В год столетия Великой Октябрьской социалистической революции о событиях 1917 года говорили уже много, много еще скажут. Общую рамку обсуждений предугадать нетрудно: председатель Российского исторического общества (РИО) Сергей Нарышкин ранее ее озвучил. Эта позиция оргкомитета по подготовке и проведению мероприятий, связанных со 100-летием революции, о необходимости очень деликатного и взвешенного отношения к анализу причин и итогов революции 1917 года и уважительного отношения к исторической памяти.

«Октябрьская революция — мост к светлому будущему»

Аналогичная оценка звучала и 27 сентября — в первый день международной конференции в МГИМО с участием иностранных экспертов, занимавшихся историей русской революции. Нарышкин назвал эту конференцию одним из центральных событий, посвященных столетию Российской революции. И тем интереснее, что именно на ней говорили ведущие российские историки и мировые эксперты о событиях 1917 года.

Значимость русской революции 1917 года отметили все: по силе воздействия на мировые процессы она признана важнейшим событием XX века: она предопределила историю XX века, как в свое время Французская революция предопределила развитие западной цивилизации в XIX веке. Кроме того, директор Института российской истории РАН Юрий Петров назвал XX век веком России, поскольку Октябрьская революция и возникновение на мировой арене Советского Союза породили на Западе социальное государство и в целом усилили роль государств в экономиках, а на Востоке влияние было еще более масштабным: социалистические революции победили в ряде стран, появились просоветские режимы.

С этими оценками можно только согласиться: всё действительно так. Но проблема в том, что в 2017 году события столетней давности приобретают актуальный политический окрас. И осмысление Октября требуется — всем российским обществом! — гораздо более глубокое. Петров это озвучил так:

«Теперь же российское общество требует после длительного периода политического, идеологического и историографического мифотворчества перейти к объективному осмыслению революции как исторически закономерного звена непрерывного развития России».

«Все за работу, товарищи!». 1924

Первая важная базовая оценка была озвучена: из истории России нельзя вычеркнуть Октябрь и 70 лет СССР вместе с ним. Об этом же говорила и руководитель Европейского института демократии и сотрудничества в Париже Наталья Нарочницкая:

«России тысячи лет, и пока мы не будем воспринимать историю страны в ее неразрывности и единстве, не зачеркивая никакие периоды, у нас не будет преемственного будущего».

Историки, честь им и хвала, продолжают изучать 1917 год, расширяя рамки. По словам Петрова, одна из историографических тенденций последних лет — это «единая революция, прошедшая несколько этапов: Февральская, Октябрьская, Гражданская война». Исследуется роль Первой мировой войны, и в целом революция воспринимается как сложный многофакторный процесс; вырос интерес к изучению Русской православной церкви и отвергнут подход к церкви как к очагу контрреволюции. Тем не менее признается, что церковь не смогла сыграть роль консолидирующего начала. Заявлен и отказ от смены полярностей: то есть героизации тех, кто вчера был преступниками, и наоборот, сказал Петров.

Кстати, о церкви. Она заявила героя из своего пантеона: в фойе конференции была представлена выставка «Николай II в международной политике». Фотографии последнего российского царя в различных зарубежных вояжах демонстрировал представитель церкви. Какое это имело отношение к заявленной теме «Российская революция 1917 г. и ее место в истории XX века», понять было сложно.

Ложку дегтя в эту бочку меда добавил заслуженный профессор кафедры политологии Колумбийского университета, директор Евроатлантической инициативы в области безопасности Роберт Легвольд. Заявив, что он не историк, профессор взял быка за рога и отметил один важный аспект: влияние российской революции на мир в XX веке закончилось в 1991 году. Прямое и наиболее сильное влияние русской революции, по его мнению, было в конце Второй мировой войны, когда СССР стал одним из двух мировых лидеров и архитектором мировой системы — и был им всю вторую половину века.

«Вторая мировая война создала двуполярный мир и его структуру. Революция и идеология, которую она содержала, дала содержание этой структуре — и это содержание было «холодная война». Холодная война была не только соревнованием политических или экономических систем, это было онтологическое разделение. Были фундаментальные различия у двух систем в оценке истории и в понимании международных отношений. И после Горбачева влияние революции на международную систему закончилось», — сказал Легвольд.

«Слава нашему великому народу, народу-победителю!» (И. Сталин). 1945

Американский эксперт сделал то, что не сделали другие выступающие: он актуализировал Октябрь. Действительно, если влияние русской революции закончилось с крахом СССР, то возник новый мир, и возникает вопрос: а какова роль России в нем? И какой России — потерпевшей поражение в холодной войне? А на что она опирается? И если говорится, что 70 лет СССР вычеркнуть нельзя, то как быть с Октябрем, породившим его, и сутью происходивших тогда процессов?

Когда нет «идеологических рамок», можно, казалось бы, осмыслить эти процессы. Тем более что сама объективная общественная и политическая реальность этого требует — влияние-то кончилось, но политические противоречия в мире никуда не делись, а спустя 25 лет и вновь обострились. И это второй вопрос, а есть ли что-то в Октябре 1917 года, что актуально и позволяет ответить на насущные вызовы?

Но участники конференции, которая была названа «одним из центральных научных событий 2017 года, посвященных столетию Российской революции», следуя установкам оргкомитета, дистанцировались от сути революции и стремились пройти по тонкой нити между оценками, или, как выразилась Нарочницкая,

«не вставать на одну сторону этой революции, ведь тогда можно вернуться на раскаленные края борьбы».

Осталось непонятным, как можно обсуждать мегасобытие, определившее ход истории целого столетия, не давая оценок и не определяя исторически правых. Историки делают свою работу, но они не выходят со своими выводами на публичный уровень, где правят бал совсем не историки, создающие антиисторические мифы, не имеющие ничего общего с реальностью. Ряд таких мифов упоминали и участники конференции.

Третий момент. Упомянувшему проигрыш России в холодной войне Легвольду должны были ответить. А ответить на это можно только тем, что Россия в начале XX века сделала свой исторический выбор. Без оговорок и снисхождений, без поиска подводных камней: прямо и просто. Русский народ не принял капиталистический путь развития и решил внутренние противоречия страны через революцию.

«Советской науке — слава!»

Нужно говорить о том, что революция объективно была порождена социальной несправедливостью, что русский народ принял революционные идеи и массово проливал за них кровь. И именно большевики смогли объединить расползающуюся на части страну и дать ей такой импульс развития, что СССР из России, идущей по догоняющему пути развития, стал второй державой в мире, а в ряде направлений развития — и первой. Где принципиальные ответы историков на суть революции?

Было упомянуто, что есть и такой подход в современной историографии: что глубинные причины русских революций следует искать не столько в провалах правительственной политики, сколько в успехах российской модернизации — в сопутствующих ей трудностях перехода от традиционного общества к индустриальному. Согласно такому подходу, революция в России произошла из-за неготовности государства адекватно отвечать на вызовы времени, что привело к столкновениям в европеизирующемся обществе. В связи с чем большое внимание стало уделяться изучению состояния политической жизни страны накануне революции, развитию гражданского общества.

Но нет ли здесь опять попытки обсудить форму, а не содержание процесса? Россия не одна пошла по пути модернизации, и даже далеко не первая. Но войти в капитализм не смогла: что-то пошло не так…

Сто лет назад Россия сказала «нет» нищете и несправедливому общественному устройству. Это объективный факт, и уровень жизни, и доступность общественных благ, и, в конце концов, наличие возможностей для развития человека в СССР сложно оспорить. И весь мир с надеждой смотрел на советский путь не только как на избавление от нищеты: Россия же не только бедности заявила «нет».

Ромен Роллан сказал: «Революция — как любовь, горе тому, кто об этом забудет». И, приняв эту любовь, Россия совершила великое — прорыв в космос, победу над фашизмом, научный и культурный рывок и многое другое. И разве это не стоит анализировать в 100-летие революции — некапиталистический путь развития, когда уже в мире капитализмом вопрос развития закрыт в принципе?

Моральный кодекс строителя коммунизма «Человек человеку — друг, товарищ и брат!»

И главный вопрос, не менее актуальный именно в 2017 году: а почему «после Горбачева влияние революции на мировую международную систему закончилось»? Что произошло в 1991 году и чуть ранее, если, пролив моря крови за идеалы революции, народ добровольно отказался от своих завоеваний и идей? Если Россия действительно создала XX век, определила его лицо, то как она могла взять и отказаться от того, за что боролась? Не говорили приглашенные иностранные ученые, занимающиеся историей революции, как сейчас в их странах оценивается 1991 год, завершивший историю СССР, и, по мнению некоторых западных ученых, историю в принципе.

Нарочницкая, говорившая о недобросовестности западной публицистики, в отличие от академической науки, удивлялась, как студенты, слушая добросовестных преподавателей, потом, становясь политиками и журналистами, пишут то, что они пишут в угоду политической конъюнктуре? А ничего удивительного в этом нет.

Разорвав Октябрьскую революцию на составные части, выхолостив из ее изучения весь огонь идей, жертвенную борьбу за справедливость, кровь народа и, в конце концов, предав этим мертвых, ничего другого и нельзя было получить. Никто историю Октября не будет «постигать» по заветам Тойнби. И разложенная на запчасти Октябрьская революция не впишется в единство истории и не позволит объединить общество и проложить новый путь развития.

Своих героев надо защищать, но для начала их надо назвать таковыми.