членство в масонских ложах "по государственным соображениям".

Ранее мы упоминали о том, что в начале мая 1821 в Кишиневе он вступил в масонскую ложу "Овидий", основанную командиром бригады Павлом Сергеевичем Пущиным. Список ее членов был известен лично императору Александру Первому: начальником (vénérable) был генерал-майор Павел Пущин, бригадный командир 16-й пехотной дивизии М.Ф. Орлова. 1-м надзирателем (surveillant) являлся барон Карл Шамбоно, бывший офицер французской службы. Вторым надзирателем был швейцарский естествоиспытатель Луи-Венсан Тардан. Витией ложи был писатель Иван Бранкович. В должности секретаря ложи состоял адвокат Петр Флери. Казначеем (aumonier) был назначен генерал-майор Сергей Тучков, доктор медицины Рафаэль Гирлянда являлся церемониймейстером (maitre des cérémonies). Наконец, рядовыми мастерами ложи числились майор Михаил Максимович, бывший полковник, испанский эмигрант Луи Треска, боярин Мануэль Бернардо, подполковник, в будущем - комендант аккерманской крепости Перт Кюрто, купец Матвей Драгушевич и подполковник Яков Бароцци. Впоследствии в ложу были введены дивизионный врач Федор Шулер, майор, поэт и "первый декабрист" В.Ф. Раевский, чиновник особых поручений Н.С. Алексеев, аптекарь Майглер и швейцарец Миттергофер. Таким образом, в кишиневской ложе состояло не менее 20-ти членов, многие из которых являлись русскими офицерами. Историки описывают, что 4-го декабря 1821 года в Кишинев прибыл из Европы некий "тайный агент", который, пользуясь знакомством с одним из братьев, настойчиво пытался добиться приема в ложу. По некоторым косвенным свидетельством, можно предположить, что это был эмиссар австрийской разведки, поскольку монархов Европы удивляла потрясающая осведомленность канцлера Меттерниха о деятельности тайных обществ не только в Европе, но и в России. Это вызвало подозрения, и Пущин объявил о ликвидации " Овидия". Ночью 9-го декабря 1821 года все масонские принадлежности из подвала были перенесены на его квартиру. В этой связи Пущин сообщал князю Волконскому, что в Кишиневе "только участвовал в намерении основать масонскую ложу", и что ложа "никак не имела назначения принадлежать к армии". Волконский передал письмо императору, который понял, что "Овидий" "засвечен" в качестве поставной структуры. В результате Пущина отправили в отставку, лишив его заграничного паспорта, поскольку он " отрезал" русское масонство от европейского. Поэтому неслучайно то, что Пушкин в отсутствии Липранди знакомится с Луи Венсеном Тарданом, основателем швейцарской колонии Шабо возле Аккермана. Тардан говорил об опасности революции, хотя Швейцарию она не задела. Кстати, потом "Тардан" стал маркой известного бессарабского вина, которое Пушкин продегустировал одним из первых, но не обнаружил в нем свойств, чтобы предпочесть его французскому вину.

Историк Борис Башилов: "Бывший масон Жозеф де Мэстр в представленных императору Александру записках отмечал: "Несомненно существуют общества, организованные для уничтожения всех тронов и всех алтарей в Европе. Секта, стремящаяся к этому, в настоящее время, по-видимому, сильно пользуется идеями, которых надо остерегаться".Из письма Александра Первого из Лайбаха князю А. Голицыну: " Прошу не сомневаться, что все эти люди соединились в один общий заговор, разбившись на отдельные группы и общества, о действиях которых у меня все документы налицо, и мне известно, что все они действуют солидарно".

В 1822 году на конгрессе членов Священного Союза в Вероне Меттерних вновь преподнес монархам сюрприз: зачитал перехваченные австрийской разведкой документы. Из них следовало, "что тайные общества всех стран были в сношениях друг с другом, составляли один всемирный заговор, повиновались одним и тем же руководителям и только для вида принимали в каждой стране различную программу, в зависимости от окружающих условий". Тогда же прусский министр Гаугвиц, сам бывший масон, в докладывал: "Тайные общества суть различные отрасли масонства, которое разделило весь мир на известное количество округов". Как пишут очевидцы, материалы Меттерниха и Гаугвица произвели " сильное впечатление на императоров Франца Австрийского и Александра Российского, и они поспешили уничтожить масонство в своих владениях". Но тут не было политической искренности с чьей-либо стороны.

Перед созывом конгресса, 14 сентября 1822 года, уже полновластный хозяин Коллегии иностранных дел Карл Нессельроде направляет из Вены ноту, адресованную "уполномоченным дворов Австрии, Франции, Англии и Пруссии". Она была вручена князю Меттерниху, виконту Монморанси, герцогу Веллингтону и графу Бернсторфуи. В ней российская сторона выдвигает свои предложения по ликвидации восточного кризиса: вступить в прямые переговоры "между уполномоченными России, союзных держав и Оттоманской Порты относительно гарантий, которые получат греки, вновь подчинившись верховной власти турецкого султана и вопросы урегулирования русско-турецких противоречий на основе двустороннего рассмотрения всех спорных дел при благоприятном для России отношении союзных держав". Как видим, Нессельроде не ставит вопрос о предоставлении Греции полной государственной независимости. Что касается русско-турецких проблем, то к ним были отнесены восстановление прежнего статуса придунайских княжеств, вывод из них османских войск, возмещение княжествам убытков, назначение господарей. В ноте также уточняется: "Порта должна будет отменить все меры, принятые ею против торговли и свободы мореплавания на Черном море", поскольку эти меры нарушали статью ее прежних договоров с Россией. Только с выполнением Османской империей этих требований обуславливалось восстановлению ее дипломатических отношений с Россией.

Но в ответ на заявление Нессельроде последовали туманные обещания европейских партнеров России. Не дали сколь-нибудь значительных результатов и переговоры самого Александра Первый в Вене, куда он заехал по пути на Веронский конгресс. В ответ на декларацию, зачитанную российским уполномоченным на конгрессе Д. П. Татищевым, австрийский канцлер Меттерних, а также уполномоченные представители Франции и Пруссии снова заверили русскую сторону в том, что будут прилагать усилия для восстановления "доброго согласия между двумя империями". Они также призвали Россию быть умеренной в требованиях к Порте, поскольку она, по их мнению, уже "сделала уступки своим подданным-христианам и России".

Пушкин в Тульчине

Местечко Тульчин в нашем повествовании играет особенную роль. В конце XVIII века в Тульчине находился штаб-квартира русских войск, воющих против Турции. Именно тогда здесь 2 года прожил полководец Суворов. В Тульчине он и написал свой полководческий шедевр "Наука побеждать". Позднее в Тульчине располагался штаб второй армии, здесь жили П. И. Пестель и ряд других участников движения, здесь происходили встречи и совещания членов тайного общества. Поэтому для оценки миссии Пушкина в Бессарабии важно не только знать, бывал ли он в Тульчине, но и когда и при каких обстоятельствах. Между тем это до сих пор для историков в этом сюжете остается много неясностей.

Из записок декабриста Н. В. Басаргина: " В Одессе встретил я также нашего знаменитого поэта Пушкина, он служил тогда в Бессарабии при генерале Инзове. Я еще прежде этого имел случай видеть его в Тульчине у Киселева. Знаком я с ним не был, но в обществе раза три встречал". Н. О. Лернер приурочивает поездку Пушкина в Тульчин к ноябрю 1822 года, связывая ее с "последней поездкой Пушкина в Каменку": "Из Каменки Пушкин заезжал в Тульчин". Но Басаргин ссылается на свидетельство П. И. Бартенева, который, рассказывал о вторичной поездке Пушкина в Измаил в 1822 году по приказу Инзова: " Дорогою в Измаил, или может быть на обратном пути, Пушкин заезжал в Тульчин, где находилась, как мы сказали, главная квартира корпуса и жили некоторые знакомые его. Кажется, что к ноябрю месяцу этого же года следует отнести новую и последнюю поездку его в Чигиринский повет Киевской губернии, в село Каменку, к Давыдовым". Но Липранди в своих воспоминаниях сомневается в том, что Пушкин поехал в Тульчин из Измаила: "Измаил от Кишинева лежит на юг, а Тульчин - на север. До каждого слишком по двести верст, и все три пункта находятся в прямом направлении". Кроме того, Липранди подвергает сомнению самый факт поездки Пушкина в Измаил во второй половине 1822 года: "Я думаю, что в 1822 году, особенно во второй половине оного, едва ли Пушкин был там". Но Т. Г. Цявловская, ссылаясь на документы, утверждает: в ноябре 1822 года Пушкин был в Киеве у М. Ф. Орлова, затем вместе с ним мог быть на семейном празднике в Каменке, где был устроен съезд представителей управ тульчинской директории. Из Каменки он вернулся снова в Киев, где происходили собрания представителей управ Южного общества. В Тульчине Пушкин, вероятно, хотел поговорить с П. Д. Киселевым о возможности устройства на военную службу брата Льва. Но это мог быть только предлог. В тех складывающихся обстоятельствах не вызывает сомнений факт того, что поездки Пушкина диктовалась важными деловыми и политическими соображениями. Пушкин должен был хотеть видеть и Пестеля и Киселева. Видел ли он их - неизвестно. 15 ноября 1822 года Павел Пестель находился в местечке Линцы, где стоял штаб Вятского полка, он мог приезжать и в Тульчин. Если последнее верно и Пушкин виделся с ним в то время, в это время, то у них мог и должен был состояться серьезный разговор, связанный с арестом В. Ф. Раевского. Однако историки не располагают необходимыми архивными и другими документами. Известно только то, что позднейшее отношение Пушкина к Киселеву характеризовались чувствами неприязни и недоверия.