О вреде и благе раскола в обществе – на примере Венесуэлы

Венесуэльское общество расколото. Никогда такого не было — и вот опять!

Нам постоянно внушают, что политический раскол — это плохо, что всем нужно объединяться, солидаризироваться, «взаимодополняться» во имя стабильности существующего строя; иначе — война, смерть, разрушение. Однако реальный раскол — не результат случайного недопонимания, разницы в характерах, невежества; скорее наоборот.

Мир сидит на пороховой бочке: по всему миру (даже в «социалистическом» Китае!) стремительно растёт экономическое (а значит, и социальное, и политическое) неравенство. Богатство концентрируется в немногих руках, и причиной тому — не гениальные открытия новых Нобелей, а монополизм, коррупция, кумовство (родственники в госаппарате), а также старая-добрая эксплуатация (с низкими зарплатами и чудовищными условиями труда) — не только в странах третьего мира, но и напрямую в каких-нибудь США.

Этот раскол, с которым мы встречаемся на практике, почти каждый день — и есть то, что нам предлагают «изжить». Но изжить не реально, не переустройством экономики, а в воображении, «идеально»: либо сделав вид, что наш мир идеален и лучше и быть не может, либо — включив терпение во имя какой-то высокой миссии. Например, войны с кем-нибудь ещё.

Читайте также: Борьба правительства с бедностью в России закончится победой бедности

Можно возразить: есть же компромиссные схемы — с налогами на богатство и перераспределение доходов? И тут-то мы и должны обратить внимание на опыт Венесуэлы. Ведь именно там «социализм» остановился на том, что попытался перераспределить доходы от нефти в пользу бедных, почти не трогая капиталистической экономики и частного сектора. Что из этого получилось — видно из сообщений СМИ. Как Венесуэла выходит из кризиса «социального государства» — давайте рассмотрим.

До прихода Уго Чавеса в стране 30 лет существовала классическая демократическая система: за власть боролись исторически дружественные центристские партии «Демократическое действие» и социал-христианская Copei. Экономика ещё с 40-х годов держалась на нефти (до 95% экспорта), с 70-х нефтяным монополистом была даже формально государственная (на деле — с независимым управлением) компания PDVSA. «Распределение» доходов было таковым, что, по грубым оценкам, покрывало лишь 40% населения (помимо собственно нефтянки — сфера услуг, минимальное сельское хозяйство и т. п.). Именно интересы этих «золотых 40%» выражали как бы борющиеся партии, большая же часть народа, оторванная от «трубы» и погрязшая в нищете, никак не была представлена в политике.

Эта система казалась поразительно стабильной — пока в 80-е годы цены на нефть не рухнули. Усилилась бедность, выросла преступность. Президент Карлос Перес обратился за помощью к МВФ и начал «шоковые реформы», взвинтившие цены на продовольствие, — чем довёл бедные 60%» до края и вызвал народные восстания, на волне которых пришёл к власти Чавес.

К концу 90-х двухпартийная система рассыпалась, лишилась единого лидера и народной поддержки. Впрочем, остатки партий позже войдут в ряды объединённой оппозиции — «Круглого стола демократического единства» (MUD). Чавес победил на выборах 1998 года (ему хватило всего 3,7 млн голосов), а уже в 1999 году собрал учредительное собрание (Конституционную ассамблею), изменившее конституцию страны и заменившее старый парламент (Конгресс Республики) новым (Национальной ассамблеей), в котором большинство досталось партии Чавеса.

Чавес ставил своей целью — включить в политику и вообще жизнь страны всё население, даже самые бедные его слои. Понятно, что он представлял интересы бедных 60% населения, открыл дорогу в армию и на госслужбу чернокожим и мулатам. Чавес вёл еженедельную телевизионную передачу, в которой объяснял народу свои решения и реформы, а также публично обсуждал их с министрами.

Он пресёк самодеятельность нефтяной госкомпании PDSVA, повернул вспять приватизацию 90-х годов: выкупил иностранные нефтяные проекты на территории Венесуэлы, вернул в руки государства чёрную металлургию. Полученные же деньги пустил на социальные проекты.

Читайте также: Венесуэла: социальное государство при капитализме или трагедия полумер

Но менее известно иное намерение Чавеса — по всей видимости, так до конца и не реализованное. Он хотел перейти от представительной демократии к «демократии участия», т. е. к прямому участию населения страны в принятии политических решений и управлении через советы, союзы и коммуны. Это уже — чисто социалистическая черта: вспомним парижские секции и народное ополчение в Великую французскую революцию, Парижскую коммуну или Советы и фабзавкомы в Великий Октябрь.

В СМИ чаще всего упоминаются две формы самоорганизации венесуэльцев: коммунальные советы и колективос. Первые — это объединения жителей кварталов, существовавшие ещё во времена борьбы с двухпартийным режимом. Но даже после официального поворота к социализму в 2006 году никаких особых прав они не получили: насколько можно понять, через них проводится какое-то финансирование по социальным программам, их члены как-то могут влиять на доступ к ЖКХ, возможно, с ними как-то связаны коммунальные банки, через которые государство выдаёт гражданам кредиты. Но теми же муниципальными бюджетами всё равно заведуют «традиционные» мэры, губернаторы и пр. В общем, их роль в политике и даже муниципальном управлении до сих пор остаётся не ясной — вероятнее всего, из-за фактического её отсутствия.

Колективос — вопрос ещё более тонкий. Это — вооружённые отряды самообороны, возникшие частью из боливарианских кружков Чавеса и коммунальных советов (особенно во время бунта 2002 года), частью — как реакция на репрессии 1989 года и далее, частью — из ещё более старых анархистских организаций. В СМИ их подают сугубо в негативном ключе — как организованные банды, контролирующие бедные районы и занимающиеся контрабандой, либо как «цепных псов режима». Колективос действительно пользуются поддержкой властей и сотрудничают с органами госбезопасности. Но то, как именно они формируются, какое отношение имеют к коммунальным советам (т.е. остаются ли они самоорганизацией бедного населения или уже стали отдельным сословием над ним) — выяснить трудно.

В любом случае по итогам Венесуэла осталась классической демократической страной, с тремя ветвями власти: президентом, Национальной ассамблеей (парламентом) и Верховным судом (избирался 2/3 парламента, после 2010 года — простым большинством), — а также местным управлением в виде мэров, губернаторов и т. д. После бойкота оппозицией выборов в парламент в 2005 году партия Чавеса получила там абсолютное большинство и с тех пор контролирует и суд.

Однако те «40%» никуда не делись, как никуда не делся в Венесуэле и частный сектор (к апрелю 2016 года на госсектор приходился лишь 21% работников). И даже весьма умеренное вмешательство государства в распределение и торговлю вызывало у них протест.

Даже на президентских выборах 2006 года, когда Чавес набрал 7,3 млн голосов, его противник получил весьма существенные 4,3 млн. Уже на парламентских выборах 2010 года партия Чавеса сравнялась с оппонентами: 5,45 млн у социалистов против 5,3 млн у оппозиции. Выборы 2012 года стали триумфом Чавеса: 8,2 млн голосов против 6,6 млн. Но уже в 2013 году его преемник Николас Мадуро вырвал победу буквально на волоске: 7,6 млн против 7,4 млн!

А уже 2015 год положил начало текущему кризису: на выборах в парламент оппозиция взяла свою «планку», собрав даже чуть больше, чем в 2013 году, — 7,7 млн голосов. А вот партия Мадуро набрала лишь 5,6 млн — и впервые оказалась в меньшинстве, причём существенном. Можно заметить, что год от года за оппозицию голосуют всё больше, даже с поправкой на численность населения: в 2000 году электорат составлял 11,7 млн человек, а в 2013 году — уже 18,9 млн.

Но, как не раз было сказано, раскол действительно есть: хотя бы на людей, живущих за счёт госсектора и социальной помощи, и тех, кто сильнее привязан к частникам. Как бы ни хотело правительство Венесуэлы делать вид, что это — не проблема, а особенность, и призывать к народному единению, — во рту слаще не станет. И, хотя многие лидеры оппозиции сами «нарывались» на тюремные сроки и запреты заниматься политической деятельностью — итоговая картина такова, что венесуэльский режим «оккупировал» Верховный суд и посадил всех конкурентных ему политических лидеров. И то, что именно эту картину «раскручивают» — явно показывает невозможность простого мирного единения.

Однако Мадуро в ответ на потерю поддержки в 2015 году предпринял шаг, который, возможно, станет ключевым для будущего Венесуэлы. Он попытался опереться на упомянутые выше коммунальные советы, помогавшие социалистам и в борьбе с двухпартийным режимом, и во время переворота 2002 года, когда Чавеса на три дня арестовали.

Уже в 2015 году Мадуро созывает Коммунальный парламент — в пику попавшей под управление оппозиции Национальной ассамблее. На основе выдвинутых снизу предложений был составлен «План Родина 2019—2025» — программа, с которой Мадуро вышел на президентские выборы 2018 года. К 2017 году, с нарастанием политического кризиса, социалисты пошли дальше: коммунальным советам предложили сыграть ключевую роль в формировании нового учредительного собрания — Конституционной ассамблеи. По плану Мадуро, 50% депутатов ассамблеи должно быть избрано от местных советов, трудовых организаций и социальных объединений.

Именно этот план, по всей видимости, вызвал непонимание и у оппозиции, и у иностранных СМИ. Противники Мадуро сообщали о том, что среди избирателей в учредительное собрание было много госслужащих или людей, «согнанных» режимом, а многие из членов ассамблеи и вовсе избирались не на открытых выборах. Тем не менее, как и в 1999 году, учредительное собрание официально распустило действующий парламент.

Несмотря на протест оппозиции, такая сильная «сборка» сторонников со стороны Мадуро явно изменила политическую реальность. Уличное насилие временно стихло. Если раньше оппозиция проталкивала досрочные выборы — то теперь её активность сильно уменьшилась, а затем значительная часть оппозиционеров и вовсе решила перейти к бойкоту выборов. Новая реальность вызвала раскол уже у противников Мадуро: только четыре партии, входящие в «Круглый стол демократического единства», поддержали кандидатуру Энри Фалькона (по иронии — бывшего сторонника Чавеса). Сами же президентские выборы показали, что Николасу Мадуро удалось вернуть себе значительную часть поддержки: в 2018 году за него проголосовало уже 6,2 млн человек.

Выборная программа Мадуро, помимо «нового начала» и «экономической революции», включала также некий внутриполитический диалог с целью достижения мира в стране, в том числе с частными предпринимателями. И всё-таки хочется надеяться, что события последних лет научили венесуэльских социалистов, что одними диалогами сыт не будешь: нельзя ослаблять свою базу опоры, уже не раз спасавшую режим, и забывать в моменты кажущегося мира о роли низовых организаций. Нельзя также игнорировать сосуществование частного сектора, стремящегося к выгоде немногих, и социального государства, постоянно ограничивающего и перераспределяющего эту выгоду: простое «сосуществование» нескольких экономических укладов не работает. Либо социализм перерастёт из системы перераспределения, из просто «социального государства» во что-то большее, либо его рано или поздно «сковырнут», воспользовавшись объективным кризисом.

Чавес не дотянул свою идею «демократии участия» до полного воплощения, так же как он и не провёл переустройство венесуэльской экономики. Именно эта «хвосты» теперь дают о себе знать. Как говорят в России: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Гром грянул, мужик вроде бы проснулся. Но хватит ли ему этого «заряда бодрости» на фундаментальные изменения или же он просто дотянет до следующего затишья и высоких цен на нефть? Покажет только время.