Как странный библиотекарь придумал освоение космоса

«Если человек не становится лучше, он перестаёт быть хорошим» — такие слова вывел на библии Оливер Кромвель. Этот вопрос — как человеку и обществу стать лучше — занимал лучшие умы человечества во все исторические эпохи.

Особенно актуален он сейчас, когда на фоне высочайшего уровня развития науки и технологий в мире обычным явлением остаётся голод, безграмотность, миллионные трущобы, сильнейшее расслоение. В «отсталых» регионах вспыхивают очаги мракобесного фундаментализма. В «развитых» — пробиваются ростки расизма, фашизма, да и просто скуки, с которой плохо справляется «общество потребления». Особенно, если реальное потребление есть совсем у немногих.

В этой связи естественным является желание найти некий «особый путь» в себе, своей истории и культуре. В нашей стране давно занимаются поисками «русской идеи» — и на то есть немалые основания: особенности православия, методов построения империи, уникальный советский период. Но всё чаще поиски эти (от умственной лени ли, или из некоего злого умысла) уходят в «новоделы», вроде «родноверия», Перуна, странного «местечкового» фундаментализма, фашизма и других порождений сна разума.

В связи с этим я хотел бы вспомнить Николая Фёдорова. Философа, ценного как его оригинальными и инновационными идеями, так и необычайной характерностью, «типичностью» для русской мысли.

Философ «из глубинки»

Биографию его сложно назвать примечательной — внебрачный сын князя Гагарина, Фёдоров сначала преподавал историю и географию в школах русской «глубинки». Последующие 25 лет он проработал библиотекарем в московской Румянцевской библиотеке (ныне — Российская государственная, она же — имени Ленина). Наконец, после выхода на пенсию его ожидало место в библиотеке при Архиве МИДа. Жил он крайне бедно, выплачивал из своего и без того скудного жалования «стипендии» ученикам, спал на сундуке. А закончил свой путь в больнице для нищих воспалением лёгких.

«От детских лет сохранились у меня три воспоминания: видел я черный-пречерный хлеб, которым питались крестьяне в какой-то, вероятно, голодный год. Слышал я в детстве объяснение войны, которое привело меня в страшное недоумение: «на войне люди стреляют друг в друга!» Наконец, узнал я не о том, что есть и не родные, чужие, а о том, что сами родные — не родные, а чужие».

Фёдоров за свою жизнь почти ничего не опубликовал. Тома «Общего дела» (его философской системы) составляли уже его ученики. Однако известно прозвище Фёдорова — «московский Сократ». Простой библиотекарь стал центром интеллектуальной жизни России — его выско ценили Фёдор Достоевский, Лев Толстой, Афанасий Фет, Владимир Соловьёв, Сергей Трубецкой, Максим Горький. Широкая популярность пришла к нему в ХХ веке — его широко читали как в белой эмиграции, так и в советской России. Считается, что Константин Циолковский, готовя освоение космоса, следовал при этом идеям Фёдорова (хотя философские изыскания учёного сильно ушли от «общего дела»). Идеями «московского Сократа» жил Андрей Платонов, их развивали философы-космисты, поэты «Кузницы» и биокосмисты. Под их влияние попали пионеры нашей космонавтики — Сергей Королёв, Фридрих Цандер и другие. С другой стороны, «фёдоровской» линии так или иначе придерживались религиозные мыслители вроде Сергия Булгакова и Павла Флоренского. Николай Умов и Владимир Вернадский также могут считаться своеобразными наследниками «общего дела».

Наконец, у такого внимания к Фёдорову есть ещё один немаловажный аспект. Дело в том, что русская интеллигенция (будем считать её от Александра Радищева) испытывала известные трудности в части построения собственных философских систем. Даже известный спор западников и славянофилов — с которым обычно связывают идею «особого русского пути» — был скорее спором о том, как соотносить Гегеля с Шеллингом. Конечно, слова славянофила Константина Аксакова о том, что особенность русского народа состоит в том, что он специально призван понять философию Гегеля, были крайностью. Но крайностью, не слишком далёкой от «нормы».

Далее «русская философская мысль» сместилась к Фейербаху, затем — к Марксу… Нельзя при этом сказать, что наша интеллигенция не была явлением самобытным — Николай Бердяев напишет, что ни у кого больше дела не входили в такое противоречие с теорией. И западники, и славянофилы в своём облике, в реальной деятельности, в «повседневных» суждениях являли нечто особенное. Они были влиятельны как нравственные авторитеты, как люди необычайно духовной силы и любви к ближним. Впервые особенности жизни — а не философии — нашей интеллигенции уловил и оформил Виссарион Белинский. И именно его труды, равно как и отличительные черты русского православия, довёл до некоей логической завершённости Фёдоров.

Торжество над смертью

Так в чём же состоит «фёдоровская» система? В самом общем виде её можно описать так.

Природа в целом — блага, но слепа. Она вызывает стихийные бедствия, болезнь, «нарастание энтропии», смерть. У человека (особенно это видно по западным странам) есть искушение жить по природным «законам» — уйти в конкуренцию, крайний индивидуализм, пытаться достичь в жизни не счастья, а комфорта и удовлетворения низменных потребностей («самосохранения»). Общество тогда опускается в разобщённость и безнравственность. Однако самое страшное, что на этом пути оно становится рабом природной «слепоты» — греха и смерти.

Но особенностью человека, качественно выделяющей его из остальной природы, является разум. Он нужен, чтобы устранить из мира хаос, случайность, слепоту. Поэтому миссия человечества — развивая науку и знания о мире, деятельно преобразовывать окружающую среду, постепенно устраняя из неё стихийное, смертоносное, злое начало. Главная же его цель — это победа над смертью, состоящая как из достижения бессмертия всеми живущими людьми, так и из воскрешения всех умерших поколений, «отцов». Понятно, что всё это возможно, только если будет преодолена разобщённость между людьми.

В подобном кратком изложении идея Фёдорова кажется довольно простой. Но заметьте, как сильно она отличается от современных «трендов».

Западному стремлению к «индивидуализму», раздробленности, «охране частной жизни» — Фёдоров противопоставляет целостность, соборность. И не только из прагматических соображений (большие проекты взыскуют больших усилий), но и из требований человечности. Даже индивидуальное спасение души — явление не безусловное. Если после страшного суда человечество разделится на две касты: «бракованную», обречённую на вечные муки, и «полноценную», удостоенную наслаждения почивать на небесных лаврах и слышать крики людей, горящих в аду… Как может истинный христианин вынести такой «рай»? Это то же самое, что жить в довольстве и покое, когда твой ближний умирает от голода и нещадной эксплуатации. Трубецкой скажет: «Своей сущностью ад утверждает, что Бога нет». Что и говорить про религии и философии, предлагающие «отрешение» от «злого» материального мира. А ведь русская интеллигенция зародилась именно в тот момент, когда «Радищев рукавом камзола отёр слезу, увидев сироту», т. е. из невыносимости несправедливости как таковой.

Фёдоров говорил про науку и интеллект, что они стали «знанием зла без желания устранить его и знанием блага без желания его водворить». «Даже нравственность стала вопросом для изучения, а не приложения к жизни». Наука, замкнувшись в себе и оторвавшись от простого трудового человека, не видя перед собой чёткой цели, становится слугой случайных интересов (производства новых дизайнов для «гаджетов») и дела всемирной вражды (производства нового оружия, в том числе информационного и психологического, направленного на своих сограждан). Нельзя не упомянуть такие крайности, как доктор Менгеле. Фёдоров предлагает чётко поставить перед наукой цель спасения человечества. Она должна перейти к активному изменению мира, во исполнение высшей миссии — победы над стихийностью и над смертью. Однако наука — это сухая рациональность, и помимо неё в деле преобразования мира должно участвовать искусство.

Сама идея развития уже давно «не в чести». Апологеты капитализма объявили «конец истории» — ничего нового не будет, человек порочен и «выжать» из него что-либо лучшее нельзя. Фашисты и радикалы-фундаменталисты вообще хотят повернуть историю вспять — уничтожить саму возможность новизны, вернуться в «золотой век» феодализма, лишённого всей своей прогрессивной составляющей (как-то же в нём созревали семена нового строя?). Даже фантасты всё больше осваивают жанр антиутопий, где люди заняты не «восхождением» и прогрессом, а попытками выжить в разлагающемся мире. Фёдоров же утверждает, что сама материя эволюционирует, развивается, постоянно усложняется. И человек — не просто «венец творения». Он — важный этап на этом пути, которому поручено «переплавить» материю, исполняя завещание Христа о воскрешении в «новом» теле. Человек должен высветлить мир, сделать его правильнее, «физически» вытравив из него болезни и смерть.

Отсюда — безмерная вера в человечество. Казалось бы, XXI век должен был выдвинуть на первый план вопрос о человеческих качествах. Высокие технологии, автоматизация и робототехника требуют от людей уже не грубого физического труда, а ума, образования, творчества. Развитый человек теперь — это не просто «хорошо», «гуманистично», но и экономически, прагматически полезно. Однако у нас совсем не осталось веры в людей: послушайте, сколько ведётся разговоров о «ненужности», «потерянности», «обезличенности», «экзистенциальных кризисах» и всём остальном. Нам заявляют: человек — это скучно. Человек — это неисправимо. И ровно в ту эпоху, когда передовую роль играют не примитивное конвейерное производство или «традиционное» сельское хозяйство, а наука и IT.

Больше всего вопросов и сомнений вызывает воскрешение отцов. Смерть кажется нам чем-то неизбывным, фундаментальным, не имеющим альтернативы. Фёдоров особенно удивляется учёным, которые всё на свете ставят под сомнение — но ни разу не усомнились в смерти. «Неучёные», впрочем, не так уж согласны со смертной концепцией — в культуре и религии всегда есть элемент воскрешения, пусть пока ещё и символического, обрядового. Простой народ всегда глубоко переживал вражду и несправедливость (по Фёдорову — с ними связана смерть) — чего не хватает «холодным» ко всему учёным. Но он вынужден смиряться «перед страшною силою причин небратства», которые народ не может объяснить и изменить, будучи оторван от науки.

Само воскрешение Фёдоров видел предельно технологично: собрать прах, используя информацию из «лучистых образов» (волн, излучаемых телами), объединить его в тело. «Рассеянное собрать, разложенное соединить, то есть сложить в тело отцов»… Но и этого мало. Воскрешение возможно только в преображённом теле, свободном от порока, всех «страстишек» прошлой жизни. Человек не должен возродиться в состояние былой депрессии, лени и скуки. Тем более что торжество благого начала — всегда неполное, если хотя бы один, пусть самый великий, грешник остаётся не преображённым, «не перевоспитанным». Без революции в природе человека и его ценностной основе — воскрешение невозможно. Невозможен рукотворный рай.

Часто с проектами, основанными на коллективности, связывают уничтожение личности — мол, индивид «растворяется в общем потоке», оказывается подчинён «общей воле». Однако главной проблемой у Фёдорова является восстановление уникального самосознания. Хотя тело будет обновлённым, субъект — конкретный человек, со всеми своими положительными особенностями и качествами, историей, должен сохраняться. Фёдоров поэтому большое внимание уделяет собиранию родословных, биографий, историй — может, они пригодятся для восстановления умершего. Он верил, что полноценная, развитая личность является ценностью. И формируется она только на пути к осуществлению глобальной коллективной миссии человечества.

Активное христианство

Будучи религиозным мыслителем, Фёдоров называет свою концепцию «активным христианством» — в противовес тенденциям, проповедующим бездейственное ожидание потусторонней «награды». Философ считал, что Бога представляют себе слишком по-язычески: мстительным, гневливым, устанавливающим систему абсолютного господства. Он подчёркивал, что Иисус объявил «рабов Божьих» — «сынами Божьими», т. е. людьми, причастными и к замыслам, и к делам Отца.

Фёдоров опирается на ряд цитат из библии, как то: «Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит и больше сих сотворит» (Ин.14:12). Философ подчёркивает, что чудеса Иисуса включают в себя и управление природой, и исцеление болезней, и воскрешение мёртвых. Само воскресение с течением времени начинают трактовать символически, просто как искупление грехов, тогда как оно включает в себя ещё и вывод грешников из ада, и буквальную победу над смертью. Религия же в целом оказывается сведена к ритуалу, а не к продолжению дела Христа. Она отделена от повседневной жизни. «Религия, которая не требует дела или требует его очень мало, является мертвой либо умирающей». Даже рай для Фёдорова — не вечный покой, равносильный смерти, а результат непрестанных людских трудов.

Или: «Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (Ин. 5:24). Здесь Фёдоров видит возможность избежать страшного суда и «решения проблемы сверху», божественными силами, если человечеству удастся самому построить рай на земле.

Соборность же и преодоление вражды у него строится по образу Святой Троицы — три её лица выступают всегда вместе. При этом они не сливаются в одно — лица как бы сохраняют свою индивидуальность. Объединяет же их любовь, которая и есть залог всеблагости, всемогущества и всеведения. Участвуя в литургии, причащаясь плоти и крови Бога, верующие совершают не символический акт, а буквально становятся едиными с Иисусом и другими людьми. Так видел христианство Фёдоров.

Прошлое и будущее

Проект Фёдорова действительно вмещает в себе всё то, что составляет расхожие представления о «русской идее». Коллективность, спасительность, обострённое чувство несправедливости и желание помочь всем и каждому. Мессианская идея преображения реального мира, противопоставляемая индивидуальному спасению. Сохранение личностей и индивидуальностей при объединении их усилий и установление всеобщего братства. «Активное христианство», требующее не соблюдения ритуалов и показного благочестия, а глубинного внутреннего действия, пусть даже оно совершается и формальным атеистом.

Да, предположения Фёдорова о том, как эти идеи будут реализованы, были крайне наивны: он предлагал оснащать войска, школы и храмы метеорологическими вышками (для изучения и управления погодой — что привело бы к увеличению урожаев, победе над стихийными бедствиями и так далее). Философ, подобно Платону, надеялся на «православного монарха», который начнёт реализацию «общего дела» силами имеющегося государства… На деле к идеям Фёдорова ближе оказался социалистический строй, чей пафос в высшей своей точке в значительной степени совпал с проектом философа.

Сейчас оптимистический взгляд на мир — не в моде. Кажется, что слишком высока усталость, слишком сильно разочарование в гуманизме, в прогрессе… Но и в начале ХХ века писалось, что «человек готов к захоронению». И смута не раз возникала в истории человечества. В такие моменты важно помнить, что наряду с традицией, к которой адресуются фашисты и фундаменталисты, существует ещё и сильнейшая традиция развития и восхождения. Традиция веры в человека и историю. И наши великие соотечественники много сил и жизней положили, чтобы она жила и в конечном итоге восторжествовала.